"Отвращение, отвращение и еще раз отвращение" — вот что испытывал прокурор Ричард Муир по отношению к убийцам из Дептфорда. Такое же чувство испытывал каждый человек в Лондоне, прочитавший 27 марта 1905 года первые сообщения газет об этом убийстве.
Улицы Дептфорда, мрачного района восточной части Лондона на южном берегу Темзы, вблизи Гринвича, были еще безлюдны, когда около 7. 15 утра продавец молока увидел на Хай-стрит двух парней, выбежавших из маленькой лавочки дома № 34, где торговали красками, и скрывшихся в одном из переулков. Они так торопились, что даже не закрыли за собой дверь магазина.
Продавец молока не обратил внимания ни на парней, ни на распахнутую дверь. В Дептфорде все старались как можно меньше вмешиваться в чужие дела.
Спустя 10 минут по Хай-стрит прошла маленькая девочка. Ребенок видел, как из лавки с красками показалась окровавленная голова человека, который тотчас снова скрылся за дверью и запер ее изнутри. Но подобное зрелище не вызвало удивления у ребенка. На бойнях Дептфорда кровь лилась реками, окровавленные лица и одежда были здесь повседневным явлением. Лишь в 7.30 один молодой человек поднял тревогу. Он работал учеником в этой лавке. Фарров, хозяин лавки, пожилой добродушный человек лет за семьдесят, вставал всегда очень рано, чтобы обслужить маляров, которые часто еще по дороге на работу заходили в магазинчик и покупали краски и прочие малярные принадлежности. Поэтому, когда приходил ученик, дверь лавки была уже открыта. Однако в это утро она оказалась заперта. Никто не откликнулся на звонок ученика. Тогда мальчик проник во двор старого домика через соседский земельный участок. Взглянув в выходящее во двор окно, он в ужасе отпрянул, стал громко звать на помощь и бросился в ближайший магазин.
Инспектор уголовной полиции Фокс с несколькими своими сотрудниками через 20 минут прибыл на Хай-стрит. Спустя некоторое время к дому № 34 приехал также Мелвилл Макнэттн.
Маленькое помещение во внутренней части магазина, служившее складом и конторой, представляло собой картину полного опустошения. Вся мебель была опрокинута, ящики стола выдвинуты. Повсюду кровь. Изуродованное тело старика Фаррова лежало на полу так, что его окровавленная голова находилась в камине. На Фаррове под пиджаком и брюками была его ночная рубашка. По многочисленным следам крови в магазине и на узкой лесенке, которая вела в верхнее помещение, Фокс пришел к заключению, что Фарров спустился из спальни, чтобы обслужить своего предполагаемого клиента. На него напали и сбили с ног сначала в магазине. Однако старик нашел в себе силы подняться и загородить преступнику (или преступникам) дорогу наверх, где спала миссис Фарров. Большая лужа крови на лестнице свидетельствовала о том, что здесь его снова били. И как это ни покажется невероятным, старик еще раз поднялся, уже после того, как убийца или убийцы ушли. Он дополз до открытой двери и выглянул на улицу. Может быть, он хотел позвать на помощь. Но так как на улице никого не было, он запер изнутри дверь, опасаясь, по-видимому, что бандит или бандиты могут вернуться. Затем он, видимо, добрался до конторы, где его настигла смерть.
На верхнем этаже, в спальне, лежала миссис Фарров, слабая, седая женщина. Она лежала в постели с размозженным черепом и еще дышала. Ее доставили в гринвичскую больницу, где она скончалась спустя четыре дня, так и не сказав ни слова.
Между тем Фокс обнаружил две маски, изготовленные из старых дамских черных чулок. Из этого он сделал вывод, что убийц было двое. Сначала казалось, что они не оставили больше никаких следов. Но несколько позже под кроватью миссис Фарров была обнаружена небольшая денежная шкатулка. Она была вскрыта и разграблена до последнего пенса. По расчетной книжке установили, что добыча составила не более девяти фунтов. Макнэттн, уже хорошо знакомый с дактилоскопией, исследовал шкатулку с внешней и внутренней сторон с целью обнаружения на ней отпечатков пальцев. Он замер, когда на лакированной поверхности внутренней части шкатулки заметил пятно, оставленное потной рукой. Тотчас он вызвал к себе Фокса, его сотрудников, а также ученика Фаррова, который все еще сидел на первом этаже и не мог прийти в себя от пережитого. Макнэттн спросил, не трогал ли кто-нибудь шкатулку. Один сержант смущенно сказал, что он задвинул шкатулку подальше под кровать, чтобы санитары, уносившие миссис Фарров, не споткнулись об нее.
Макнэттн приказал осторожно запаковать шкатулку и побыстрей доставить ее шеф-инспектору Коллинзу. Сержанта также послал в дактилоскопический отдел. Для верности Макнэттн велел взять отпечатки пальцев у ученика и у обоих убитых. Это был первый в Лондоне случай, когда снимали отпечатки пальцев у трупов. Затем Макнэттн проинформировал своего начальника Генри. Оба с нетерпением ожидали результатов дактилоскопической экспертизы.
Лишь на следующее утро Коллинз доложил, что пятно на шкатулке является отпечатком большого пальца, который не принадлежит ни ученику, ни пострадавшим, ни кому-либо из принимавших участие в расследовании. Сравнение его с восьмьюдесятью тысячами имевшихся к этому времени зарегистрированных отпечатков пальцев позволило установить, что этот отпечаток большого пальца регистрации еще не подвергался. Коллинз составил докладную, которая кончалась словами: "Увеличенная фотография отпечатка пальца на шкатулке очень отчетливая. Не представит ни малейшего труда идентифицировать личность, оставившую этот отпечаток, как только будет арестован подозреваемый в преступлении человек".
Тем временем Фокc стал изучать соседей Фаррова. Он встретился с молодой женщиной по имени Этель Стантон, которая почти одновременно с продавцом молока видела двух убегавших по Хай-стрит незнакомых ей молодых людей. На одном из них было коричневое пальто. Один из сотрудников Фокса сообщил, что в пивной Дептфорда он подслушал разговор, в котором шла речь об убийстве и ограблении. Упоминались два брата, Альфред и Альберт Страттоны, по-видимому совершившие это преступление.
Альфред и Альберт Страттоны были до некоторой степени известны Скотланд-ярду, хотя их никогда не арестовывали и не регистрировали. Одному было 22 года, другому — 20 лет. Они слыли исключительными лентяями, никогда не имели постоянной работы и жили на содержании девушек и женщин, беспрерывно меняя свои адреса. Но Фокc вскоре выяснил, что Альберт Страттон живет в старом темном доме на Кнотт-стрит, снимая комнату у миссис Кэт Вадэ — пожилой женщины, которая живет тем, что сдает комнаты. Во время допроса выяснилось, что она боялась Альберта Страттона. Убирая однажды в комнате парня, она нашла под его матрацем несколько масок, изготовленных из черных чулок. Фокc узнал еще больше: Альфред, брат Альберта Страттона, имеет любовницу по имени Ганна Громарти. Фокс нашел девушку в убогой комнатке на первом этаже дома по Брюкмилл-роуд. Единственное окно выходило на улицу. Было видно, что ее недавно избили. Видимо, это дело рук Альфреда Страттона. Желая отомстить ему, Ганна "выложила" все: да, она знает Альфреда Страттона. Да, он приходил, когда ему хотелось, и заставлял ее делать, что ему хотелось. Да, ночь с воскресенья на понедельник он провел у нее. В воскресенье вечером в окно заглянул мужчина. Альфред с ним о чем-то говорил. Позднее кто-то постучал в окно, и Альфред Страттон оделся. Потом она заснула. Когда проснулась, было уже светло, а Альфред стоял в комнате одетый. Альфред Страттон, как рассказала Громарти, часто среди ночи покидал комнату через окно и тем же путем возвращался. В этот раз он ей строго-настрого приказал всем говорить, кто будет спрашивать, что ночь с воскресенья на понедельник он провел в ее кровати и ушел лишь в понедельник после девяти часов. Ганна рассказала также, что со вторника коричневое пальто Альфреда исчезло. Когда она спросила, где оно, Альфред грубо ответил, что подарил его приятелю. Кроме того, он перекрасил свои коричневые башмаки на черные.
Макнэттн дал указание арестовать братьев Страттонов, где бы они ни были. Первая попытка задержать их во время футбольного матча оказалась безуспешной. Они исчезли. Ганна Громарти тоже исчезла. Но уже в следующее воскресенье в пивной удалось задержать Альфреда, а в понедельник — его брата Альберта. Оба — широкоплечие парни с жестокими лицами — бурно протестовали, когда их доставили в полицейский участок Тауэр-бридж.
Макнэттн понимал, что обвинительного материала, собранного Фоксом, абсолютно недостаточно для того, чтобы отдать обоих под суд. Но ему нужны были их отпечатки пальцев. Если отпечаток большого пальца на денежной шкатулке Фаррова не совпадет с отпечатком большого пальца ни одного из них, то их придется освободить. Ну, а если совпадет?..

Во второй половине дня, около четырех часов, из подъезда дома № 139 по улице Виктория в Лондоне вышел усатый, седовласый мужчина лет пятидесяти. Он был в сюртуке и цилиндре. В дверях он задержался на несколько секунд, как бы решая, в какую сторону пойти. Неожиданно ему преградила путь незнакомая женщина. "Господин, я вас знаю!" — воскликнула она.
"Простите, что вам угодно?" — спросил он.
"Мне угодно получить обратно двое моих часов и кольца..."
Мужчина отстранил навязчивую особу и перешел на другую сторону улицы. Женщина последовала за ним. Тогда он подошел к констеблю и объяснил ему, что к нему пристает посторонняя женщина, которую он никогда раньше не видел. Тем временем женщина приблизилась, и в большом возбуждении сообщила полицейскому, что разговаривающий с ним мужчина обманул и обокрал ее. Она потребовала тотчас арестовать его. Полицейский доставил обоих в участок.
Мужчина назвался Адольфом Беком. Имя женщины — Оттилия Майсонье. Если верить ее гневным обвинениям, то три недели назад Бек заговорил с ней на улице Виктория. Она, преподавательница английского языка, направлялась в тот день на выставку цветов. Бек окликнул ее и спросил, не леди ли она Эвертон. Услышав отрицательный ответ, он извинился и добавил, что выставка цветов не стоит того, чтобы ее смотреть. Он сам, мол, кое-что понимает в цветах, так как в его поместье в Линкольншире работают не менее шести садовников. Когда Оттилия Майсонье сказала, что она тоже большая любительница цветов и ухаживает дома за своими хризантемами, Бек спросил, нельзя ли ему взглянуть на ее цветы. Так они договорились встретиться на другой день у нее дома на улице Фоулхэм. Бек был точен. Он представился, продолжала Оттилия Майсонье, лордом Сэлисбери, сказал, как бы между прочим, что доход его составляет 180000 фунтов, и пригласил ее совершить с ним на борту его яхты прогулку на Ривьеру. При этом он поставил условие, чтобы она приобрела себе более элегантный гардероб.
Оттилия согласилась, и ее гость перечислил вещи, которые ей следовало купить. Он даже написал собственной рукой список необходимых нарядов и для их приобретения выписал на имя Майсонье чек на 40 фунтов. Затем он попросил Оттилию отдать ему ручные часы и кольца, чтобы по их размерам приобрести более дорогие украшения. Через полтора часа после ухода Бека учительница заметила, что вторая пара ее часов тоже исчезла. У нее возникло подозрение, и она побежала в банк, чтобы получить по чеку деньги. На имя лорда Сэлисбери счета не существовало. Оттилия Майсонье поняла, что попалась на удочку жулику. Она пыталась найти лорда Сэлисбери. И вот в этот неприветливый вечер 16 декабря она встретила его. Потерпевшая утверждала, что может поклясться в том, что Адольф Бек именно тот человек, который представился ей как лорд Сэлисбери.
Отчет о допросе в тот же вечер доставили в Скотланд-ярд. Расследование поручили инспектору Вальдоку, хорошо знавшему местные условия. Выяснилось, что с декабря 1894 года поступило много заявлений от одиноких женщин на пожилого, седовласого мужчину, который, называясь либо лордом Уилтоном, либо лордом Уиллоубай, пользовался при жульничествах тем же приемом, что и лорд Сэлисбери.
В общем, с подобными заявлениями обратились 22 женщины. Выяснилось, что этот "лорд" взял в начале декабря 1894 года у некоей Фанни Нутт два кольца и брошь, в начале января 1895 года у Эвелин Миллер — кольцо, 18 февраля того же года у Алисы Зинклер — два кольца, 7 марта у Анны Товнсэнд — кольцо и два браслета, 23 июля у Кэт Брэкфилд — два кольца, 6 июля у Дэзи Грант — два кольца и другие украшения. Иногда, прощаясь, "лорд" брал деньги в долг на дрожки, объясняя, что его слуга забыл положить ему в карман мелочь.
Бека предъявили всем женщинам. Для этого его ставили в ряд с десятью, пятнадцатью мужчинами, которых просто приглашали с улицы, и, как всегда, без учета того, похожи ли они хоть отдаленно на Бека. Большей частью Бек был единственным седым человеком с усами в этом "параде идентификации", так что внимание женщин сразу же концентрировалось на нем. Все они заявляли, что Бек именно тот человек, который их обманул.
Бек клялся, что никогда в жизни не видел ни одной из этих женщин, что живет на доходы от медного рудника в Норвегии и ему нет нужды обманывать и обворовывать. Согласно его документам, он родился в Норвегии в 1841 году и в 1865 году переехал в Англию, где работал маклером судоходной компании. С тех пор он много разъезжает. В Абердине он выступал в качестве певца, в 1868 году поехал в Южную Америку, давал концерты, был посредником в торговых сделках в Буэнос-Айресе, нажил состояние на военных поставках в Перу и в 1884 году снова уехал в Норвегию, где и купил медный рудник. Спустя год он вернулся в Лондон, жил сначала в отеле "Ковент-Гарден", а затем в меблированной квартире на улице Виктория. Секретарь подтвердил, что Бек действительно владеет медным рудником. Но одновременно выяснилось, что в отеле "Ковент-Гарден" он остался должен 600 фунтов. И у секретаря он тоже брал деньги в долг. В женщинах был не очень разборчив. Все эти обстоятельства свидетельствовали против Бека. Однако он клялся в своей невиновности.
И тут 18 декабря в Скотланд-ярде получили анонимное письмо, где говорилось, что еще в 1877 году в Олд-Бейли был осужден на пять лет тюрьмы некий Джон Смит, который, как и Бек, обманывал женщин. Смит, так же как и лорд Уиллоубай, предлагал женщинам место экономки в своем большом замке, выдавал фиктивные чеки и забирал их драгоценности. 20 апреля 1877 года его опознала и передала полиции одна из обманутых им женщин Луиза Говард. После того как присяжные признали его виновным, судья Форрест Фултон 10 мая 1877 года приговорил его к пяти годам тюремного заключения. Спустя четыре года, 14 апреля 1881 года, он вышел из тюрьмы и с тех пор исчез. По всей вероятности, заключал автор анонимного письма, Бек и есть тот самый Смит, который возобновил свою жульническую деятельность. В Скотланд-ярде нашли материалы Джона Смита. И действительно, способ совершения преступлений, которые инкриминировались Беку, полностью совпадали со способом совершения преступлений Джоном Смитом. Более того, оба полицейских, которые в 1877 году арестовали Смита и работали по его делу — констебль Спарл и инспектор Рэдстон, — были еще живы. Бека представили им. Со времени их встречи со Смитом прошло 19 лет, но Спарл заявил перед полицейской судебной палатой Вестминстера (которая должна была вынести определение, подсуден ли Бек), что Бек идентичен Смиту, что это одно и то же лицо. Он поклялся в правоте своего показания. "Обвиняемый — тот же человек, в этом нет никакого сомнения. Это он. Я знаю, решение какого вопроса зависит от моих показаний, и я без колебания могу сказать, что это он".
Инспектор Рэдстон также не видел Смита с 1877 года, но и его показания совпали с показаниями коллеги. Бек побледнел, всплеснул руками и воскликнул в отчаянии, что в 1877 году его вообще не было в Англии, что он может привезти из Южной Америки свидетелей, уважаемых людей, которые присягнут, что он в 1876 и 1877 годах занимался своими делами в Южной Америке. Женщины ошиблись. Он понятия не имеет, кто такой этот Смит. Он никогда о нем не слышал и ни одного дня не провел в английской тюрьме. "Клянусь создателем. Женщины и полицейские ошибаются".
Гуррин, эксперт по почерку, сравнил, между прочим, почерк списка предметов одежды, который жулик оставил в 1894 — 1895 годах у женщин, с подобными же списками, составленными Смитом в 1877 году, и с почерком Адольфа Бека. Его заключение: почерк жулика 1877 года совпадает с почерком жулика 1894 — 1895 годов. Почерк Бека имеет отличительные признаки, но все же эти списки написаны Веком, правда "измененным почерком".
Идентификация Бека путем опознаний потерпевшими и двумя полицейскими казалась столь убедительной, что секретарь прокуратуры Симс, готовивший обвинение для суда в Олд-Бейли, не счел нужным сравнить внешность Адольфа Бека с описанием личности Джона Смита, которое должно было находиться в картотеке преступников. Инспектор Вальдок обратил внимание Симса на то, что, как ему известно, в описании Смита указаны карие глаза, в то время как у Бека глаза голубые. Но Симс не обратил на это внимания. Личное опознание казалось ему важнее описания личности, которое зачастую было весьма поверхностным. Когда же Вальдок стал настойчиво высказывать свои сомнения, его просто отстранили от расследования и заменили шеф-инспектором Фростом.
Фрост был представителем старой школы. В те времена не существовало международного сотрудничества при поимке преступников. Розыск их за границей стал специальностью Фроста. В его бюро при Скотланд-ярде лежал револьвер одного американского железнодорожного грабителя, которого он начал преследовать за океаном и, наконец, арестовал в ресторане "Китти" в Лондоне. Он же арестовал пресловутого "ковбоя-убийцу" Кюне, который всегда носил черное платье и каждое свое убийство отмечал зарубкой на револьвере. Фрост глубоко верил "фотографической памяти" полицейского как лучшему способу идентификации и был убежден, что Спарл и Рэдстон правы.
Обвинителем в деле Бека выступал Гораций Авори. Это был маленький, худощавый человек, не способный на какое-либо сочувствие. Позднее его иногда называли Вешателем и говорили про него: "Авори экономит на жире, экономит на комплиментах, но никогда — на числе осужденных".
Вполне возможно, Авори сам никогда не верил в то, что Бек идентичен Джону Смиту. В подготовленном обвинительном акте было несколько пунктов с ссылкой на то, что Бек (он же Смит) имел судимость в 1877 году. Но Авори не сделал их, как говорят юристы, "предметом судебного разбирательства" на процессе 3 мая 1896 года в Олд-Бейли.
В роли судьи выступал Форрест Фултон, который судил в 1877 году Джона Смита. Если ему верить, то старое дело он забыл. Защитником Бека был опытный адвокат Ф. Гилл, который надеялся на успех при перекрестном допросе эксперта по почеркам Гуррина, если тот выступит в качестве свидетеля обвинения. Если Гуррин засвидетельствует, что почерк преступника 1877 года и почерк преступника 1894 — 1895 годов идентичен и в обоих случаях речь идет об одном и том же человеке, то Гилл с помощью свидетелей из Южной Америки докажет, что в 1877 году Бек находился не в Лондоне, а в Южной Америке, и поэтому не мог совершить преступления 1877 года, а следовательно, и 1894 — 1895 годов. Но Авори предусмотрел это. Он не спрашивал Гуррина о почерке записок дела 1877 года. Гуррин сказал лишь, что списки предметов одежды, оставленные в 1894 — 1895 годах у обманутых женщин, написаны Беком измененным почерком.

В конце 1896 года молодой британский офицер, ехавший скорым поездом в Калькутту, наблюдал за своим попутчиком, который обратил на себя внимание необычным поведением.
Попутчик был высоким, стройным, холеным человеком, лет сорока пяти, с удлиненной головой красивой формы, пышными волосами на пробор и темными усами. Он почти час, не шевелясь, смотрел в окно, затем вдруг сунул руку в верхний карман, достал золотой карандаш и стал искать что-то во всех карманах своего костюма, но безуспешно. Тогда он вытащил из левого рукава своего пиджака накрахмаленную манжету и стал на ней что-то писать. Самым поразительным было то, что он не только писал, но я рисовал какие-то дуги. Несколько раз он прерывал свою работу и задумывался, затем добавлял новые рисунки к старым. К концу пути его манжета была вся разрисована и исписана. В Калькутте он вышел из поезда, был встречен несколькими слугами и уехал в элегантном экипаже.
Молодой офицер не предполагал, что присутствовал при чрезвычайно важном событии, и, разумеется, не знал, кто перед ним сидел. Это был генеральный инспектор индийско-британской полиции Бенгалии Эдвард Генри. На своей манжете Генри изобразил в тот день основы своей всеобъемлющей системы классификации отпечатков пальцев.
Генри был сыном врача, родом из Шэдвелла, в восточной части Лондона. В 1873 году, когда ему было 23 года, он прибыл в Индию и поступил на работу в индийское гражданское управление. С 1891 года он занимал должность генерального инспектора полиции Бенгалии. Умный, образованный, вежливый, одаренный живой фантазией и в то же время хороший организатор и математик, Генри, заняв высокий пост в Калькутте, тотчас же ввел в полиции бертильонаж. Учитывая очень низкий уровень образования служащих индийской полиции тех лет и их неопытность в области европейских систем мер, ему пришлось ограничиться шестью измерениями. В соответствии с заключением лондонской комиссии Трупа на карточку ставились также отпечатки пальцев как особая примета.
Нельзя отрицать пользы бертильонажа, если сравнивать положение дел в предшествующие ему годы. В 1893 году в Бенгалии путем идентификации удалось установить судимость у 23 вновь арестованных. В 1894 году их было уже 143 и в 1895 году — 207. К этому году число карточек бертильонажа в Калькутте достигло 100000. Но при этом обнаружились причины угрожающих ошибок способа обмериваний. Было трудно индийских полицейских и тюремный персонал обучить так, чтобы хоть до некоторой степени полагаться на данные их измерения. Заполнение каждой карточки занимало почти час. Каждое измерение производилось трижды. Допустимой ошибкой считалась разница в два миллиметра. Но так как данные отдельных людей довольно часто отличались друг от друга на два миллиметра, то, чтобы не пропустить нужную карточку, приходилось искать ее в различных ящичках картотеки. И на поиски одной карточки уходило также не менее часа.
Интересно, что Генри работал в Бенгалии, то есть в той же провинции, в которой полтора десятка лет назад проводил свои эксперименты с отпечатками пальцев Хершель. Генри жил в том же окружении. Во всяком случае, уже в 1892 году (то есть до того, как комиссия Трупа приняла решение относительно отпечатков пальцев) Генри независимо от Хершеля обратил внимание па отпечатки пальцев. В 1893 году в его руки попала изданная за год до этого книга Гальтона "Отпечатки пальцев". В 1894 году, узнав из сообщения комиссии Трупа, что Гальтону не удалось найти практического способа классификации, Генри задал себе вопрос: неужели эта проблема действительно неразрешима?
Спустя несколько месяцев Генри отправился на родину в отпуск. По прибытии в Лондон он тотчас посетил Гальтона в его лаборатории в Саут-Кенсингтоне.
Гальтон, которому было уже больше семидесяти лет, принял его охотно, без претензий на свой приоритет или потерю престижа и рассказал обо всех своих усилиях. Генри загорелся надеждой узнать таинственный мир папиллярных линий. Он вернулся в Калькутту с чемоданом, полным фотографий отпечатков пальцев, постоянно думая о них. В Калькутте он продолжал собирать и фотографировать отпечатки пальцев, сравнивая и классифицируя их до декабря 1896 года. И вот, когда он ехал в поезде, ему и пришла идея решения проблемы регистрации отпечатков пальцев, дававшая возможность без особого труда найти в самое короткое время необходимые отпечатки. Эта идея родилась из сочетания глубоко научного исследования Гальтона и организаторского таланта практика Генри.
Генри всегда подчеркивал, какой благодарности заслуживает Гальтон. Когда он лучше узнал историю вопроса, то не забывал сказать также о заслугах Хершеля и Фулдса.
Генри установил пять видов основных рисунков и точно охарактеризовал каждый из них. Имелись: простые дуги, дуги, подобные ели, радиальные петли, ульна-петли и завихрения. Радиальная петля обращена в ту сторону руки, где находится радиус предплечья, то есть в сторону большого пальца; ульна-петля обращена в сторону ульна, то есть в сторону мизинца. Рисунки, как мы уже видели у Вучетича, можно обозначить формулами с определенными буквами. Затем, что было решающим для массовой регистрации, шло дальнейшее подразделение рисунков. Основой этого явилось уточнение рисунка, который Гальтон обозначил как треугольник или дельта. Этот треугольник мог быть образован раздвоением одной-единственной папиллярной линии или двумя разбегающимися линиями. Генри установил определенные отправные точки, которые он назвал "внешние пределы". В так называемых петлях имелись также определенные точки, получившие название "внутренние пределы". Если же соединить точку внутреннего предела с точкой внешнего предела прямой линией и посчитать папиллярные линии, пересеченные этой прямой, то число их будет различно, и это образует подгруппы, которые можно выразить цифрами. Эти цифры вместе с буквами для обозначения рисунка составляют формулу, по которой можно классифицировать карточки с отпечатками пальцев.
Что несведущему человеку может показаться очень сложным, на самом деле было простым и легким. Для овладения новым методом требовалось увеличительное стекло, игла для подсчета линий и совсем немного времени.
Еще в январе 1896 года Генри отдал распоряжение полиции Бенгалии прилагать к карточкам бертильонажа лист с отпечатками пальцев. Теперь же Генри решил испробовать свою систему на большом количестве листов с отпечатками пальцев. Он писал: "Если этот способ регистрации окажется надежным, то я считаю вполне вероятным, что от антропометрии можно будет со временем отказаться..."
В январе 1897 года Генри был уже уверен в правоте своего дела и обратился к британскому генерал-губернатору Индии с предложением назначить нейтральную комиссию, которая решила бы вопрос о замене бертильонажа дактилоскопией. Несмотря на свойственную ему сдержанность, Генри бурно ликовал, когда генерал-губернатор принял его предложение. Под председательством генерал-майора Шахана 29 марта 1897 года комиссия собралась в Калькутте в служебной резиденции Генри. Два дня спустя комиссия сделала отчет, выводы которого благоприятствовали успеху Генри. "Рассмотрев антропометрическую систему и ее ошибки, мы так же тщательно изучили систему дактилоскопировавия. Первое, что нам бросилось в глаза, — это простота снятия отпечатков пальцев и их четкость. Не требуются ни инструменты, ни специально обученные люди. Затем нам объяснили созданный мистером Генри метод классификации. Он так прост, что мы смогли легко и уверенно найти оригиналы двух самых трудных карточек. Случай, казавшийся особенно трудным из-за нечетких отпечатков, удалось решить за две минуты..."

Жуану Вучетичу, служащему полицейского управления провинции Буэнос-Айрес, было 33 года, когда 18 июля 1891 года его вызвали к шефу полицейского управления в Ла-Плата. Капитан флота Гвилермо Нунец сообщил Вучетичу, что ему постоянно говорят о какой-то новой системе идентификации в Париже. Один из его друзей, доктор Драго, вернувшийся недавно из Франции, рассказал много удивительных вещей и убедил его испытать французский метод, чтобы навести порядок при идентификации бродяг, уголовников и политических преступников. Короче говоря, Вучетичу поручили оборудовать антропометрическое бюро.
Нунец без длинных объяснений вручил Вучетичу специальные журналы из Парижа, где речь шла о бертильонаже, и пожелал ему скорого успеха. Когда Вучетич был уже на пороге, Нунец окликнул его и достал из кармана газету. "Вот еще кое-что, — сказал он мимоходом, — французская газета, которую здесь забыл вчера один посетитель, газета "Ревю сьантифик" от 2 мая. В ней сообщают об экспериментах англичанина по имени Гальтон. Он занимается отпечатками пальцев. Может быть, это вам тоже пригодится?.."
Будучи родом из Хорватии, из села Лезина, Жуан Вучетич на аргентинскую землю ступил лишь в 1884 году, окончив народную школу в своей родной деревне. Имея врожденные способности к математике и статистике, Вучетич восторженно относился ко всему новому. После года пребывания в Аргентине он стал полицейским служащим, еще через пять лет — директором так называемого статистического бюро при полиции Ла-Плата. Для Вучетича не составляло особого труда создать что-либо подобное тому, что было сделано Бертильоном.
Через восемь дней после приказа Нунеца уже функционировало маленькое антропометрическое бюро: заключенных обмеряли и регистрировали. Но каким бы новым для Вучетича ни был антропометрический метод, он, как выразился его биограф, "не затронул клеточек мозга Вучетича, в которых покоились его творческие силы". В большей степени его заинтересовала статья из парижской газеты "Ревю сьантифик".
Помощники Вучетича едва лишь овладели до некоторой степени приемами бертильонажа, а он уже смастерил примитивное приспособление для снятия отпечатков пальцев и стал дактилоскопировать всех арестованных, которых доставляли в бюро. Его так заинтересовала проблема неизменяемости папиллярных линий, что он ночи напролет проводил в морге и под конец изучил даже пальцы мумий, выставленных в музее Ла-Плата. Открытие, что папиллярные линии на пальцах мумий пережили века, если не тысячелетия, вдохновило его. Не прошло и шести недель, как к 1 сентября 1892 года Вучетич уже ясно представлял себе "принцип практической регистрации и классификации отпечатков пальцев". "Ревю сьантифик", хотя и писала о попытках Гальтона найти способ классификации отпечатков пальцев, ничего не сообщала об их результатах и его разочарованиях.
Совершенно самостоятельно Вучетич пришел к четырем группам, которые соответствовали группам Гальтона:
1) отпечатки, состоящие только из дуг;
2) отпечатки с треугольником с правой стороны;
3) отпечатки с треугольником с левой стороны;
4) отпечатки с треугольником с обеих сторон.
Группы отпечатков для большого пальца он обозначил буквами А, В, С, D, а для других пальцев — цифрами.
Итак, если он брал отпечатки одной руки, где большой палец имел дуги, указательный — треугольник слева, средний — треугольник справа, безымянный — два треугольника, а маленький палец — опять дуги, то особенности отпечатков пальцев этой руки можно было выразить формулой: А, 3, 2, 4, 1. Формула для двух рук была в два раза длиннее и имела приблизительно такой вид: А, 3, 2, 4, 1/С, 2, 2, 3, 3. Так как каждый палец может относиться к различным четырем группам, то Вучетич высчитал общее число возможных вариантов: четыре в десятой степени. Вышло 1 048 576 вариантов различных формул. Вучетич устроил картотеку так, что распределение карточек шло по буквам и цифрам формулы. Если возникала необходимость установить, снимал ли он отпечатки пальцев у данного заключенного, то ему нужно было вывести формулу десяти пальцев и посмотреть в соответствующем ящичке картотеки. Восторг Вучетича был так велик, что он на свои деньги приобрел регистрационный шкаф и карточки, истратив при этом большую часть своих сбережений. Дальнейшее развитие антропометрии и основание антропометрических бюро в других городах провинций Долорес, Мерседес и Сьерра-Чика стали для него обременительным трудом, который все меньше и меньше интересовал его.
Сначала у Вучетича была такая маленькая коллекция отпечатков пальцев, что он обходился 60 ящичками. С ростом картотеки появились трудности, на которые ранее натолкнулся Гальтон, и Вучетич в свою очередь стал искать характерные детали, чтобы подразделить отпечатки внутри самих групп. При этом он пришел к мысли пересчитывать папиллярные линии и таким образом получил действительно дополнительные возможности классификации, которых для его коллекции оказалось достаточно.
Нунец и другие полицейские чины с недоверием наблюдали за работой Вучетича или совсем не признавали ее. Но, казалось, сама судьба хотела помочь ему преодолеть отрицательное отношение окружающих. 8 июля 1892 года в Ла-Плата поступило сообщение из Некохеа, маленького городка на побережье Атлантического океана, что 29 июня в одной из бедняцких хижин на окраине местечка совершено убийство. Жертвами явились два внебрачных ребенка некой двадцатишестилетней Франциски Ройас. Обстоятельства дела, насколько можно было понять из сообщения комиссара полиции Некохеа и из дальнейшего расследования, были таковы: поздним вечером 29 июня Франциска Ройас с искаженным лицом и растрепанными волосами ворвалась к своим ближайшим соседям, сбивчиво произнося лишь отдельные слова: "Мои дети... Убил моих детей... Веласкес..." Веласкес, пожилой рабочий с близлежащего ранчо, был крестным детей Ройас. Говорили, что он настаивал, чтобы Франциска вышла за него замуж. В общем, он считался добродушным, несколько ограниченным человеком. Сосед послал своего сына на лошади в Некохеа, чтобы поставить в известность тамошнего комиссара полиции. Сам же он с женой побежал к хижине Ройас, где увидел шестилетнего мальчика и четырехлетнюю девочку, лежавших в кровати с размозженными головами, залитых кровью.
Прибывший вскоре комиссар не долго занимался осмотром места преступления. Он не искал ни следов, ни орудия преступления, а заставил говорить бросившуюся на пол и плакавшую Франциску Ройас. Она сказала, что Веласкес преследовал ее день и ночь своими домогательствами. Но она любит другого, который хочет на ней жениться. В полдень Веласкес пришел к ней и еще настойчивее домогался ее любви, чем раньше. Но она ему сказала, что никогда не выйдет за него замуж. Тогда он страшно разозлился и пригрозил убить того, кто ей всего дороже, и убежал. Вернувшись с работы, она застала дверь распахнутой настежь. Веласкес пробежал мимо нее, а в спальне она нашла мертвых детей.

Со времени своего посещения Альфонса Бертильона в 1887 году Эдмунд Р. Спирмэн не переставал письменно и лично обращать внимание министра внутренних дел на бертильонаж. Он нашел себе союзника в лице честолюбивого вице-президента лондонского Антропологического института доктора И. Гарсона.
Борьба за бертильонаж стала для Спирмэна своего рода идеей-фикс. Он глубоко изучил методы идентификации, которыми пользовались в Скотланд-ярде, и описал их министерству в самых мрачных тонах.
Списки рецидивистов и освобожденных заключенных, которые министерство внутренних дел составляло в конце каждого года, попадали в руки полиции лишь спустя девять месяцев. К этому времени события их намного опережали. Описания внешности были так же поверхностны, как когда-то во Франции. Особые приметы упоминались очень редко. Приблизительно так: "Татуировка на левом безымянном пальце". В те времена эта примета могла относиться к сотням людей, так как такая татуировка была очень распространена. Альбомы с фотографиями преступников в Скотланд-ярде постигла та же судьба, что и французскую картотеку преступников. В альбомах Скотланд-ярда насчитывалось около 115000 фотографий. Предпринималось все, чтобы упорядочить их, но хаоса было ничуть не меньше, чем в Париже. Сотрудники отдела надзора за преступниками в Скотланд-ярде днями рылись в картотеке, чтобы найти карточку одного преступника. Не лучше обстояло дело с аппаратом идентификации в тюрьмах. Три раза в неделю 30 сотрудников встречались в тюрьме Холлоуэй для опознания заключенных. За одно посещение тюрьмы они идентифицировали в среднем около четырех заключенных. На каждую такую идентификацию уходило 90 рабочих часов, причем нередко опознания оказывались впоследствии ошибочными.
Книга Гальтона "Отпечатки пальцев" уже вышла в свет, когда весной 1893 года Спирмэну удалось уговорить двух руководящих работников министерства внутренних дел Чарлза Рассела и Ричарда Вебстера, которые с официальным визитом направлялись в Париж, посетить Бертильона. В Париже оба были торжественно приняты в "царстве" Бертильона, и, восторженные, вскоре они возвратились в Лондон. Вебстер сделал несколько позже заявление, что он видел самую лучшую систему идентификации, какую только можно себе представить. Теперь Рассел и Вебстер также требовали от исполнявшего обязанности министра внутренних дел Эскита ввести в Англии бертильонаж. Эскит уже собирался так и поступить, но произошел один из тех случаев, которые иногда кажутся самой судьбой. Член "Ройял сосайэти" лично вручил Эскиту книгу Гальтона. Эскит, ознакомившись с ней, отложил введение бертильонажа и назначил комиссию, которой предстояло изучить как бертильонаж, так и систему отпечатков пальцев и решить, какую из систем следует ввести в Англии.
В октябре 1893 года комиссия приступила к работе. Она состояла из Чарлза Эдварда Трупа, сотрудника министерства внутренних дел, майора Артура Гриффита и Мелвилла Макнэттна. Гриффит был инспектором британских тюрем и, кроме того, известным писателем, который в то время работал над двухтомным произведением "Тайны полиции и преступлений". Макнэттн представлял Скотланд-ярд. В мрачные времена, вскоре после убийств Потрошителя он занял пост шеф-констебля уголовного розыска. Для постоянного напоминания об этих временах в его письменном столе лежали жуткие фотографии убитых женщин. Холеный человечек маленького роста, распространявший вокруг себя "атмосферу жизни индийского плантатора" и получивший позднее прозвище "добрый старый Мак", стоял на рубеже старого и нового Скотланд-ярда. Он сменил на посту шеф-констебля уголовного розыска Вильямсона, который встретил его словами разочарованного человека: "Мой милый, вы пришли в сумасшедший дом. Если вы исполняете свой долг, вас ругают, если не исполняете, то все равно ругают".
Макнэттн знал еще детективов-ветеранов, которые, как суперинтендент Шор, не умели правильно писать. Он также познал выражение: "Лучшими детективами являются случай и удача". Макнэттн был склонен к консерватизму, но из Индии он вернулся с достаточно широким кругозором и понимал, что криминальная полиция не может пройти мимо новых достижений науки.
Члены комиссии Трупа сначала отправились в лабораторию при музее Саут-Кенсингтон, чтобы ознакомиться с методом отпечатков пальцев. Простота идентификации при помощи отпечатков пальцев была столь поразительной, что комиссия не раз еще повторила свое посещение.
Однако введение этого метода в практику вызывало затруднения. После выхода в свет книги "Отпечатки пальцев" неутомимый Гальтон понял, что он слишком рано праздновал победу своего метода регистрации, так как его система обнаружила несколько существенных недостатков. Если бы четыре основные группы рисунков отпечатков пальцев (без треугольника, треугольник слева, треугольник справа и несколько треугольников, или, как Гальтон их еще называл: дуги, петли слева и справа, а также завихрения) встречались в равных количествах, то можно было бы легко распределить 100 000 карточек с десятью отпечатками пальцев в каждой так, чтобы найти любую из них без особого труда. Но подобной равномерности, к сожалению, не наблюдалось. Дуги встречались значительно реже, чем все остальные рисунки. Наблюдалась тенденция, когда один и тот же тип отпечатка повторялся на определенных пальцах. Когда Гальтон распределил 2645 карточек, то выяснилось, что в один из ящиков картотеки попали 164 карточки, в то время как в других ящиках было всего по одной-единственной карточке. Это приводило к такому скоплению карточек в некоторых ящиках, что быстро найти нужную среди них было невозможно.
Когда комиссия появилась в лаборатории Гальтона, он как раз работал над усовершенствованием своей системы регистрации. Ему казалось, что он нашел правильный путь, но цели еще не достиг. Гриффит требовал от него установления срока, к которому система регистрации будет завершена. Но Гальтон не мог этого сделать. Может быть, ему потребуется год, а может быть, два или три. Комиссия попала в "мучительную ситуацию". Она видела перед собой исключительно простой метод идентификации, от использования которого приходилось отказываться только из-за того, что еще не продумана система регистрации. Значит, отдать предпочтение бертильонажу — методу более сложному, чтобы спустя некоторое время узнать, что Гальтон все же решил проблему классификации?
Когда Труп, Гриффит и Макнэттн отправились в Париж, их не покидала мысль о методе отпечатков пальцев.
В столице Франции они попали в атмосферу триумфа французской полиции. Пост префекта полиции занял новый человек, Луи Лепин, маленький, темпераментный, всегда жестикулирующий. Ему было суждено стать самым популярным префектом Парижа. Лепин получил прозвище Префект улицы, потому что всегда находился среди людей. Всех своих служащих он подбирал сам. Полицейские в форме были у него видными и высокими. Для криминальной же полиции подходили лишь те, чья внешность совершенно не бросалась в глаза. Кто был выше среднего роста, с рыжими волосами, большим животом или шрамом на лице, не подходил для работы в криминальной полиции. Лепин любил Бертильона не больше своих предшественников, но, понимая, какую роль играет Бертильон для славы парижской полиции, широко пропагандировал его метод идентификации. Восхваляя гениальность Бертильона, он выступал перед англичанами с программой, которая продемонстрировала службу идентификации в самом выгодном свете.