Литература. Alex, Le droit et le positivisme, 1876; Rene Worms, La sociologie et le droit (Rev. intern, de sociologie, 1895, стp. 35-53); Grasserie, Les principes sociologiques du droit civil, 1906, стр. 1-16; Brugeilles, Le droit et la sociologie, 1910; Stoerk, Studien zur sociologischen Rechtslehre (Arch. f. Off. Recht, т. I, cтp. 541-586); Neukamp, Einleitung in eine Entwickelungsgeschichte des Rechts, 1894; Sinzheimer, Die sociologische Methode in der Privatrechtswissenschaft, 1909; Ehrlich, Sociologie und Jurisprudenz, 1906; Eleuthropulos, Pechtsphilosophie, Sociologie und Politik, 1889; Anzilotti, La filosofia del diritto e la sociologia, 1902; Ratto, Sociologia e filosofia del diritto, 1894; Vaccaro, Sul rinovamento della filosofia del diritto (Rivista di sociologia, 1902, декабрь); Carle, La filosofia del diritto nel Stato moderno, 1903, cтp. 18-50; Francesco di Luca, La sociologia di fronte alla filosofia del diritto, 1908; Ducati, Note di filosofia del diritto, 1910; Ковалевский, Сравнительно-историческое правоведение и его отношение к социологии (Сборник по общественно-юридическим наукам); Гамбаров, Задачи современного правоведения (Ж. М. Ю. 1907, N 1, и отдельно); Гредескул, Социологическое изучение права (Ж. М. Ю. 1900, N 10).

С точки зрения тех, которые полагают, что философия права, оставаясь на строго научной почве, может изучать только действительность и потому не должна ставить вопросы о желательном праве, - могло показаться соблазнительным слить философию права с социологией. Право должно быть изучаемо только совместно с другими сторонами социальной жизни, и лишь установленные таким путем законы развития и сосуществования общественных явлений могут составить задачу философии права, как части целого. Сверх выяснения действительности, не в анализе понятий, а в открытии законов, социология дает надежду поднять завесу будущего, представить, хотя бы в отдаленной перспективе, очертания права, которое должно быть не в силу субъективной желательности, а вследствие объективной необходимости. Философии права возможна только на социологической почве и в социологии она должна утратить свою историческую индивидуальность.
До середины XIX века философия права, оторвавшись от философии, продолжала вращаться около нее подобно спутнику планеты. Резкое обособление наук о духе от наук о природе отразилось полностью на понимании задач философии права, на ее методах. Успехи естествознания и связанная с ними вера в правильность его задач и методов не могли остаться без влияния на общественные науки.
Необходимо должна была явиться мысль поставить обществоведение на естественно-научную основу, сблизить его с естествознанием. На этой почве рождается идея социальной физики, за которой позднее утвердилось название социологии. Предметом ее изучения является общество в его целом, при чем главная задача состоит в раскрытии законов, управляющих развитием общественности. Эта новая наука получает сразу огромный успех, который не мог, конечно, не отразиться на юридических науках, изучающих одну из важных сторон общественной жизни. Казалось, через социологию, правоведению открывалась возможность полного сближения с естествознанием. Но в самой социологии, в течение ее сравнительно непродолжительного существования, произошли изменения. Из науки физической, какой она появилась в уме своего творца Огюста Конта, и биологической, какой она стала потом под воздействием Дарвина и Спенсера, она переходит в психологическую в учениях Тарда и Уорда, чтобы вновь сблизиться с философией, через теорию познания, в лице Зиммеля.
В разработке социологии принимали участие различные страны, но не в равной мере и не без своеобразных оттенков, обусловленных всем складом научного и философского ума той или иной нации. Основание социологии положено во Франции Огюстом Контом и в Англии Гербертом Спенсером. Наиболее восприимчивыми к новой науке оказались молодые страны, Америка (Уорд, Гиддинс, Бальдуин) и Россия. Наименее податливым оказался германский ум, воспитанный на метафизике, гордый своей национальной философией*(65). Вопрос о сопоставлении социологии с философией права нигде не обсуждался с такой подробностью и страстностью, как в Италии.
Выдвинувшаяся с большим блеском, социология поставила прежде всего вопрос об отношении к ней специальных общественных наук: могут ли они сохранить свое прежнее самостоятельное существование или же им предстоит быть поглощенными социологией?
В настоящее время мало кто сомневается в том, что явления общественной жизни подлежат такой же закономерности, как и все прочие явления. Социальная жизнь несомненно испытывает на себе действие законов в научном смысле. Благодаря, однако, чрезвычайной сложности общественных отношений, законы эти, действующие почти всегда перекрестным образом, не легко поддаются обнаружению. Но трудность установления социальных законов еще не дает основания отрицать их существование. Обладать знанием таких законов - значит иметь возможность предсказать будущее общественной жизни, значит быть в состоянии, при помощи искусственного сочетания различных общественных факторов, направлять по своему желанию течение общественной жизни. Отсюда заманчивость отыскания таких законов и успех той науки, которая ставит себе целью раскрытие социальных законов. Отсюда стремление отдельных общественных наук, оставив свои старые задачи и приемы, приобщиться к социологии, стать на социологическую почву, сделаться частью социологии.
Юридические нормы также социальные явления и, как таковые, подлежат в равной мере действию законов. Это дает возможность изучать юридические и политические явления социологически, а вместе с тем, ввиду общественной важности государства и права, создает из них богатый материал для социологии. Ввиду выдающегося значения последней, не оставит ли государственным и юридическим наукам ту описательную работу, которая затрачивалась на догматику, и не превратиться ли в ближайших сотрудников социологии? Вот - вопрос, который встал перед некоторыми юристами, особенно ввиду угнетающей многих непопулярности современного правоведения. "Хотя правоведение издавна присвоило себе имя науки, но между ними на самом деле такая дистанция, что для сближения их потребовалось бы прежде всего разрушить и выстроить заново все здание"*(66). План перестройки следующий: "Как математика, которая представляется в виде арифметики, геометрии, алгебры, как биология, которая обнимает гистологию, анатомию, физиологию, так и эта наука (социология), самая юная по происхождению, может быть разделена на части, среди которых правоведение составляет одну и, может быть, самую трудную"*(67). "Правоведение, как и социология, разыскивает законы развития общественной жизни"*(68). "Правоведение поднимается на степень науки, стремящейся открыть повторяемость - в известных условиях известных явлений права и причинную связь этих явлений, в их отношениях друг к другу и к явлениям окружающей среды. Нет сомнения, что правоведение, понятое в этом смысле, составляет необходимую часть общей науки об обществе или социологии"*(69). Это направление отразилось на различных науках о праве и государстве. Так, в государствоведении идет речь о политической социологии.

Литература: Merkel, Ueber das Verhaltniss der Rechtsphilosophie zur positiven Rechtswissenschaft und zum allegemeinen Theil derselben (Z. f. Pr. u. Off. Recht, T. I, 1874, стр. 1-10 и 402-421); Schutze, Die Stellung der Rechtsphilosophie zur positiven, Rechtswissenschaft (Z. f. Pr. u. Off. Recht, T. VI, 1879); Bierling, Juristische Principienlehre, T. I, 1894, стр. 1-16; Muller, Die Elеmente des Rechts und der Rechtsbildung, 1877: Holland, The Elements of Jurisprudence, 10 изд. 1908, стр. 1-13; Salmond, Jurisprudence or the Theory of the Law, 6 изд. 1907, стр. 1-8; Коркунов, Лекции по общей теории права, § 4.

В противоположность рассмотренному сейчас направлению сосредоточить задачи философии права в практической области, обнаруживается стремление ограничить задачи философии права одной теоретической областью. С этой точки зрения, философия права, отказавшись раз на всегда от всяких естественно-правовых увлечений, должна заняться исключительно исследованием основных понятий, лежащих в основе всякого положительного права. Философия права превращается в теорию права, которая получает название общей, чтобы отличить ее от тех теорий, которые создаются в пределах специальных юридических наук. На основании только исторически данного материала, философия права должна выяснить, что такое вообще право, независимо от изменчивого его содержания, что такое государство вне разнообразия действительных форм его существования, каковы источники права, каковы методы разработки норм права.
Раньше всего и наиболее прочно утвердилась общая теория права в Англии. Некоторые хотели бы поставить такое направление юридической и философской мысли в связь с национальным характером англичан*(45). Однако, едва ли это так просто. В XVIII веке знаменитый английский юрист Блэкстон стоял на точке зрения естественного права, и даже признавал за ним значение положительного.
"Естественное право, говорил он, появившееся вместе с человеком и внушенное Богом, по этой уже причине обязывает к большему повиновению, чем какое-либо иное право. Оно связывает всех на земле, во всех странах и во все времена: никакие человеческие законы не могут иметь силы, если стоят в противоречии с ним"*(46). И ту же наклонность к естественному праву проявил в XIX веке знаменитый английский философ Герберт Спенсер*(47). Однако, остается верным, что современная английская философия права в общем относится совершенно отрицательно к естественному праву и признает только одно положительное право*(48).
В то время, как на континенте получала распространение историческая школа, в Англии возникла аналитическая школа, главою которой признается Джон Остин. Уже Бентам, глава утилитарной школы в этике, высказался крайне враждебно по отношению к "анархическим софизмам" естественного права. В то же время он резко различил в правоведении две стороны его изучения: объяснительную, которая должна представить, что такое право, и критическую, которая должна представить, каким право должно быть*(49). В том же направлении пошел Остин, выпустивший в 1832 году свое основное сочинение "О предмете науки права"*(50). В течение всего XIX века влияние Остина росло все более и создало целую школу, известную под именем аналитической или формальной, потому что она поставила своей задачей анализ основных понятий права с формальной точки зрения*(51).
В противоположность правоведению, излагающему право той или иной страны, в той или другой его части, должно существовать общее правоведение (General Jurisprudence), которого задачей должно быть исследование тех понятий, какие лежат в основе различных прав. Это предмет философского характера, поэтому ему может быть присвоено название философии положительного права или просто права (Philosophy of Law). Так как этот предмет отстраняет от себя юридическую практику, в смысле ли ежедневного применения норм права, в смысле ли законодательной политики, то он может называться также теорией положительного права или просто права (Theory of Law).
Мы видим, что уже в самом наименовании теория права сливается с философией права. To же обнаружится при рассмотрении содержания. Рассматривая право того или другого народа, мы замечаем в нем черты двоякого рода: свойственные только данному праву и общие ему с правами других народов, в том, что встречается, как общее в различных правах, следует опять-таки различать: то необходимое, без чего ни одно право не может обойтись, и то случайное совпадение, которого может и не быть. Общее и необходимое - это и есть объект философии права или теории права. Общее и необходимое - это основные, высшие понятия в правоведении. Из сказанного уже следует, что эти понятия не могут быть созданы a priori, так как они создаются a posteriori, посредством отвлечения от положительного права. Второй вывод тот, что вместе с положительным материалом изменяются и основные понятия, а следовательно и сама теория права, положения которой имеют поэтому историческую, но не абсолютную ценность. С точки зрения аналитической школы следует строго отличать теорию права от законодательной политики. По мнению самого Остина*(52) законодательная политика (Science of Legislation) не входит составной частью в науку о праве (Science of Jurisprudence), и потому философия права, в представлении главы аналитической школы, ограничивается одной теоретической стороной и исключает практическую.
В Германии, где с такой силой господствовала философия права в смысле естественного права, общей теории права не легко было пробиться. В течение XIX века раздавались отдельные голоса в пользу философии положительного права, но они легко заглушались*(53). Более благоприятно сложились обстоятельства к семидесятым годам. Это было время упадка доверия к спекулятивной философии, увлечения естествознанием. К этому изменению философского миросозерцания присоединился политический момент - необходимость разграничения государственного и канонического права ввиду борьбы между государством и церковью.
Во главе нового направления, выдвинувшего взамен естественного права общую теорию права (Allgemeine Rechtslehre), выступил Адольф Меркель*(54). Правоведение, как и всякая наука, не может обойтись без философского элемента. Но философия должна вырасти из самого правоведения, а не быть ему навязанной извне. Исходные начала для построения новой философии права готовы: это те общие части, которые созданы специальными юридическими науками. Здесь уже даны основные понятия, которыми должна пользоваться в своем изложении та или другая наука. Так уголовное правоведение, прежде чем приступить к рассмотрению отдельных преступных деяний и сопровождающих их наказаний, исследует понятия о преступлении и наказании вообще. Так же поступает и гражданское правоведение, анализирующее понятие о договоре, независимо от различных договоров, встречающихся в жизни и признанных законодательством.
Остается только создать такую юридическую науку, которая объединила, свела бы в одно общее то, что уже сделано общей частью каждой специальной науки. Это и есть задача общей теории права, единственная задача для истинной философии права. Из сказанного обнаруживается, что общая теория права составляет продолжение общей части всех юридических наук, что материал ее исключительно положительное право, и что она и есть то, чем должна быть философия права.
Если в настоящее время в Германии общая теория права получает все более признания*(55), то однако нельзя сказать, чтобы отношение между общей теорией права и философией права могло считаться выясненным в германской литературе. В духе Меркеля за ограничение философии права вопросами теоретическими высказались Бергбом и Лассон, при всем различии их точек зрения на право*(56).
В разработке общей теории права Франция не представлена вовсе. Общая теория права предполагает предварительную работу в специальных науках, которая в Германии так хорошо делается в общей части. Ничего подобного во Франции пока нет и потому для построения общей теории права недостает еще теоретического материала. Французские юристы пока мало ценят практическое значение теории права. Только в самое последнее время, под несомненным влиянием Германии и сознания недостатков своего права, у французских юристов стал зарождаться интерес к теоретическим вопросам.

Литература: Saleilles, Ecole historigue et droit naturel (R. trim, de dr. civil, 1902); Gеny, Methode d'interpretation et sources en droit positif prive, 1899, стр. 471-493; Charmont, La renaissance du droit naturel, 1910; Boucaud, Qu'est que le droit naturel, 1909; Ehrhardt, La crise actuelle de la philosophie du droit, 1903; Bergbohm, Jurisprudenz und Rechtsphilosophie, т. I, 1892. Das Naturrecht der Gegenwart; Stammler, Die Lehre von dem richtigen Rechte, 1902; Berolzheimer, System der Rechts-und Wirthschaftsphilosophie, т. II, 1905, стр. 13-17; Lasson, System der Rechtsphilosophie, 1882, стр. 13-21; Gierke, Althusius, 2 изд. 1902, стр. 264-320; Cathrein, Recht, Naturrecht und positives Recht, 2 изд. 1909; Anzilotti, La scuola del diritto naturalle nella filosofia giuridica contemporanea, 1892; Salvadori, Das Naturrecht und der Entwickelungsgedanke, 1905; Miller, The Law of Nature and Nations in Scotland, 1896; Ritchie, Natural rights, 1898; Levi, Il diritto naturale come fatto storico e come teoria filosofica, 1905; Carle,Il diritto naturale secondo R. Ardigo e il posifivismo italiano, 1909; Falchi, Intorno il concetto seientifico di diritto naturale e di equita, 1909; Fragapane, Obbjtto e limiti della filosofia del diritto, I, 1897, стр. 33-89; Нoвгopoдцeв, О задачах современной философии права (Право, 1902, N 40) Новгopoдцев, Нравственный идеализм в философии права(Проблемы идеализма 1902, стр. 236-296); Гессен, Возрождение естественного права (Право, 1902, NN 10 и 11); Кареев, Нужно ли возрождение естественного права (Рус. Бог. 1902, N 4); Коовалевский, Социология и сравнительная история права (Вест. восп. 1902, N 2); Петражицкий, К вoпpocy o возрождении естественного пpaвa и нашей программе (Право, 1902, NN 41, 42 и 43); Палиенко, Учение о существе пpaвa и правовой связанности государства, 1908, стр. 1-71, 129-201; Покровский, Еетественно-правовые течения в истории гражданского права, 1909.

Долгое время, а отчасти и до сих пор, философия права отождествляется с естественным правом, которое ставит своей задачей априорное построение идеального правового порядка. При такой постановке задачи, весь центр внимания философии права переносится в практическую сторону. He так однако легко определить ценность естественного права и его отношение к философии права, потому что с выражением "естественное право" соединялись в истории и соединяются сейчас чрезвычайно различные представления.
Уже в Греции праву по установлению (***) противопоставлялось право по природе (***), т.е. рядом с правом, установленным людьми, признавалось право, начертанное природой. Аристотель разделяет все право, действующее в государстве (***) на две части: на изменчивые человеческие постановления (***), и на неизменные веления природы #. Так напр., к неизменному праву относится разделение людей на рожденных повелевать и рожденных повиноваться. Это естественное право вступает в силу, когда молчит право, установленное людьми. Следовательно, с одной стороны естественное право является как бы частью всего права, с другой стоит где то над ним и выступает только по временам, как бы в помощь положительному праву. Таким же неустойчивым оказывается понятие о естественном праве римлян. Под этим именем у последних понимаются то законы в научном смысле (quod natura omnia animalia docuit), напр., брачное сожитие, произведение потомства; то ядро положительного права, неизменно встречающееся в праве каждого народа (quod naturalis ratio inter omnes homines constituit); тo, наконец, естественное право противополагается общепризнанному положительному праву, напр., в вопросе о рабстве, которое противоречит природе (contra naturam), хотя и укреплено всюду законами. Во всяком случае едва ли верно, что одаренные практическим чутьем римляне смотрели на jus naturale только как на идеальное и не придавали ему действующей силы*(29).
Этому противоречат их собственные выражения: jura naturalia observantur, jus naturale apud omnes custoditur.
В средние века изменчивой части права, обязанной своим происхождением человеческой воле, противополагали неизменные установления божественного и естественного права. Естественное право в представлении того времени было действующим правом, и сомнение относилось только к вопросу, сливается ли оно с понятием божественного права или только сопоставляется. Одно было бесспорно: естественное право признавалось обязательным и считалось выше всякого другого; всякие законы и обычаи должны отступить перед ним (si naturali juri fuerint adversa, vana et irrita habenda sunt).
Лучшая пора естественного права - XVII и ХVIII столетия. Основание этому направлению кладет Гуго Гроций и за ним следует ряд блестящх умов того времени: Гоббз, Локк, Спиноза, Пуффендорф, Томазий, Лейбниц, Руссо. Политические тенденции этой школы изменялись с течением времени: в начале представители ее хотели дать разумные объяснения сложившемуся порядку между людьми, а позднее они стремились разрушить исторические основы и заменить их разумными.
За все время своего исключительного господства школа естественного права придавала этому выражению не одинаковый смысл. Естественным правом пользуются, как методологическим приемом: естественное право - это то, что было бы, если бы, не существовало государства и установленных им законов. Естественное право является исторической гипотезой: это то право, которое действовало на самом деле в естественном состоянии, до перехода к государственному. Естественное право играет роль политического и юридического идеала: это то право, которое должно бы действовать вместо исторически сложившегося порядка. Наконец, естественное право выступает в качестве действующего права: это то право, которое должно применяться там, где молчат законы, а иногда и там, где они явно противоречат разуму. При этом естественное право легко переходило из одного значения в другое. Очерченное, напр., для естественного состояния, естественное право противополагалось культурно-извращенному праву, как оставшийся позади идеал. Признанное за разумный идеал, естественное право подставлялось как действующее, как не подлежащее отмене со стороны исторического права. Задача философии права заключалась в раскрытии, путем рационалистическим, абсолютного, неизменного, равного для всех народов и времен, права, которое дано самой природой, а потому стоит выше положительного права.
В начале XIX века естественное право столкнулось с новым течением мысли в лице исторической школы, об которую оно разбилось не столько вследствие сильной критики извне, сколько вследствие ослабевшей собственной силы изнутри. В оппозицию к естественному праву стала в Англии утилитарная школа Бентама. В Германии его оттеснила историческая школа Савиньи и Пухты. Связь естественного права с революционными тенденциями, проявленная в XVIII веке, вызвала гонение на него со стороны всех реакционных сил, поднявшихся в Европе на защиту старого порядка. Но долгое время у самих противников естественного права проступали признаки естественно-правового заражения.
Самый сильный удар идее естественного права был нанесен научным духом XIX века, его исторической, социологической и эволюционной точкой зрения. Все давало основание думать, что естественное право окончательно умерло, и уже готовились ставить ему надгробный памятник, когда совершенно неожиданно в исходе XIX столетия, оно вдруг проявило все признаки жизни. Это оживление обнаружилось одновременно в разных местах Западной Европы и с особенной яркостью в России. Вновь возродившееся естественное право признает свое родство со старым как в основной задаче - нахождении идеального критерия, так и в априорном методе. Но новое направление отграничивает себя от старого тем, что оно не признает вечного, неизменного для всех времен и народов права. Оно выдвигает естественное право с переменным содержанием*(30), что однако не мешает ему искать абсолютного критерия.
Новейшая вспышка естественного права показывает, какой живучестью отличается эта идея права, основанного на природе.
Где же причины: этой жизненной силы, в чем оправдание естественного права?
Логическое обоснование состоит в том, что понятие о естественном праве создается отрицательным путем, посредством противоположения реального изменчивого права идее неизменного права. Противопоставляя отжившим, несправедливым, непоследовательным законам идею вечного, справедливого и разумного права, человек легко признает за этой идеей такое же реальное существование, как и за ее противоположностью, имеющей реальное бытие*(31). Можно логическое обоснование поставить несколько иначе. Идеалу дается название "право", которому соответствует реальное понятие, и путем постоянного сочетания слова и понятия ум привыкает придавать идеалу ту реальность, какая соединена с названием.
Психологическое обоснование естественного права заключается в искании авторитета, который мог бы быть противопоставлен авторитету, лежащему в основе положительного права. В эпоху, когда существующий порядок поддерживается сложившимся уважением к старине, силой традиции, борьба против него возможна не личной критикой, а ссылкой на другой авторитет, пользующийся столь же общим признанием. Естественность являлась орудием против историчности. Искание нового авторитета, как средства воздействия на сложившиеся отношения, обуславливается склонностью людей поддаваться более авторитетности, нежели убедительности.
Этическое обоснование естественного права состоит в постоянном искании высшего принципа поведения вне окружающей действительности. Это протест против общепринятых норм морали и права во имя новых норм, источником которых может быть только нечто, стоящее над данной культурой. Подсказан ли этот протест испытанной лично несправедливостью или продиктован высоким чувством сострадания к другим, - из отрицания он переходит в положительный идеал, который должен быть непременно осуществлен. И человек в действительности не столько почерпает из природы, сколько силой воли объективирует в природе свой субъективный идеал.
Чего страстно желаешь, то начинаешь наконец видеть в действительности.
Из предшествующих обоснований вытекает основное - историческое. "Особенно характерно это возвращение к природе, как противоположности к исторически сложившимся отношениям. Оно до некоторой степени лозунг всех реформаций и революций. Всякий раз, когда исторические формы уже отжили, когда право обратилось в бесправие, благодеяние в мучение, союзы в цепи и оковы, то кажется, будто человеческий дух окунается в вечно одинаковую природу, чтобы смыть с себя пыль веков, словно Антей, стремящийся получить прилив свежих сил от вечно родной земли*(32)".

Литература: Boistel, Cours de philosophie de droit, т. I,1899, cтp. 1-20; Harms, Begriff, Formen und Grundlegung der Rechtsphilosophie, 1889; Schuppe, Grundzuge der Ethik und Rechtsphilosophie, 1889; Schein, Unsere Rechtsphilosophie und Jurisprudenz, 1889; Lingg, Wesen und Aufgaben der Rechtsphilosophie, (Z. f. Off. u. Pr. R. 1890, T. XVIII, стр. 42-63); Bergbohm, JurisprudenZ und Rechtsphilosophie, T. I, 1892, cтp. 1-106; Kohler, Lehrbuch der Rechtsphilosophie, 1909, cтp. 1-17; Berolzheimer, System der Rechts-und Wirthschaftsphilosophie, T. II, 1905, стр. 1-32; Stern, Rechtsphilosophie und Rechtswissenschaft, 1904; Carle, La filosofia del diritto nel stato moderno, 1903; V a n n i, Lezioni di filosofia del diritto, изд. 3, 1908, стр. 3-41; Fragapane, Obbjetto e limiti della filosofia del diritto, B. 1, 1897, в. 2, 1899; Pagano, Introduzione alla filosofia del diritto, 1908; Ducati, Note, di filosofia del diritto, 1909, стр. 55-111; Groppali, Filosofia del diritto, 1906.

В понимании задач философии права так же мало твердо установленного, как и в понимании задач философии вообще. Даже больше. На постановке задач, на определении предмета и методов философии права отражались не только колебания, проявлявшиеся в самой философии, но и те особые сомнения, которые вызывались философией права.
На философию права оказало влияние одно важное обстоятельство это историческое разобщение между философией права и юридическими науками. В то время как юристы занимались исключительно толкованием и систематизированием норм положительного права, философия права разрабатывалась по преимуществу лицами, весьма мало или даже вовсе не причастными к правоведению. Одни изучали право, как оно дано им в нормах, не задаваясь мыслью о том, каким оно должно быть, и даже может ли оно быть иным, а философы создавали идеальное право, не зная, что такое право в действительной жизни и как применяются его нормы. Эта разобщенность продолжается, к сожалению, и до ныне. Философы не желают сходить с неба на землю, а юристы не хотят поднять своих глаз от земли повыше. Такое положение вещей отражается в высшей степени вредно как на правоведении, ослабляя его теоретическую ценность, так и на философии права, подрывая ее практическое значение. Дело доходит до того, что приходится отстаивать перед юристами философию права.
Все сильнее становится ощутительной разрозненность специальных наук в среде самого правоведения. Надо признаться, что теперь уже нет более юристов, а имеются только цивилисты, криминалисты, государствоведы, процессуалисты, канонисты. Все реже встречаются лица, способные составить себе имя не в одной, а в двух отраслях правоведения. При таком развитии специализации получается опасность для каждой юридической науки, во-первых, в возрастающей ограниченности поля зрения на правовой порядок общежития, и, во-вторых, в возрастающей ограниченности задачи изучения отдельных норм вне связи с оценкой общественного значения права. Разобщение юридических наук между собой отражается гибельно на теоретическом и практическом правоведении. Какой интерес имеет изучение сменяющихся с большей или меньшей быстротой политических форм и юридических норм, когда для исследователя непонятно то постоянное, что скрывается под сменяющимися, та общественная цель, которой служат и служили нарождающиеся и отмирающие формы. Плоха юридическая практика, не подкрепленная теоретическим светом, как и безжизненна теория, не вытекающая из практики. Законодатель и судья действуют слепо, пробиваются ощупью среди сложной общественной жизни. Чему служит государство и право, а вместе с тем каждый носитель власти, каждый проводник норм права? Во имя чего должен настаивать юрист на соблюдении закона, чем одушевлена его деятельность без глубокого сознания своего общественного назначения?
Юридические науки в настоящее время страдают крайней догматичностью, в том смысле, что они основываются постоянно на понятиях, которые воспринимаются ими без всякой критики. Иногда эти понятия заимствуются из другой области знания, напр., понятие об обществе. Иногда одна юридическая наука берет готовым понятие, исследованное критически в другой, то же юридической. Так понятием о праве пользуют ее все юридические науки, но критическому исследованию подвергается оно преимущественно в гражданском правоведении. Учение о нарушении права составляет почти исключительное достояние уголовного правоведения, хотя оно находится в теснейшей связи с вопросом о сущности права. Только государствоведение исследует понятие о государстве, хотя догматически его принимают все науки. И нет науки, которая бы объединила все эти понятия и подвергла их единовременной однородной критике, устранила бы те противоречия, какие создаются вследствие ограниченности материала, положенного в основу разработки, например, между государственным и гражданским правом в понимании субъективного права, между гражданским и уголовным правом в понимании правонарушения.
Такую же разъединенность обнаруживает правоведение в политике права, которая в большей или меньшей степени присуща всякой специальной юридической науке. В настоящее время положения правовой политики создаются каждой наукой порознь, в полном неведении того, что творится у соседки, а потому не вытекают из общего плана, не объединены общей идеей. Уголовное правоведение посвящает огромное внимание целям наказания и средствам борьбы с преступностью, финансовая наука разрабатывает вопрос о более равномерном и справедливом обложении, административное правоведение выдвигает принцип содействия отдельным лицам в обеспечении благосостояния и безопасности, гражданское правоведение считает необходимым оказывать помощь слабейшему контрагенту. Все это частные отражения чего-то цельного, скорее чувствуемого, чем сознаваемого.
Но, предположим, что юрист, неудовлетворенный тем знанием, какое дают ему юридические науки, преисполненный желания понять сущность того, с чем приходится ему ежедневно иметь дело, обращается к философии права. Что может предложить ему современная философия права? "Сословие юристов, - жаловался Гегель, - которое обладает особым знанием законов, считает часто это своей монополией, и кто к сословию не принадлежит, не должен иметь тут голоса. Но, как нет необходимости быть сапожником, чтобы знать, хорошо ли приходятся ему сапоги, так не надо принадлежать к цеху, чтобы иметь знание таких предметов, которые затрагивают общие интересы"*(19). Конечно, всякий может чувствовать, что сапог жмет, но всякий ли способен указать, как нужно сделать сапоги, чтобы они не жали ногу? Ощущение непригодности государственного устройства или правового порядка доступно каждому гражданину, но разве это есть понимание непригодности исторической формы, основанное на знании сущности государства и права? Философы превратили философию права в придаток практической философии, и вместо того, чтобы строить представление о праве и государстве, исходя из явлений действительности, открывающейся при изучении государственного устройства и государственного управления, содержания норм права и их осуществления при применении, философы хотят навязать правоведению свои представления, построенные вне всякого соприкосновения с данными действительной государственной и правовой жизни. Кант отрицал за юристами способность уловить понятие о праве, потому что для этого им необходимо отрешиться предварительно от положительного права и искать критерия в чистом разуме*(20). Тут речь идет уже не об исправлении выводов правоведения в свете общей философии, a o полной непримиримости точек зрения. Отсюда крайняя односторонность философии права, предлагаемой философами по профессии, полная отрешенность ее от юридических наук и незначительная полезность философии права для теоретического и практического правоведения*(21).
Отсюда целый ряд неправильных попыток оторвать философию права от правоведения, дав ей или особый объект изучения или вменив ей особые методы исследования. Встречаются попытки отвести философии права область, чуждую какой-либо юридической науке. Такую специальную область должна составить теория познания права, преследующая вопрос не о том, что такое право, а о том, как мы его познаем и как изучаем*(22). Но философия права, как и вообще философия, не может, не потеряв своего философского характера, стать специальной наукой, вроде уголовного или гражданского правоведения. Самая теория познания, исследующая условия познания нами норм права, может составить один из вопросов философии права, но не исчерпать ее содержание. Также мало состоятельно утверждение, будто философия права, в противоположность специальным юридическим наукам, которые познают нормы права эмпирическим путем - постигает рационалистически сущность и цель права*(23). Отрицать такую постановку вопроса нельзя - так на самом деле часто ставили в истории задачу философии права, так нередко и сейчас стремятся постигнуть идею права вне эмпирической действительности. По этому пути пошли неокантианец Штаммлер и неогегелианец Колер*(24). Но сущность права не может быть понята вне проявлений его в эмпирической действительной жизни. Научная философия права должна оперировать только теми методами, которыми пользуются отдельные юридические науки.

Литература: Вундт, Введение В философию, 1902, стр. 5-32; Пayльсен, Введение в философию, 1894, стр. 1-50; Корнелиус, Введение в философию, 1905, стр. 1-52; Струве, Введение в философию, 1890, стр. 57-404 Навиль, Что такое философия, 1896; Лесевич, Что такое научная философия, 1891; Дильтей, Сущность философии ("Философия в систематическом изложении"), 1909, стр. 1-70; Виндельбанд, Что такое философия ("Прелюдии 1904, стр. 1-44"); Риккерт, О понятии философии ("Логос", 1910, N 1); Спенceр, Основные начала, 1897, стр. 1-130; Лопатин, Положительные задачи философии, 1886, стр. 1-81; кн. С. Н. Трубецкой, Метафизика древней Греции ("Собрание сочинений", т. III, 1910, стр. 1-44); Грот, Философия и ее общие задачи, 1904.

Философия обладает весьма почтенным прошлым. По своему возрасту она старше наук, которые она выносила в себе и которые большей частью лишь недавно стали на ноги. Но и до сих пор вопрос о том, что следует понимать под именем философии, не имеет твердо установленного ответа. Как в истории, так и в настоящее время, философии ставят задачи, далеко не сходные по своему объему и содержанию.
В Греции, с которой начинается история европейской философии, не существовало различия между философией и наукой. Греческие философы обладали всей совокупностью современных им знаний, они были одновременно математики, физики, астрономы, зоологи, ботаники, даже медики, а также знатоки этики и политики. Возможность для единичного ума охватить всю сумму сведений о природе и обществе обуславливалась, конечно, незначительным уровнем научного развития и элементарностью познания, приобретенного посредством опыта. Мало того, что греческая философия совпадала с наукой, она включала еще в свой состав и житейскую мудрость, создавая правила благоразумного поведения, воздвигая идеалы человека и общества. Однако греческая философия, проникнутая светским духом, отграничилась от народной религии и проявила отрицательное отношение к политеизму и антропоморфизму, присущим греческому религиозному представлению*(1).
В средние века близость философии к науке, столь характерная для классического мира, нарушается. Научная мысль, способная обнаружить факты, несогласные с установившимся католическим мировоззрением, не находит доступа в христианское средневековое общество. В Откровении мир познан и задача человека определена, а потому свободное научное исследование неуместно. Философия же получает особое назначение. Лишенная самостоятельности, она поступает в услужение к религии. Ее целью становится рационалистическое оправдание религиозных догматов. Принимая догмат за бесспорное, философия обязывается привести надлежащие доказательства логической его верности (Cur Dens homo?). Вне этой области ей не предоставлялась свобода усмотрения, хотя трудно было, конечно, думать, чтобы за все время своего служения философия не скопила тайно кое-чего лично для себя*(2).
В новое время, которое характеризуется освобождением от церковного авторитета, философия стремится отмежеваться от теологии и сблизиться с наукой, для которой со времени реформации открывается широкое поле деятельности. Опасения католицизма вполне оправдались. Успехи астрономии и новые географические открытия поколебали доверие к догматическому миросозерцанию, а вера в разум подорвала веру в авторитет. Несмотря на успехи наук, круг знаний остается все же настолько еще незначительным, что выдающиеся умы, как и в греческий период, сохраняют возможность овладеть ими вполне и соединить с ними философию. Относительно Декарта, Бэкона, Лейбница, Ньютона, Локка трудно сказать, преобладает ли в них философ над ученым или ученый над философом.
Но настал момент, когда это единение между наукой и философией оказалось вновь нарушенным, на этот раз не по независящим обстоятельствам, a по вине философии. В первую четверть XIX столетия германская философия оторвалась от науки и самоуверенно пыталась достичь цели познания помимо научного пути. Взобравшись на крайние высоты метафизической спекуляции, философия горделиво поглядывала на кропотливую деятельность ученых, и выбрасывала одну за другой системы, сполна объясняющие все сущее*(3).
Между тем, в то же самое время, научная пытливость, освобожденная от всяких оков, бросилась во все уголки мира, стремясь всюду открыть новые факты и соответственно изменить вглубь и вширь прежнее миропознание. На этом поприще, для достижения успешных результатов, потребовалось прежде всего научное разделение труда, и дело специализации пошло огромными шагами по мере раскрытия новых областей знания.
Масса ученых, с малоизвестными миру именами, работает над накоплением научного капитала. Лишь только в какой-либо области знания материал значительно разрастется, как изучение его распределяется между новыми группами, и происходит распадение одной науки на несколько. Таким образом формируются одна наука за другой и обособляются от некогда единого знания.
Почувствовав в себе силу, науки приняли наступательное движение по отношению к своему прежнему союзнику, а потом сопернику. В своем наступлении они стали занимать, одну за другой, части той территории, которая некогда принадлежала философии. В этой войне философия, действующая быстротой передвижения, силою натиска, неожиданностью появления, должна была, по общему стратегическому закону, уступить наукам, которые действуют медленно, методически и надвигаются на неприятеля массами, т.е. фактами.
Успехи естествознания и историзма вызвали реакцию против философии, длившуюся довольно долго. Но, одержав блестящую победу, науки стали испытывать чувство разрозненности, сознавать утрату прежнего единства. Чем дальше идет научная специализация, тем сильнее ощущается потребность в синтезе. Мысль вновь потянулась к философии, и стало очевидно, что настала пора сменить враждебное отношение мирным взаимодействием, к выгоде той и другой стороны. Однако на каких условиях возможен мир? Останется ли за философией территория, хотя небольшая по сравнению с прежней, но все же самостоятельная, пока не занятая науками, а может быть и недоступная для них, возможно ли совместное господство философии и науки на одной и той же территории, при том без всякой связи между ними или при самом тесном взаимодействии?
За отделением целого ряда областей, которые принадлежали некогда философии, а теперь приобрели научную самостоятельность, осталось несколько наук, на которые философия до сих пор заявляет исключительные притязания: это логика, психология, этика, эстетика и педагогика. Конечно, возложить преподавание всех этих предметов на одного профессора можно, но едва ли допустимо признавать эту сумму знаний за философию. При такой постановке извращается историческая идея философии, - где же естествознание, которое составляло некогда главное ее содержание и без которого недостижима полнота мировоззрения? С другой стороны, сохранение перечисленных предметов знания в недрах философии - вопрос времени, и едва ли далекого. Психология, благодаря завязавшимся тесным сношениям с физиологией и психиатрией, почти совсем встала на научную почву*(4). К тому же обнаруживают явное стремление логика и этика, а педагогика, преобразованная в педологию, и эстетика, вероятно в недалеком будущем проявят те же наклонности. Тогда наука займет уже всю территорию.
Но, может быть, существует такая область из прежней философской территории, которая навсегда останется вне поля исследования специальных наук, а потому способна действительно составить исключительное достояние философии? Некоторые склонны видеть эту недоступную для специальных наук твердыню в теории познания, исследующей условия нашей познавательной деятельности, т.е. возможность и границы познания, иначе теорию самой науки*(5). В такой постановке философия обладала бы особым предметом изучения, как и всякая наука, а потому приняла бы характер специальной науки. Однако при превращении философии, как теории познания, в одну из наук, пришлось бы прежде всего столкнуться с вопросом о размежевании философии с некоторыми близкими науками. Можно конечно, утверждать, что теория познания, как учение об условиях познания, не совпадает с логикой, как учением о формах познания*(6). Но следует иметь в виду, что учение о познании в широком смысле обнимает и логику, а логика в широком смысле обнимает и теорию познания. Примыкая одной стороной тесно к логике, теория познания другой стороной также близко соприкасается с психологией. Но, если даже область специального изучения теории познания может быть точно определена, все же самое стремление превратить философию в специальную науку и поставить ее в ряду других, противоречит издавна сложившемуся представлению, в силу которого философия не сопоставляется, а противопоставляется специальным наукам, стоит не рядом и не среди них, а над ними. Всякий согласится, что философию, как бы ни был важен предмет специального ее изучения для всего человеческого знания, нельзя считать такой же специальной наукой, как анатомия, химия, языковедение и т. п., если только не отрешиться от того представления о философии, какое навязывается всей богатой ее историей.