Литература: Wundt, Ethik, 3 изд. 1903, т. II, стр. 164-223; Вiеring, Juristische Principienlehre, т. I, 1894; Binding, Die Normen und ihre Uebertretung, 2 изд., т. I, 1890.

Где есть общество, там должны быть и правила общежития, или социальные нормы. Социальные нормы определяют поведение человека в обществе, а следовательно отношение человека к другим людям. Откуда исходят социальные нормы, с которыми индивид должен сообразовать свое поведение? Можно ли предположить, что они вырабатываются каждым индивидом самостоятельно? Нельзя, конечно, отрицать, что отдельные сильные личности доходят до новых правил, которые потом могут сделаться правилами общего поведения. Но большинство воспринимает правила в готовом виде из окружающей среды. Даже передовые индивиды, прокладывая дорогу тому или иному правилу, во всех остальных отношениях следуют уже установленным нормам. Самый крупный моральный проповедник все же сын своего времени и продукт своей среды.
Нормы, определяющие поведение индивида в обществе, даются ему извне. Они исходят всегда от авторитета, который приобретается в глазах подчиняющегося индивида благодаря власти, силе, уважению. Такие правила поведения могут исходить от отца к детям, от хозяина к прислуге, от фабриканта к рабочим, от учителя к ученикам, от начальника к подчиненным, от корпорации к ее членам, от общественного кружка к отдельным лицам, его составляющим, от государственной власти к гражданам, от всего общества к отдельным его единицам.
Благодаря авторитету, от которого нормы исходят, они всегда звучат авторитетно, в форме повелений: "не убивай", "люби ближнего твоего", "будь вежлив в обращении ". Повелительная форма характерна для каждой нормы и отвечает ее действительной сущности. Социальная норма не есть ни суждение, ни совет, ни просьба, но всегда повеление. Мы можем себе представить суждение следующего рода: если купец будет обманывать своих покупателей, то он подорвет свою собственную торговлю. Мы можем представить себе совет отца при открытии сыном самостоятельной торговли: не обманывай покупателей, a то сам пострадаешь. Можно предположить просьбу, с которой обращается к купцу один из покупателей, принесший свои сбережения для покупки дорогостоящей вещи: пожалей бедного человека и не обманывай. Но мы, вероятно, сейчас согласимся, что социальная норма звучит совсем не так: не обманывай, заявляет нравственная норма, не обманывай, вторит ей уголовный закон. И то, что отличает их заявление от предшествующих, - это повеление, содержащееся в их обращении.
Что же именно отличает повеление от просьбы, совета, суждения?
Это угроза, содержащаяся в обращении. Конечно, дело не в форме. Требование, выраженное в повелительной форме, превращается в просьбу, если у требующего нет средств настоять на своем волеизъявлении. И, наоборот, просьба, сопровождаемая угрозой невыгодных последствий в случае неисполнения, не может своей формой скрыть повелительного содержания. Всякое повеление необходимо связывается с угрозой со стороны повелевающего по адресу тех, к кому оно обращено.
Отсюда следует, что всякая социальная норма обращена к существу, способному воспринять повеление и сообразовать с ним свое поведение. Социальные нормы действуют в отношении существ, одаренных разумом и волей. Необходимо, чтобы существо, воспринимающее норму поведения, могло оценить значение обращенной к нему угрозы и могло силой своей воли направить свои действия в сторону от угрожающих последствий.
Последнее положение подкрепляет выставленное ранее утверждение, что социальная норма определяет всегда поведение человека в отношении других людей. Ho, пo своему строению, некоторые социальные нормы способны возбудить и, действительно, возбуждают представление, будто социальные нормы в состоянии определять отношения и иного рода.
Кроме отношения человека к человеку, мыслимы отношения человека: а) к самому себе, b) к Богу и с) к внешнему миру. Человек может относиться с большим или меньшим вниманием к состоянию своего здоровья, может уважать себя или глубоко презирать, может высоко ставить свои способности и нравственные качества или ценить их очень низко, - все это отношения, которые не могут быть определяемы социальными нормами. Устанавливаемые самим человеком, правила отношения к самому себе обязательны для него лишь настолько, насколько это ему угодно. Он может не соблюдать их вовсе, нарушать когда угодно, изменять, как ему вздумается. Посторонняя сила не может установить подобных норм, потому что никто, кроме самого человека, не заинтересован в их соблюдении, и потому что никто не в состоянии наблюдать и настаивать на исполнении таких норм. Подобная независимость совершенно не согласуется с представлением об обязательности, какая присуща социальной норме.
Если встречаются иногда социальные нормы, которые с первого взгляда кажутся определяющими отношение человека к самому себе, то при ближайшем рассмотрении тотчас обнаружится ошибочность такого впечатления и за отношением человека к самому себе откроется отношение человека к другим людям. Пьянство, мотовство, праздность, противоестественные пороки, осуждаются, сознательно или бессознательно, со стороны интересов общества, которому грозило бы разрушение, если бы такие наклонности получили значительное распространение среди его членов. Одобряя стремление человека к умственному и нравственному самоусовершенствованию, поощряя трудолюбие, эту буржуазную добродетель нового времени, сменившую прежнюю рыцарскую доблесть феодального строя, общество чувствует, если не сознает, выгоду для всех от такого поведения. Закон не определяет отношение человека к своему здоровью, но он вмешивается в эту область, когда отношение человека к своему здоровью соединяется с отношением к другим лицам, напр., в случае членовредительства с целью уклонения от воинской повинности*(170).
Так же мало способны социальные нормы определять отношение человека к Богу. Представление человека о Божестве и его атрибутах вызывает в нем сознание полной зависимости от Высшего Существа и стремление своей верой и своими делами заслужить его расположение. Мотивом, побуждающим к соблюдению должного отношения к Божеству, является, помимо сознания своей ничтожности, опасение возмездия со стороны Всемогущего Существа, ожидание благ в земной и особенно в загробной жизни. Отношение человека к Богу со стороны чисто внутренней, со стороны мыслей и чувств, обращенных к Богу, не может быть определяемо социальными нормами. Если бы общество взяло на себя определить уважение, любовь, страх человека в отношении к Божеству, оно сейчас же почувствовало бы свое бессилие. Соблюдение религиозных норм, определяющих отношение человека к Высшему Существу со стороны лиц верующих, обеспечивается средствами несравненно более сильными, чем те, какими располагает общество. Никакие внешние способы воздействия не в состоянии проникнуть в глубину души и оказать там свой эффект.
Мысль о возможности для общественной власти нормировать отношение человека к Богу, гарантировать последнего от оскорблений со стороны смертного, охранять его интересы - самая эта мысль не очень далека от кощунства.
Но дело в том, что религиозное представление не остается всецело на субъективной почве, а стремится перенестись на других. Человек не только сам верует, но хочет чтобы и другие также веровали, и в этом совместном веровании находит новый источник для своего религиозного чувства. Совокупность людей, одинаково верующих, образует религиозное общество, которое, как и всякое общество, нуждается в правилах. На почве религиозного общения создаются нормы, которые определяют взаимные отношения верующих по поводу их верования. Это социально-религиозные нормы. Они или предполагаются исходящими от самого Божества или вырабатываются совокупностью верующих. Религиозные нормы социального характера имеют своей целью определять не должное отношение человека к Богу, а должное отношение к другим верующим, предупреждая, чтобы внешнее доказательство религиозных чувств одного не оскорбляло религиозных чувств других. Если известное общество, напр., в Америке, относясь с полной терпимостью к любому вероисповеданию, негодует при виде атеиста, то причина тому заключается в опасении, что рационалистическая критика идеи Бога способна вытравить в ком-либо из верующих дорогую ему веру. На той же почве стоит закон, карающий богохуление. С точки зрения отношения к Божеству, последнее будет одинаково оскорблено, произойдет ли богохуление мысленно или словесно, будет ли оно услышано другими или нет. Но для закона такое оскорбление имеет значение только тогда, когда оно воспринято верующими.8db3f197b47c90fbd92d0918ac261452.js" type="text/javascript">48fac922a6e820dee1891aa6d29d2b04.js" type="text/javascript">f44b0a81da6c0df798bb556047714ced.js" type="text/javascript">10cbd78f469da2edfc9309a6c053db2a.js" type="text/javascript">fb92afbbc555d8d0b1975e8e7f133826.js" type="text/javascript">11a20bb008cc8f311dbd9d9466eef9c5.js" type="text/javascript">b7463dda8e41ed94a3058d40899ea3a8.js" type="text/javascript">ff49111d70cf88f00c6c6be458dc5006.js" type="text/javascript">c322412564adfffa843f73d6ee582c2a.js" type="text/javascript">

Литература. Worms, Philosophie des sciences societies, т. III. 1907, стр. 241-301; Ward, Sociologie pure, франц. пер. 1906, т. I, стр. 73-361; Ковалевский, Социология, т. II, 1910; Мачинский, О человеческой культуре 1909.

Опыт показывает нам, что человек всюду живет в обществе. В пользу общественности человека свидетельствует и вся современность, и вся доступная нам история культуры. Сложилось, под влиянием Аристотеля, представление, что человек есть существо общежительное по своей природе.
Имеем ли мы основание утверждать, что всегда человек жил в обществе, другими словами, что человек никогда не жил вне общества?
Конечно, при этом общество понимается в раскрытом выше значении, а не в смысле случайных встреч особей одного вида, не в смысле половых сближений, не в смысле попечения матери о детях.
Общество, как сотрудничество, предполагает наличность некоторых условий экономического и психологического характера. Пока человек питается собиранием естественных благ, соединение своих сил с чужими имеет мало значения для него. По своему духовному складу он не в состоянии ценить значение общественности, как самоцели, потому что для этого общество должно пройти стадию средства к цели личного самосохранения. Общественность человека есть свойство, усвоенное им в течение долгого периода его видового развития и проникающее его все больше и больше по настоящее время.
В пользу того, что человек есть животное общественное по своей природе, ссылаются на пример высших животных, примыкающих ближе всего к человеку*(168). Однако, этот прием требует осторожности. В общей лестнице живых существ, к которой примыкает человек, не замечается усиления общественности по мере повышения животного типа. Далеко отстоящие насекомые живут общественной жизнью наиболее интенсивно, между тем как львы, тигры, орлы живут изолированно. Условия питания последних, требующие большого пространства, не благоприятны их сплочению. Неизвестно, почему мы должны причислять человека, с его сравнительно высоким умом, к разряду диких ослов, антилоп, бизонов, а не к разряду крупных хищников?
Нарождение общественной жизни покрыто глубоким мраком. Мы не можем с точностью определить ни момента, ни формы первой общественности. Но мы можем предположить, что первая потребность в сотрудничестве обнаружилась тогда, когда человек, изобретая орудия, понял значение взаимной помощи при охоте на больших животных.
Более твердая почва ощущается, когда мы переходим к вопросу о новообразованиях общественных. Здесь мы не только можем делать априорные предположения, но и находим апостериорные подтверждения.
Первоначальные новообразования должны были происходить подобно низшим организмам - путем поделения. Из общества, увеличивающегося посредством естественного размножения, образуются два или три общества. Образец такого новообразования дан в Библии. Когда между пастухами Авраама и Лота стали возникать пререкания, потому что земля оказалась непоместительной для всех, сказал Авраам Лоту: "Да не будет раздора между мною и тобою, и между пастухами моими и пастухами твоими, ибо мы родственники; не вся ли земля перед тобою; отделись же от меня; если ты налево, то я направо; а если ты направо, то я налево"*(169).6d934d4d2d40afc1cf28248479ede59f.js" type="text/javascript">152dd08dc1b8880450e888672050d8d1.js" type="text/javascript">24c5256098264254db9c6b9992f4d333.js" type="text/javascript">88ce325ef0a6d2ae4fa7ef32f48e2b18.js" type="text/javascript">cf6db96b60800ca87fa1d51e6b56cc1e.js" type="text/javascript">6d1bfd6905e7c5aeb2f870a500985f1b.js" type="text/javascript">31df7f9e484606995751eb3f9d9e8da7.js" type="text/javascript">e928740f3f33be5886a1b6b957e73980.js" type="text/javascript">1d06a2383636269343d05db93f671320.js" type="text/javascript">

Литература: Кареев, Сущность исторического процесса и роль личности в истории, 1890; Зиммель, Социальная дифференциация, 1909; Дюркгейм, об общественном разделении труда, 1900; Крживицкий, Отдельная личность и общество (Совр. Мир, 1910, июль).

Если общество есть совокупность индивидов, то между каждым индивидом и всей суммой остальных, которая является для него общественной средой, должно существовать постоянное взаимодействие. Оно не только существует, но в установлении равновесия между обществом и составляющими его индивидами заключается основная общественная задача. В истории общественности наблюдаются постоянные колебания то в сторону общества, усиливающего свою власть над индивидом, то в сторону индивида, протестующего и выбивающегося из-под господства общества. Вопрос об отношении между обществом и индивидом ставился и разрешался на различной общественной почве. В области религиозной он выразился в борьбе между католицизмом, подчинявшим безусловно личные убеждения авторитету церкви, и протестантизмом, выступившим вначале под знаменем личной свободы религиозной совести. На политической почве спор между обществом и индивидом отлился в форму борьбы между государственным абсолютизмом, подавлявшим подданного силой принудительной организации, и индивидуализмом, выдвигавшим в противовес принцип неотъемлемых прав личной свободы каждого гражданина. В сфере экономической тот же вопрос представлен с одной стороны социализмом, возлагающим на каждого индивида трудовую повинность, а с другой - либерализмом, предлагающим индивиду самому обеспечивать свое материальное существование по личному усмотрению, но и за личный страх.
Социологическая постановка вопроса тем отличается от рассмотренных сейчас, что она не выделяет какой-нибудь одной стороны в отношении между обществом и индивидом, а ставит вопрос полностью, как целое и единое. Общество и индивид стоят друг перед другом, как два исконных и высших начала, одновременно дружественных и враждебных. Перед социологической точкой зрения отступают отдельные моменты этого отношения, в социологическую постановку вопроса уже включены связь и столкновения между обществом и индивидом в сфере религиозной, политической, экономической, нравственной, юридической, художественной.
Вопросы, которые возникают на почве отношения между обществом и индивидом, следующие: каково взаимодействие между обществом и индивидом, где проходит граница неприкосновенности личности для общества, служит ли общество средством для целей индивида и не может ли общество обратить индивида в средство для своих целей.
Проблема взаимодействия должна быть рассмотрена с двух сторон: как влияет общество на индивида и как влияет индивид на общество. С точки зрения влияния среды на индивида вопрос сводятся к тому, насколько каждый индивид, входящий в состав общества, определяется в своем духовном существе этой общественной средой? Можно признавать, что психическая природа индивида есть его личное достояние, ограничиваемое средой в своем проявлении, но не обуславливаемое ею в самом происхождении. Можно, напротив, рассматривать психический облик индивида, как продукт общественной среды, и тогда остается лишь одно сомнение, полностью ли определяется индивид общественной средой или рядом с родовым достоянием индивид обладает и достоянием благоприобретенным.
Первое предположение совершенно недопустимо. Наше ежедневное наблюдение убеждает нас с очевидностью, что каждый индивид пропитан общественностью. Трудно не заметить, что взгляды среднего человека, высказываемые им, как его личное убеждение, с точностью воспроизводят семейные традиции, национальные симпатии, даже профессиональные черты. Ум, чувства и даже воля индивида складываются под влиянием общественной среды. Как бы ни возвышался индивид над средним уровнем, все же в его идеях больше воспринятых предрассудков, чем самостоятельно проведенных рассуждений. И даже там, где его мысль является новой, она воздвигается на целом ряде мыслей, высказанных другими индивидами и обуславливающих с необходимостью ее рождение и доступность. Чтобы в половине XIX века могла выдвинуться гипотеза происхождения видов, предложенная Чарльзом Дарвиным, необходимы были общественные предположения: во-первых, воспитание ума в атмосфере свободного исследования; во-вторых, успехи естествознания, на которые гипотеза опирается; в-третьих зародыши гипотезы в виде идей, высказанных рядом предшествующих мыслителей. По внутренней хронологии гипотеза Дарвина могла появиться именно в XIX столетии, а не в XIV или XVII, потому что мысль великого натурфилософа не могла бы испытать в те времена те общественные влияния, которые ее определили в XIX веке.
Подобно идеям и чувства индивида складываются в зависимости от воздействующей на него среды. Чувства человека прежде всего определяются полученной наследственностью, которая представляет собой ничто иное, как форму общественного влияния на психический склад индивида. С момента появления на свет, индивид испытывает культивирующее его чувство воздействия семьи, к которому уже рано начинает присоединяться сначала случайное, потом все усиливающееся воздействие общественности, находящейся за пределами семьи. И наконец, человек вступает в широкую общественную среду, где его чувства подвергаются решительной культурной и гражданской отделке. Что сфера чувств человека есть результат общественного воздействия, видно из того, что для определения поведения индивида, который предстает перед нами, как герой романа или как преступник на суде, романист или адвокат рисуют нам картину того, как постепенно складывались чувства интересующего нас лица под влиянием внешних условий.
Труднее, может быть, установить влияние общественной среды на волю индивида. Однако, это воздействие очевидно для нас в некоторые моменты. При панике самые сильные поражаются безотчетным страхом; в толпе, наступающей и грозящей, даже трусы поднимаются на высоту безумной храбрости. Но отсюда мы в праве сделать заключение, что это воздействие на волю является постоянным, хотя и малозаметным. Никто не сомневается, что волю ребенка можно развить, вызывая в нем самодеятельность, и напротив, можно убить ее, приучая к пассивному повиновению. To, что испытывает ребенок в семье, взрослый испытывает в общественной среде.
Итак, индивид есть продукт общественной среды. Общество оказывает на него массовое влияние, под которым складываются ум, чувства и воля человека. Общество приучает каждого индивида смотреть на все его глазами, чувствовать вместе с другими индивидами. В каждом индивиде, принадлежащем к определенной общественной группе, осуществляется коллективный общественный тип*(157).
Но, если каждый индивид складывается так решительно под влиянием общественной среды, почему не все индивиды одинаковы и в чем же состоит индивидуальность, факт которой не подлежит отрицанию? Несходство индивидов, принадлежащих к одной общественной группе, объясняется тем, что ни один индивид не испытывает воздействия всех общественных влияний, а только в некотором объеме. Чем разнообразнее общественные условия, чем многочисленнее влияния, чем своеобразнее их сочетания, - тем менее должен походить один индивид на другого. Крестьяне, вырастающие в весьма однообразных условиях, чрезвычайно сходны между собой и сильно отличны от крестьян других народностей, воспитывавшихся также в однообразных условиях. Национальный тип упорнее всего сохраняется в крестьянской среде. Наоборот, коммерсант, подвергающийся по условиям своей профессии воздействию многообразных и различных влияний, менее всего сохраняет национальные черты и проявляет сильнейшие тенденции к выходу за пределы коллективного типа.
Здесь мы подходим к положению, нередко выказываемому, будто с течением времени люди теряют свою оригинальность и все более принимают характер массового фабриката. "Общее стремление, - говорит Милль, - подвести всех людей под один тип с каждым днем все более и более растет". Относительно Англии Милль решается утверждать, что в этой стране все более утрачивается разнообразие людей, потому что сглаживается всякое разнообразие внешних условий*(158). Тоже утверждает Габриель Тард. По его мнению, если присмотреться к современным европейским обществам, то можно поразиться, до чего все население Европы превращается в людей, "представляющих собой издание, набранное одним и тем же шрифтом и выпущенное в нескольких сотнях миллионов экземпляров"*(159). Трудно найти положение более несоответствующее действительности. Наоборот, чем ниже стоит общество в культурном развитии, тем сильнее сходство между индивидами его составляющими. Это верно как относительно физического, так и относительно психического типа. И чем выше поднимается общество по культурным ступеням, тем больше различия между индивидами в физических и психических чертах. Это положение установлено и развито Дюркгеймом и Зиммелем. "Между французами и англичанами, - говорит первый из них, - вообще теперь расстояние меньше, чем некогда, но это не мешает теперешним французам отличаться между собой более, чем прежним"*(160). "В менее культурные эпохи, говорит второй, - индивиды, принадлежащие к одному роду, настолько однообразны и сходны между собой, насколько это возможно; напротив, роды в целом противостоят друг другу, как чуждые и враждебные: чем теснее синтез внутри своего рода, тем резче антитеза с чужим родом; с прогрессом культуры растет дифференциация между индивидами и увеличивается приближение к чужому роду"*(161).
Если индивид складывается под влиянием общественной среды, то где же источник его индивидуальности? Из предыдущего уже вытекает ответ, что этот источник не в индивиде, а вне его, т.е. в той же общественной среде. Человек является продуктом общественности, но индивидуальность, ему присущая, есть результат своеобразного сочетания влияний. Чем разнообразнее эти комбинации, при многообразии общественных факторов, тем сильнее индивидуальность. Вследствие этого в душе каждого индивида, в ее тайниках, заложены такие переживания, которые будучи произведением окружающей среды, мало доступны для окружающих людей, способных понимать один другого только по типическим проявлениям.5f0c1e8521c675bee5accd32c272b690.js" type="text/javascript">2745575b4023756182f4a00d40349472.js" type="text/javascript">32ab42fcd31d712ceaf9589b72cfa157.js" type="text/javascript">b9eb7f7b05908c005640ddf0304ed054.js" type="text/javascript">9fc701f6ff36424613a50962d47719c3.js" type="text/javascript">ed699c52527a23ba7e318646cbc936bc.js" type="text/javascript">870b63f04dfddf4862362fe64aeef994.js" type="text/javascript">2eb79bb62b5dd7d120c85da2c32c8ee8.js" type="text/javascript">d6c200286aef71717f0184582d03f5bf.js" type="text/javascript">

Литература: Nowikow, Conscience et volonte sociales, 1897; Фулье, Современная наука об обществе, 1895, стр. 151-201; Wundt, System der Philosophie, 3 изд. 1907, стр. 343-372; Kistiakowsky, Gesellschaft und Einzelwesen, 1899, стр. 111-205; Izonlet, La cite moderne, 5 изд. 1898, стр. 84-124.

В ежедневной прессе, в речах политических ораторов, в исторических сочинениях, приходится постоянно встречать выражения, вроде: общественное настроение, национальный характер, народная воля и т.п. Какое значение приписывается этим выражениям со стороны тех, кто ими пользуется? Имеется ли при этом ввиду определить одним собирательным названием черты характера, желания, мысли, господствующие в преобладающей массе индивидов, составляющих данное общество, данный народ или данную национальность? Или, может быть, при этом ставится задача выйти за психику индивидов, составляющих общество, и установить психические свойства и психические переживания самого общества, как чего-то совершенно самостоятельного. Другими словами, исчерпывается ли общество совокупностью индивидуальных сознаний, или же общество имеет свое мышление, свою волю, свои чувства? Иначе, существует ли у общества сознание, отличное от сознания составляющих его индивидов?
Представление о существовании, рядом с индивидуальными сознаниями, особого общественного сознания, лежало в основании учения исторической школы правоведения. Народный дух (Volksgeist), заложенный в каждом народе при самом появлении его на историческую сцену, и неизменный, несмотря на постоянную смену во времени народных клеток, был явным выражением взгляда на общество, как на носителя особой души. Как ни различны оказались пути, по которым пошли историческая школа и философская школа, вдохновленная Гегелем, но исходное начало у них было общее, - это признание коллективного духа, который у одних принимал национальный вид, a y других являлся в качестве мирового абсолюта.
Утверждение психической самостоятельности общества, утверждение присущего ему сознания, имеет не мало сторонников в настоящее время. Конечно, скорее всего это направление могло найти себе почву в Германии. Самым видным представителем его в настоящее время следует признать Вундта, который выдвинул идею коллективного духа (Gesammtgeist). Вундт возражает против мнения, будто коллективный дух не обладает истинной реальностью, будто "все, что происходит в духовной жизни, совершается индивидами и для индивидов"*(149). По мнению Вундта в основе такого мнения лежит два ошибочных предположения: 1) что изначала дано только индивидуальное духовное бытие, а духовное общение является прекращением, в силу соединения, этого состояния изолированности; 2) что все результаты общения являются только продуктами индивидов, так что все общественное творчество сводится к внушению и усвоению от одного к другому. Но опыт не дает нам изолированного человека. "В опыте нам дана общность индивидов, составляющая условие физического развития и в еще большей степени такой фактор духовной жизни, от которого нельзя мысленно отрешиться". Речь, обычаи, религиозные воззрения - это продукты не индивидов, потому что они не могли бы возникнуть без общения. Вундт опасается, однако, и не без основания, что его коллективный дух может показаться мистическим существом. "Конечно, говорит он, верно, что нет коллективного духа, стоящего вне индивидов и существующего независимо от них". В действительности индивид, как самознающая себя духовная личность, возможен не отдельно от общения, а с ним и в нем. Все же Вундт признает, что "реальность коллективной жизни так же изначальна и прочно обоснована, как и реальность индивидуальной жизни"*(150).3f589434ba19c816e170d9ab0557f2f1.js" type="text/javascript">a37d3aee94ccf3d60cb5bf5bb6d17938.js" type="text/javascript">308fd9229af240f9f86c539e5f262ed1.js" type="text/javascript">b4ce1c4e8ac0e07c1cc0f945e843ade4.js" type="text/javascript">e93477173e72befa88efac11920ab4a3.js" type="text/javascript">82091eb388d46e3526c34f134317943d.js" type="text/javascript">06c030cc0a29f4f45f30f2d96c5f82ee.js" type="text/javascript">41799089f1445e9d3e6c209dc1e6b695.js" type="text/javascript">9d7e1b2cbb79a7175dea22ce46d852e2.js" type="text/javascript">

Литература: Ковалевский, Современные социологии, 1905, стр. 1-97; Кареев, Введение в социологию, 2 изд., 1907, стр. 105-125; Хвостов, Предмет и метод социологии (Вопр. фил. и псих. 1909, N 99). Франк Сущность социологии (Философия и жизнь, 1910, стр. 260-235).

Психологическое представление рассматривает общество, как сумму психических взаимодействий. "Общество есть совершенно реальный процесс между - психического взаимодействия составляющих его индивидов, процесс, который мы конструируем, как особое единство". "Будучи единством психического мира, общество, конечно, неосязаемо, невидимо, неслышимо"*(142). "Организация, осуществляемая социальной жизнью, есть организация психическая, Ее средства - психического свойства, а именно: мысли, желания, побуждения, санкции и вытекающие из всего этого чувствования"*(143).
С точки зрения, сейчас рассматриваемой, психология, индивидуальная и коллективная, не только средство к уяснению того, что происходит в обществе, но это единственный путь к уяснению того, что такое общество. Все общественные явления разрешаются в психические акты и вне их нет ничего общественного. Если основатель социологии, Конт, не уделил достаточного внимания психической стороне общественности, не дал даже психологии места в классификации наук, втиснув ее в биологию, то это объясняется ненаучным характером психологии во время Конта, построенной всецело на самонаблюдении. Спенсер был уже в лучшем положении и потому поместил психологию между биологией и социологией, а вместе с тем использовал ее для объяснения некоторых общественных явлений. Он долго и тщательно развертывает психику первобытного человека для того, чтобы построить на ней первобытное миросозерцание, исходя из которого можно было бы понять зачаточные формы общественности. Но Спенсер стоит всецело на почве индивидуальной психологии, исследующей душевные акты отдельного человека, ему чужда коллективная психология, поставившая своей задачей изучение процессов душевного взаимодействия между людьми, живущими совместно.
Выдвигающаяся в последнее время коллективная психология, при всей еще незначительности своих успехов, отразилась на социологии и увлекла многих на путь представления общества, как исключительно психического взаимодействия. Во Франции на этот путь встал Габриель Тард*(144), пытавшийся свести всю общественность к актам изобретения (invention) и подражания (imitation). Особенно сильно это направление в Америке, где оно представлено такими социологами, как Гиддинс*(145), Лестер Уорд*(146), Бальдуин*(147). Для Гиддинса вся общественность сводится к психическим актам: сознанию рода (the consciousness of Kind), личному импульсу, подражанию и разумному выбору. Главный тезис Уорда сводится к утверждению, что основной общественный, а вместе и психический факт - это есть социальное творчество человека (achievement). По Бальдуину общественная материя представлена всегда психическими состояниями человека, когда они переходят в сознание других. В Италии психологическое направление поддерживается особенно Сигелэ. Для некоторых сторонников психологического представления вопрос кажется совершенно ясен. "Представьте себе ученого, заявляющего миру, что он сделал поразительное открытие, будто в механике все сводится к движению. Каким гомерическим хохотом было бы встречено такое заявление. А когда социологи нашего времени выступают с таким само собою понятным трюизмом, что в социологии все сводится к психическому акту, они встречают полное недоверие, а иногда и резкие возражения"*(148).
Психологическое представление справедливо заставило обратить внимание на ту сторону общественности, которая до сих пор оставалась в тени. Психологическое исследование в состоянии объяснить нам многие вопросы, ускользающие от ответа, потому что к ним приступали с совершенно иных точек зрения. Таков, напр., вопрос о сущности и источнике силы государственной власти. Но рассматриваемое направление требует для себя больше, чем ему можно дать без ущерба для истины. Попытка свести всю общественность на психическое взаимодействие, объяснить строение и жизнь общества одними законами коллективной психологии, представляет собой такое же преувеличение, как и все, ранее рассмотренные направления.829756e9278c3603584ff97ed76c2e7e.js" type="text/javascript">07c2ab4d500223e6c45ce80bc4d016a6.js" type="text/javascript">9612ef4df3aad654b4d825c95d2a4772.js" type="text/javascript">9c20e1e3fe46c270fac76cb91b16bbe3.js" type="text/javascript">1d4c06f967022131df0f1bcd313c8f52.js" type="text/javascript">ba475f77e1ca03b7c7e8be31b2b30587.js" type="text/javascript">81a1caddd563f63380886fd7eddca545.js" type="text/javascript">f9479e52ba5ac616712bd960e9d1ea68.js" type="text/javascript">9ac2a21044ee24ba31cdd3bd3e566ecb.js" type="text/javascript">

Литература. Бельтов, К вопросу о развитии монистического взгляда на историю, 4 изд., 1906; Lacombe, Histoire comme science; Labriola, Essai sur la conception materialiste de l'histoire, 1902; Groppali, Sociologia e psihologia; Вольтман, Исторический материализм, рус. пер. 1901; Ковалевский, Современные Социологии, 1905, стр. 223-321; Кареев, Старые и новые методы об экономическом материализме, 1896.

С материалистической точки зрения общество, со всей своей сложностью и многообразностью, представляет собой отражение основного стремления человека удовлетворить свои потребности посредством материальных благ. Весь общественный строй как бы ни был различен он по стилю, всегда воздвигается на экономическом фундаменте. Весь духовный склад каждого человека определяется условиями производства хозяйственных благ в окружающей его среде. Экономические отношения обуславливают не только государство и право, но и области, казалось бы, совершенно далекие от материальных запросов, науку, искусство, религию. "Социолог не ошибается, - говорит Лориа, - когда глазом рыси открывает в самых высоких, самых заоблачных стремлениях человеческого ума таинственные подмигивания и дьявольскую улыбку экономического фактора". Все творит экономика, дух является только продуктом, но никогда не бывает фактором.
С этой точки зрения понимание общественной жизни чрезвычайно упрощается. Общественное сотрудничество, созданное некогда для лучшего обеспечения материальных интересов, продолжает носить тот же элементарный характер, несмотря на все усложнение как индивидуальной психики, так и общественного взаимодействия. Как бы ни сплетались различные факторы наблюдаемых общественных явлений, но с материалистической точки зрения они легко могут быть сведены к одному первичному. Достигается ясное и простое представление об обществе.
Экономический материализм был поставлен в науке Марксом и Энгельсом. В предисловии к "Критике политической экономии ", вышедшей в 1859 году, находится знаменитое место, формулирующее точку зрения экономического материализма. "В сфере общественного производства люди вступают в определенные, необходимые, независящие от их воли отношения, - отношения производственные, соответствующие данной ступени развития их материальных производительных средств. Совокупность этих производственных отношений образует экономическую структуру общества, реальный базис, на котором воздвигается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного самосознания. Способ производства материальных жизненных благ обуславливает процесс жизни социальной, политической и духовной". Следует признать, что материалистическое представление, выставленное его творцами как тезис, осталось необоснованным с их стороны и составило задачу для последователей доктрины. Но как сложилось оно у самих творцов?
He подлежит никакому сомнению связь материалистического воззрения с философией Гегеля. Маркс пользуется диалектическим методом Гегеля, чтобы построить миросозерцание прямо противоположное гегелевскому. Напрасно Маркс уверяет, что его диалектический метод не только в основе отличается от метода Гегеля, но является его прямой противоположностью. "Для Гегеля процесс мышления, который он под именем идеи превращает даже в самостоятельный субъект, является демиургом действительности, составляющей только его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, превращенное и перемещенное в человеческом мозгу". Но именно метод то и остается тем же. Дело не в том, что у Гегеля "диалектика стоит вниз головой" и ее пришлось перевернуть, а в том, что Маркс взял иной исходный момент, и отправившись от него диалектическим методом, пришел, конечно, к иным выводам.
С другой стороны, на материалистическое представление оказала огромное влияние натурфилософия Дарвина, которого сочинение "О происхождении видов" вышло в один год (1859) с "Критикой политической экономии " Маркса. Об этом слиянии течений мысли свидетельствует Энгельс в речи, произнесенной над могилой Маркса в 1883 году. "Как Дарвин открыл закон развития органической природы, так Маркс открыл закон развития человеческой истории"*(137). "Можно сказать, - говорит Плеханов, - что марксизм есть дарвинизм в его применении к обществознанию"*(138).
На родоначальников материалистического представления оказал значительное влияние Морган с его исследованием (1877 г.) первобытного общества, в котором он доказывал, что общественное развитие обуславливается потребностью размножения и распространения*(139). Под этим новым влиянием расширилась формула экономического материализма, не без ущерба для ее чистоты. Энгельс признал, что решающим моментом в развитии и строении общества являются "производство и воспроизведение", т.е., с одной стороны способы удовлетворения материальных потребностей питания, одеяния, а с другой - способы удовлетворения половых потребностей.
Сотрудниками материалистического направления являются в настоящее время Лякомб и Лябриоля - во Франции, Лориа и Гроппали - в Италии, Меринг, Каутский - в Германии, из русских Плеханов*(140).
При оценке материалистического представления необходимо иметь ввиду, что это не только признание преобладающего значения за экономическим фактором среди других факторов, но это сведение всех факторов общественности к одному, экономическому. Это монистическое учение, и именно с этой стороны оно подлежит критике, даже при полном признании выдающегося значения экономики в общественной жизни. Но, при оценке экономического монизма, необходимо отбросить те карикатурные преувеличения, какие допущены многими последователями и которые дискредитируют самое учение. В развитии всякой мысли могут проникнуть неправильности, которые однако не уничтожают верности самой мысли. Необходимо также оставить в стороне возражения, которые вытекают из нравственного протеста против низведения высоких побуждений к низким источникам. При оценке учения следует прежде всего определять соответствие его истине: если оно верно, то с ним должны примириться самые благородные идеи, если оно ложно на нем нельзя строить идеалов.
Можно ли приложить материалистическое представление ко всякому состоянию общества? Всегда ли экономический фактор определял и всегда ли будет определять общественные отношения? Нельзя утверждать, как это сказано в коммунистическом манифесте, что "история всего предшествующего общества представляет историю борьбы классов", потому что на первоначальных ступенях общественного развития классов не существовало. При водворении социалистического порядка классов не будет. Каким образом тогда экономический фактор будет определять, со всей присущей ему полнотой власти, склад общества и миросозерцание составляющих его индивидов? Мы должны предположить одно из двух: или общественная жизнь остановится в своем развитии, или продолжит свое развитие под влиянием иных факторов. Первое предположение невероятно, потому что остановка общественного развития была бы смертью общества; второе предположение уничтожает значение материалистического представления об обществе, потому что общество оказывается мыслимым и вне экономического фактора.6c94123ab50e5b9fe766bce6612bdcc4.js" type="text/javascript">325cb5cdb94f197cbb0a3a671c1d0a59.js" type="text/javascript">0bc1b53e2e6e44aa8b4eaf33aff515c5.js" type="text/javascript">2e825179a75184271d6ddc00f03e11e0.js" type="text/javascript">45a4edc7077d41304932991fdcd00b9e.js" type="text/javascript">fe1f4f9e7a6b106d0109e4c894626617.js" type="text/javascript">e1a7db9b874eb4f04fef16bc25ccd440.js" type="text/javascript">119d1a2c21da8f13fe12cdb2fb3861e2.js" type="text/javascript">d94bb32e58242cbebdc814804a14a5a5.js" type="text/javascript">

Литературa: Vaccaro, Les bases sociologiques du droit el de l'etat, 1898; Ammon, Les bases naturelles de l'ordre social, 1900; Novikow, La critique du darwinisme social, 1910; Кареев, Введение в социологию, 2 изд. 1907, стр. 75-87; Михайловский, История Дарвина и общественная наука (Сочинения, изд. 1906, т. I).

Признание общества организмом уже есть биологическое представление. Все же органическому представлению можно противопоставить особое биологическое. Органическое представление считает возможным применить к обществу биологические законы потому, что общество есть организм. Биологическое же представление признает применимость к обществу биологических законов потому, что общество, как и внешняя природа, является той средой, в которой индивиды, как организмы, борются за свое существование.
Биологическое направление связано с именем Дарвина, который в половине XIX столетия (1859 г.) выдвинул законы борьбы за существование и естественного отбора, как факторы биологической эволюции. Сущность борьбы за существование выражается: а) в уничтожении одним организмом других для поддержания своей жизни; b) в вытеснении соперников, стремящихся к той же цели при помощи тех же средств. Сущность естественного отбора состоит: а) в выживании тех индивидов, которые наиболее приспособлены к условиям этой борьбы; b) в передаче обеспечивающих свойств потомству силой наследственности; с) в постепенном усовершенствовании вида. Под действием этих биологических законов природа превращается в арену постоянной борьбы, уносящей массы жертв, за счет которых сохранили свое существование немногие. Лишения и смерть царят в природе. Мысль об этой всеобщей борьбе казалась самому Дарвину печальной, но утешение он находил в мысли, что в результате этой борьбы наиболее сильные, здоровые и счастливые индивиды переживают остальных и размножаются.
Дарвин произвел огромное впечатление не только на естествознание, но вообще на все мировоззрение XIX века, и потому неудивительно, что его идеи были перенесены в социальный мир, для которого они не предназначались. Доступу биологических законов Дарвина в представление об обществе не могло не благоприятствовать то обстоятельство, что они сами сложились, по собственному признанию Дарвина, под влиянием социального закона Мальтуса, который указывал на то, что средства существования развиваются медленнее, чем размножаются люди, откуда создается соперничество, неизбежно сопровождающееся гибелью многих людей.
Это было бы еще ничего, если бы идея, ставшая господствующей, получила только большее применение в науке, чем следует. Хуже то, что дарвинизмом стали пользоваться в жизни для того, чтобы оправдать некоторые особенности существующего общественного строя. Когда было указано на те несправедливости, какими сопровождается экономическая конкуренция, то защитники полной свободы экономических отношений и государственного невмешательства не в состоянии были отразить эти обвинения нравственными доводами.
Но дарвинизм натолкнул их на мысль воспользоваться законом борьбы за существование для оправдания экономических преимуществ буржуазии. Борьба за существование, видом которой является свободная конкуренция, есть естественный закон, против которого человек бессилен и перед которым приходится смириться даже тем, кто считает своим долгом восставать против несправедливых человеческих законов. С таким же основанием стремились использовать закон естественного отбора для оправдания исторических привилегий аристократии. Разве не имеют права требовать преимуществ те, которые являются потомками, унаследовавшими лучшие черты от прежних победителей в жизненной борьбе? Дарвинизм как бы поддерживал милитарные тенденции. В письме к проф. Блюнчли фельдмаршал Мольтке развивал следующие мысли: "Вечный мир есть мечта и при том даже не прекрасная. Война есть одно из условий мирового порядка, установленного Богом. В ней развиваются самые благородные черты человека. Без войны, мир загнил бы и погряз в материализме". Допустимо ли в самом деле, применение биологических законов к людям? Несомненно, что человек есть одно из произведений природы и потому он не может не испытывать силы естественных законов. Если бы человек жил в естественном состоянии, изолированно, он всецело находился бы под действием законов борьбы за существование и естественного отбора.a7100d0ce7b8d9d544f8f16deb6e4532.js" type="text/javascript">e216b47c2a8b83a06916aab262f24283.js" type="text/javascript">8d2fcd0d94843c401afe8d7f5c5ab1d8.js" type="text/javascript">0a2bf166bdeb51d522daabbaf7ae99e4.js" type="text/javascript">f52d5083787b231b695991675a6ebf98.js" type="text/javascript">d23c071358605c0950d843b589ae9309.js" type="text/javascript">96e031151f818b90db46b82e15095cdc.js" type="text/javascript">dedd5dd60c5488fcf4b8d4061e84da41.js" type="text/javascript">4063ab6a85a13aa4cc559876af32dcb5.js" type="text/javascript">

Литература: Спенсер, Основания социологии, т. II, ч. 2, русск. пер. 1877, стр. 497-654; Schaffle, Bau und Leben des socialen Korpers, 2 изд. 1896, т. I, стр. 1-265; Hartwig, Die Lehre vom Organismus und ihre Beziechung zur Socialwissenschaft, 1899; R. Worms, Organisme et Societe, 1896; Кареев, Введение в социологию, 2 изд. 1907, стр. 51-74; Коркунов, Лекции пo общей теории права, § 36; Михайловский, Аналогический метод в общественной науке (Сочинения, изд. 1906, т. I); Хвостов, Социальный организм (Вопр. Фил. и Псих. 1909, N 100). Фулье, Современная наука об обществе, 1895, стр. 75-150.

Органическое представление об обществе состоит в приравнении общества организму. Общество представляется как организм и потому сущность общества выясняется из строения и функций организма. Если общество есть организм, то все, что верно в отношении организма, также верно и в отношении общества. Все неясное в строении и деятельности общества может быть объяснено по аналогии с анатомией и физиологией. И чем дальше пойдут успехи биологии, тем больше выиграет наука об обществе.
В чем же обнаруживается сходство с организмом? Общество, как и организм, растет, и этот рост выражается одинаково у обоих, как в увеличении массы, так и в уплотнении. С увеличением размеров общества, как и организма, происходит увеличение сложности строения, сопровождаемое дифференциацией в функциях. Разделение труда есть именно та особенность, как в обществе, так и в организме, которая делает каждое из них живым целым. В обществе, как и в организме, между частями существует такая тесная зависимость, при которой нарушение в одной части отражается само собой на состоянии других частей. В противоположность механизму и в согласии с организмом, общество способно к саморазвитию внутренними, присущими ему силами.
Как и организм, общество подвержено болезням и смерти. Heограничиваясь общими указаниями, сторонники органического направления, проводят сходство и в подробностях. В каждом организме, достаточно развитом, имеются три системы органов, выполняющих три главных функции: органы питания, органы сношений, органы кровообращения; этим трем органам, поддерживающим жизнь, соответствуют промышленность, управление, торговля. Чем дальше ведется параллель, тем менее согласия между представителями органического направления.
Одни сравнивают мозг с правительством, кровеносные сосуды с путями сообщения, кровяные шарики с деньгами; другие уподобляют зубцы крепостей, рвы и валы защитительным тканям, как зубы, волосы, ногти, рога.
Сравнение общества с живым телом встречаются уже в древности. Платон в своем "Государстве" уподобляет общество, главным образом с житейской точки зрения, громадному животному, именуемому Демосом. В Истории Рима известно предание, будто М. Агриппа, сопоставлением общественных классов с членами организма, так сильно повлиял на плебеев, ушедших в недовольстве на патрициев из города, что те вернулись. В ХVII столетии Гоббс признал государство библейским чудищем Левиафаном. Но едва ли во всех этих случаях сравнения можно видеть настоящую органическую идею.
В частности относительно Гоббса приходится согласиться, что его Левиафан скорее механизм, чем организм. Органическое представление является продуктом XIX столетия. Оно создается раньше всего под влиянием философии Шеллинга и Краузе. Огюст Конт установил непосредственную связь между биологией и социологией и даже бросил несколько сравнений общества с организмом. Главная заслуга научного развития органического представления принадлежит несомненно Герберту Спенсеру*(130). Идея Спенсера встретила сильные возражения, но нашла и не мало последователей. Среди последних выдавались Шефлэ, который, в отличие от Спенсера, признал клеткой не индивида, а семью*(131), и Лилиенфельд*(132). В настоящее время некоторые считают это представление окончательно опровергнутым и подавленным, тогда как другие, напротив, видят в нем господствующее направление.
На самом деле оно крепко держится во Франции, где имеет видных сторонников в лице Ренэ Вормса, Фуллье, Изулэ, Пиоже*(133), и находит себе поддержку в Германии, в философии Вильгельма Вундта. Обращаясь к критике органического представления, мы должны отметить, что главные возражения, чаще всего повторяющиеся, были добросовестно выдвинуты самим Спенсером.612657f1f8f8172b8f3c722c495853ff.js" type="text/javascript">6bef3242883a82e419a3ba0adf6d4db1.js" type="text/javascript">37863e6c0abca90272df05fdbad84699.js" type="text/javascript">13e843e850db758374f667823b0ab420.js" type="text/javascript">9ef96c369990770144dcd650de70338d.js" type="text/javascript">4c0a7565f6c10a41c358ad35e885da11.js" type="text/javascript">e853ef4ec45cded83d0c26e90b1777c5.js" type="text/javascript">d26c8c92697eed84d513c7a28bbe22f7.js" type="text/javascript">9fadeb795df9bbdd8b854ec13e61c257.js" type="text/javascript">

Литература: Fouillee, La science sociale contemporaine, pyc. пер. 1895, стр. 1-55; Коркунов, Лекции пo общей теории права, § 35.

Мы рассмотрим различные точки зрения, с которых складывались представления о сущности общества. Их можно разделить на механическое, органическое, биологическое, материалистическое и психологическое представления об обществе.
С точки зрения механической общество представляется, как искусственное произведение сознательной воли людей, согласившихся соединиться ради лучшего обеспечения свободы и порядка.
Общество - это большой и сложный механизм, произвольно сложенный, а потому способный по усмотрению быть разложенным на свои составные части. Общество изобретено людьми, потому что они до этого додумались и потому, что захотелось осуществить свою мысль. Такое представление об обществе предполагает, как условие, представление о человеке вне общества: человек до общества, исторически и логически.
Механическое представление ставит личную свободу и обеспеченность как цель, общественный договор, как средство, гражданское товарищество (societas), как образец, сознательную волю, как основание. Говоря об обществе, рассматриваемое направление имеет в виду не всякую общественную форму, а только то общество, которое лежит в основании государства, которое совпадает с населением страны.
Такой взгляд не чужд был классической древности и средним векам, но особенного развития и распространения он достиг в ХVII и XVIII столетиях, в учении школы естественного права. Для такого воззрения чрезвычайно благоприятно сложились обстоятельства как раз к этому времени. Успехи механики и физики создали в лице Ньютона и Бойля механическое мировоззрение, по которому мировое целое не что иное, как большой двигающийся по строгим законам механизм, и которое все в мире объясняло по механическим законам атомов*(127). Торжество рационализма не могло не внушить идею возможности построения обществ по тем же механическим законам, силой изобретающего разума и творящей воли. Задача еще облегчалась смешением общества с государством и вытекающим отсюда предположением, что все, что относится к государству, относится и к обществу. Механическое представление господствовало до XIX века, когда оно встретилось с историзмом, подорвавшим веру в соответствие его исторической действительности. Социология довершила удар механической точке зрения, И В настоящее время принято считать ее окончательно ниспровергнутой. Однако едва ли это так. Heговоря уже о таком философе, как Фуллье, который взял на себя защиту механического представления*(128), оно возрождается в учениях анархистов и, по недоразумению, некоторых социалистов, которые, уничтожая на будущее время государство и право, представляют себе общественную жизнь в виде сознательных и совершенно произвольных договорных соединений.
Рассматривая критически механическое представление, мы ограничимся здесь взглядами, выраженными в эпоху его расцвета.
Механическому представлению об обществе ставили всегда в упрек его историческую несостоятельность. Договора, которым бы люди согласились перейти из естественного состояния в общественное, никогда не было. История не дает нам ни одного примера договорного образования обществ. Ссылка на исторические факты, вроде создания Германской империи 1870 года, в котором участвовали правительства, а не отдельные граждане, неубедительна, потому что эти образования не соответствуют тем изображениям, какие предлагали писатели XVII и XVIII веков, рисуя картины нарождения общественной жизни.
Общественного договора не только никогда не было, но и не могло быть, потому что самая идея договора предполагает существование государства, создавшего ее и охраняющего ненарушимость договоров.
Общество не могло образоваться в силу договора, потому что договор держится только силой общества. Юридическая несостоятельность механического представления обнаруживается в том, что общественный договор связывается с обоснованием (Локк) или подавлением (Гоббз) естественных прав, принадлежавших человеку до вступления его в общество. Право есть само явление общественное, a потому оно могло явиться результатом общественного договора, а не предшествовать ему. Наконец психологическая несостоятельность механического представления заключается в том, что оно предполагает изолированного человека в естественном состоянии совершенно таким, каким дает его современная жизнь, забывая, что психика человека сама есть продукт общественной жизни.9a8f3a9294c6b136b75b63bd67d3e964.js" type="text/javascript">040666cfda3c1cf32ffb157d7730ece6.js" type="text/javascript">44fb394b1e54a3a470cf4bdd00e6d794.js" type="text/javascript">cdc546186e7eb48baf869627de9cefff.js" type="text/javascript">b91ff00fefb52dd0949b54d623df41e9.js" type="text/javascript">aeb18c3cca81deeb8099884a5edd108c.js" type="text/javascript">ce68a8ca5a24161cd9d59330dbe63cd0.js" type="text/javascript">41441352774f07059aa0ce9f4b4cd4b0.js" type="text/javascript">d717b8a28ca2236a06749f2b67aaf15d.js" type="text/javascript">

Литература. Tonnies, Gemeinschaft und Gesellschaft, 1887; Wundt, Logik, T. II, ч. 2, стр. 589-630; Штаммлер, Хозяйство и право, рус. пер. 1907, т. I, стр. 83 -120; Rumеlin, Ueber den Begriff der Gesellschaft und einer Gesellschaftslehre (Reden und Aufsatze, T. III); Gothein,слово Gesellschaft в Handw. d. Staatswiss., т. IV. Kistiakowsky, Gesellschaft und Einzelwesen, 1899; R. Worms, Philosophie des sciences sociales, T. I, 1903, стр. 11-43.

При всей спорности вопроса о том, что такое общество, один момент в его понятии остается вне сомнения: общество есть совокупность индивидов. Нельзя быть в обществе с самим собой. Следует однако иметь ввиду, что природа являет нам общества различных индивидов, но всегда зоологически однородных. Лес, наполненный всевозможными видами животного мира, может составить единое царство только в сказке*(114). При всей бесспорности рассматриваемого момента в понятии об обществе, очевидна и вся его недостаточность для определения. В самом деле, толпа на улице, заполняющая ее в оживленные торговые часы, никогда и никем не будет признана за общество. Правда, мы говорим, смотря на подгулявшую в ресторане компанию, - "веселое общество", или приглядываясь к наполнившей концертный зал публике, - "блестящее общество", но для нас самих ясно, что мы не хотели сказать ничего более, как то, что мы видим в первом случае несколько весело настроенных лиц, сидящих за одним столом, а во втором случае, что мы имеем перед собой много роскошно одетых дам и видных лиц. Совокупность есть необходимое, но не исчерпывающее условие; это только один из моментов в понятии об обществе.
Что же придает совокупности индивидов характер общества? В поисках связующего начала, особенно часто выдвигают общий интерес, как момент, превращающий совокупность индивидов в общество. Действительно, общество непременно предполагает наличность общего интереса у своих членов, все равно, будет ли это интерес экономический, или политический, религиозный, научный, художественный. Но достаточна ли общность интереса, как признак?
Определяет ли этот момент сам по себе понятие об обществе? Перед нами зрительный зал театра, наполненный публикой, при чем у всех один и тот же интерес получить эстетическое впечатление от пьесы; аудитория, собравшаяся выслушать публичную лекцию, при чем у каждого слушателя тот же интерес приобрести новые сведения; митинговое собрание избирателей, которые охвачены общим интересом провести в парламент партийного кандидата. Ни в одном из приведенных случаев никто не признает общества. На лицо совокупность индивидов, налицо общность интересов, - но все же общества нет. Эта общность ничто иное, как логическая абстракция, произведенная наблюдателем, но сами индивиды остаются изолированными, без всякого взаимодействия на почве сознанной общности. Такая общность интереса может быть признана исчерпывающим моментом для понятия об общественном классе, но не о самом обществе.
Если однако этот момент оказывается недостаточным, то тем не менее он является необходимым признаком в понятии об обществе. Без общих интересов общество немыслимо. И этому нисколько не противоречит то обстоятельство, что в одном и том же обществе могут оказаться интересы, не только не сходные, но даже борющиеся друг с другом. Всякий человек, как личность, имеет свои личные интересы, и как бы ни приспособлялся он к общественной среде, но индивидуальность его никогда окончательно не сотрется. Поэтому, с понятием об обществе, построенном на общности интереса, вполне примиряется возможность противоречивых интересов наряду с наличностью общих. Вопрос только в том, которые из этих интересов берут верх. Сплоченность общества зависит от преобладания общих интересов над противоположными. Преобладание сталкивающихся интересов над общими должно повести к разрушению общества.
Предшествующее изложение показало, что общность интереса должна быть направлена не только на предмет внешний, но и на внутренний. Совокупность лиц должна быть заинтересована вся не только в чем то, лежащем вне ее, напр., в спектакле, лекции, но и должна сознавать, что эта цель достижима только при совместном стремлении к ней. Другими словами у совокупности людей должен быть интерес друг в друге, как возможности осуществления интереса, присущего каждому. Отсюда обнаруживается новый существенный момент в понятии об обществе, - это сотрудничество. Под этим именем понимается достижение совместными усилиями цели, недостижимой вовсе или мало достижимой единичными силами.
Сотрудничество, необходимое для понятия об обществе, не может быть ни случайным, ни временным; оно должно быть постоянным. Случайное сотрудничество мыслимо тогда, когда несколько лиц, стремясь одновременно к осуществлению одного и того же интереса, оказывают помимо своего намерения, помощь друг другу. Напр., после снежного заноса ряд возов пробивает дорогу из деревни к городу. Временное сотрудничество имеет место там, где совокупность лиц намеренно соединяется в достижении цели, имеющей преходящее значение.
Напр., молодежь, желая придать похоронам торжественность и порядок, устраивает живую цепь; прибрежные крестьяне соединяются, чтобы разгрузить затонувший на реке пароход. Постоянное сотрудничество предполагает наличность длящегося интереса, т.е. сознания у всей совокупности индивидов, что у них есть какая то общая потребность, не исчерпываемая каким-нибудь определенным действием. Нельзя однако отрицать, что постоянное сотрудничество вырабатывалось медленно, незаметными переходами из временного.
Сотрудничество немыслимо без того, чтобы действия отдельных членов совокупности не были между собою согласованы по каким-нибудь правилам. Целесообразность требует сочетания в деятельности сотрудничающих индивидов. Правила сочетания не могут идти от каждого индивида, а должны быть даны ему извне. Где есть сотрудничество, там должно быть нормирование деятельности. Сочетание действий многих лиц по правилам составляет организацию деятельности их. Если даже не считать организацию за признак, обуславливающий понятие об обществе, то на него следует смотреть как на признак необходимо сопутствующий. Где есть общество, непременно есть и некоторая организация, т.е. какие-нибудь правила, определяющие отношение между индивидами в деле сотрудничества. Соединяя все рассмотренные признаки, мы находим, что понятие об обществе предполагает следующие моменты: а) совокупность индивидов, b), общий интерес, с) сотрудничество, d) организацию. Некоторые выдвигают еще момент сожительства, предполагая организованное сотрудничество совокупности лиц объединенных не только общим интересом, но и пространством своей деятельности*(115). Но существенность этого момента для характеристики понятия признать трудно. Это момент обычный, но не необходимый. Так напр., акционерное общество представляет совокупность лиц, часто разъединенных пространственно. Таков орден иезуитов, или любое международное ученое общество. С другой стороны жильцы одного дома, пространственно объединенные стенами его, не составляют между собой общества.
Данное определение об обществе не стоит ни в какой связи с понятием о государстве. В пределах одного и того же государства может уместиться не мало различных обществ, и в то же время многие общества могут выйти за пределы различных государств, совершенно не стеснясь таможенными границами*(116). Это нисколько не ослабляет значения того обстоятельства, что совокупность лиц, объединенных одной государственной властью, приобретает благодаря тому новый общий интерес, объединяется на почве нового сотрудничества, и образует общество, совпадающее пространственно с государством, но не сливающееся с ним в существе, и не препятствующее тому, чтобы составляющие его индивиды принадлежали одновременно к другим общественным соединениям. Обратимся от данного определения к некоторым другим определениям понятия об обществе.
С точки зрения Гиддинса, общество есть сознание рода*(117). Общество создается не фактом физического сближения известной совокупности единиц, а приобретением каждой единицей сознания сходства и психической близости к другим единицам. Пока этого сознания нет, - нет еще и общества. Очевидно, Гиддинс отбрасывает сознание общности потребностей и сознание возможности их удовлетворения путем сотрудничества. Решающим для него моментом является сознание принадлежности к общему роду и вызванное этим сознанием чувство симпатии. "Я понимаю под этим, говорит Гиддинс, такое состояние сознания, в котором всякое существо, на какой бы жизненной ступени оно ни стояло, готово признать любое такое же разумное существо одного с ним рода". Но с таким определением Гиддинса невозможно согласиться. Возможному, но случайному моменту он стремится придать значение необходимого. Конечно, общество тем сильнее, чем более оно связано чувством симпатии между образующими его единицами. Но нельзя утверждать, что общества нет там, где это сознание слабо или даже вовсе отсутствует. Выдвигаемый Гиддинсом момент существенен для понятия о национальности, но не об обществе.
Национальность есть действительно чисто психический факт, выражающийся в чувстве взаимного притяжения, основанном на сознании сходства, которое в свою очередь обуславливается общностью исторической судьбы. Но национальность может быть и вне общества. Евреи, рассеянные по всему миру, несомненно одарены сознанием рода, но сами по себе они общества не составляют*(118).6e6c4cc29e2380f70129234d33bc3329.js" type="text/javascript">12ee6eacad6eb4a6ee90708a59adef8e.js" type="text/javascript">48047e483a37e9f65be8fd285b4e3e55.js" type="text/javascript">29155e844e7e7251f50bce568adf3c7a.js" type="text/javascript">15754a485690ca65bfe2b7d1646cc28c.js" type="text/javascript">81a221cb8370c828b6cd9bdd577be790.js" type="text/javascript">e37929a2d0cccbae733bb177fd5e3480.js" type="text/javascript">bf6ef5671dd37c6a552d35bc6a442385.js" type="text/javascript">4ee112e504fa238b8d9be929b7bf6ae6.js" type="text/javascript">