Способы прекращения юридических лиц по римскому праву: уничтожение юридической личности по воле государства; уничтожение религиозных институтов вследствие случайных событий или вследствие изменения цели института; отпадение или выбытие физических лиц, с организованным союзом которых связывалось юридическое олицетворение; постановление решения наличными членами корпорации об ее прекращении; истечение срока и смерть главного руководителя товарищества. Судьба имущества, принадлежавшего юридическому лицу.
Говоря о прекращении юридических лиц, нужно различать вопрос о способах, посредством которых существовавшее в действительности юридическое лицо может прекратить существование, и вопрос об юридической судьбе имущества, принадлежавшего юридическому лицу за время его существования. Способы прекращения юридических лиц по римскому праву приходится устанавливать более путем логических выводов из разных положений, выраженных в римском праве, чем ссылкой на такие места в источниках, в которых бы с точностью и определенностью были обозначены эти способы. А что касается вопроса о судьбе имущества юридических лиц, то места в источниках дали даже повод к возникновению в западноевропейской юриспруденции двух противоположных взглядов, взаимно исключающих друг друга: по одному взгляду имущество юридических лиц как bonum vacans принадлежит государству, а по другому взгляду имущество это подлежит разделу между бывшими членами распавшегося юридического лица.
Скажем сначала о способах прекращения юридических лиц.
Всего менее, конечно, склонны были римские юристы ставить вопрос о прекращении фиска, т.е. самого государства как юридического субъекта в области гражданских отношений: фиск должен существовать до тех пор, пока существует римское государство как политическое общение и как политическая сила, т. е. должен быть так же вечен, как вечен Рим.
В отношении к городам, напротив, допускается возможность уничтожения их личности по воле государства: политическим актом верховной государственной власти город может быть упразднен, так что уничтожение его в отношении к его юридической личности может быть сравниваемо с естественною смертью физического лица. Поэтому, если городу отказывается узуфрукт, а между тем город срыт до основания, то он перестает быть городом, как подвергся этой участи Карфаген, и перестает вместе с тем, как бы вследствие естественной смерти, иметь узуфрукт[814]. Итак, государственная власть, которая может вновь создать город, может и уничтожить город существовавший. Государственная власть может положить конец раздельному существованию двух ремесленных коллегий и образовать из них одну[815]. Тем менее стеснено государство в уничтожении юридической личности всяких других корпораций, кроме городов, как скоро эти корпорации заявили бы себя с опасной для государства стороны. Выше была речь о запретительном законодательстве против коллегий, получивших характер недозволенных обществ[816]. При христианских императорах подпали таковому же запрещению языческие сакральные коллегии, как служившие гнездилищем для языческих суеверий[817], вместе с храмами, при которых состояли эти коллегии, с жертвоприношениями и другими религиозными учреждениями[818]. Напротив, христианские религиозные учреждения представляются бессмертными, существованию их не полагается какого-либо предела времени, подобного тому термину, каковым является момент смерти для отдельного человека; христианские религиозные учреждения имеют существовать до конца веков, пока будет чтиться между людьми имя христиан[819]. Этим, однако, конечно, не исключается возможность прекращения местных христианских религиозных институтов вследствие случайных событий, уничтожающих все то имущество, которым обеспечивалась и условливалась деятельность институтной администрации в известном направлении. Существенное значение имущества для института законодатель представлял себе с совершенной ясностью, поэтому даже и устроение новой церкви не иначе разрешал строителю как после предварительных переговоров с епископом о необходимом имущественном обеспечении имеющего возникнуть института[820]. И если обеспечиваемый при своем возникновении институт вследствие позднейших случайных обстоятельств терял это имущественное обеспечение своего существования, то отсюда должно было вытекать и прекращение его юридического бытия, если только правительство не находило нужным и возможным поддержать деятельность института, несмотря на фактические обстоятельства, поставившие администрацию института в невозможность действовать. Помимо влияния этих случайных фактических обстоятельств, существование и деятельность церковных институтов могут прекратиться вследствие изменения цели института: цель церковного института может измениться, и вместо одного института может начать действовать другой. О возможности превращения одного института в другой источники с ясностью не говорят, но некоторые выводы в этом смысле можно сделать из того, что говорится в дигестах об обращении отказанных в пользу городов сумм на другие цели, чем какие намечены жертвователями. Положим, легат оставлен городу с тем, чтобы на доходы с отказанного имущества ежегодно для поддержания памяти об умершем устраивались зрелища. Допустим далее, что устроение зрелищ встречает препятствия с полицейской точки зрения. Все-таки отсюда несправедливо было бы делать тот вывод, говорит Модестин, чтобы сумма, назначенная умершим на зрелища, обратилась к выгоде наследников: на общем coвещaнии наследников и первых лиц города должно быть обсуждено, на какое употребление должен пойти фидеикомисс, так чтобы память о тестаторе поддерживалась, и притом дозволенным способом[821]. В другом месте источников говорится, что вообще venatio и spectacula (бои со зверями и зрелища) суть цели, на которые сенат запрещает делать отказы городам, и что сделанные ввиду этих целей отказы велено употреблять на то, что представляется в особенности необходимым для города. Вообще же отказанную муниципии денежную сумму обращать на какое-нибудь другое употребление, кроме того, которого желал умерший, дозволяется не иначе как с разрешения императора. Если деньги отказаны на одно какое-нибудь дело, а между тем дело это, благодаря той льготе, которая была установлена фальцидиевым законом в пользу наследника, не могло бы состояться, в таком случае дозволяется употребить свободную сумму на то, что представляется в особенности необходимым для республики. Если отказываются многие суммы на многие дела и, благодаря опять-таки фальцидиеву закону, свободных сумм оказывается недостаточно для свершения всех этих дел, то дозволяется употребить все оставшиеся за удовлетворением наследника деньги на одно какое-либо полезное дело по желанию города[822]. Итак, приведенные фрагменты говорят не о разных институтах, основываемых в городе, а говорят о самом городе как единственном институте, которому делаются отказы в пользу различных целей. Но отсюда и для рассматриваемого вопроса о прекращении институтов как юридических лиц можно сделать некоторые выводы: 1) хотя цель, ввиду которой учреждается тот или другой христианский pелигиoзный институт, пока он остается церковным институтом, никогда не может сделаться недозволенною, но может случиться, что во внимание к фактическим обстоятельствам и по требованиям целесообразности цели, преследовавшиеся двумя разными институтами, будут соединены в одном институте или же что цель, ввиду которой раньше существовал институт, оказывается не столь настоятельно необходимою, как другая, важность которой с большей и большей ясностью выступает в сознании общества и правительства; 2) упразднение существовавшего института с включением его деятельности в программу другого существовавшего раньше и имеющего существовать на будущее время учреждения или же превращение существовавшего института в новый может состояться не иначе как по воле верховной власти. Итак, упразднение юридических лиц возможно прежде всего по воле верховной власти.
Любопытно употребление, которое сделано было в Италии из того простого, по-видимому, начала, что в случае необходимости государственная власть может упразднять и изменять институты. Перед изданием закона 17 июня 1890 г. в парламенте происходили ожесточенные дебаты, причем большинство, в духе которого состоялся и самый закон, отстаивало прямолинейно общий принцип, что государство имеет право распоряжаться всегда по своему усмотрению всеми фундациями, не обращая внимания на волю фундаторов, преобразовывать их, изменять их цели, упразднять. Аргументация основывалась главным образом на том, что благотворители не сохраняют за собою никакого права над учрежденными ими институтами, которые ввиду социального характера их цели перестали быть частными институтами[823].

Из представленного очерка мнений выдающихся цивилистов видно прежде всего, что здесь, как и во многих других вопросах, относящихся до юридических лиц, западная юриспруденция выходила за пределы римской юридической жизни и источников римского права, имея в виду понятия и отношения новейшего времени и пользуясь римским правом как одним из аргументов в пользу теории, представляющейся правильною с современной точки зрения. Римские юристы, как разъяснено было в предыдущих главах этого исследования, не были достаточно знакомы с понятием институтов как другой категории юридических лиц, тем менее могли знать то, что стало известно позднейшей юриспруденции из многовекового исторического опыта относительно возможности превращения корпорации в институт и обратно, хотя государство и могло бы представить для них пример подобного превращения, наконец, не вдавались в теоретические исследования по многим другим вопросам, входящим в учение об юридических лицах, как, напр., по вопросу о том, настолько ли важна цель для понятия юридического лица, чтобы понятие это, ввиду именно продолжающейся цели, могло быть поддержано в своем существовании несмотря на полное отпадение всех физических лиц, с которыми могло бы быть связано олицетворение. Поэтому, рассуждая с римской точки зрения и выходя из того положения, что римское понятие юридического лица имеет своим нормальным предположением союз физических лиц, мы должны решительно присоединиться к мнению Штоббе и Барона, к которому позднее примкнул Регельсбергер, что корпорация может продолжать свое существование при одном члене (конечно, в отступление от общего правила, по которому нормальным предположением для корпорации служит союз лиц, и, конечно, лишь временно), но с отпадением и этого последнего члена прекращается, так как не остается уже никого, кто мог бы в качестве актора искать и отвечать по делам корпорации. С точки зрения современной теории юридических лиц, напротив, не менее возможно признать и продолжающееся существование корпорации по отпадении всех ее членов, и при этом едва ли даже есть надобность прибегать к мысли о возможности временного превращения корпорации в институт. По крайней мере, Дернбург, устанавливающий понятие о юридических лицах как об общественных организациях, едва ли поступил последовательно, отрицая в рассматриваемом нами случае продолжение корпорации как корпорации и допуская продолжение заведения или института. Если быть последовательным и не терять из вида, что институт есть общественная организация, то ведь и существование института при полном отсутствии администраторов было бы так же трудно понять, как и существование корпорации при полном отсутствии членов. Для тех, кто видит в институте олицетворение имущества, нетрудно, разумеется, проводить вышеуказанное различие между корпорацией и институтом: по отпадении всех членов корпорации имущество все-таки остается, именно имущество целевое, следовательно, по прекращении корпорации остается в наличности институт. В первой главе были указаны те соображения, ввиду которых ни цель, ни имущество не могут быть олицетворяемы, а, напротив, олицетворение всегда должно быть связываемо с налично существующими людьми (членами и администраторами). С этой точки зрения институт с отпадением всех до одного администраторов должен был бы прекращаться точно так же, как и корпорация по отпадении всех до одного членов. Между тем корпорации и институты, преследующие более или менее важные для общественной и государственной жизни задачи, которые признаны и покровительствуются государством, и выполняющие ту или другую функцию в органическом процессе общественной жизни, не могут быть поставлены в своем существовании в полную зависимость от случайных причин. Случайное отпадение всех физических лиц, с которыми могло бы быть связано олицетворение, тогда только может иметь своим последствием прекращение существования юридического лица, когда государство не придает данному юридическому лицу настолько важного значения, чтобы с прекращением его образовался существенный пробел в органическом процессе общественной жизни. Государство, которое силою объективного права сдерживает в юридическом единстве и охраняет имущество безвестно отсутствующих и умерших, силою же объективного права охраняет и имущество юридического лица, лишившееся хозяина, пока не является новая организация на место прежней, которая, однако, будет организацией прежнего же, а не нового юридического лица, или пока не определится окончательно, что новой организации не будет[845]. В последнем случае имущество прекратившегося юридического лица имеет обыкновенную судьбу выморочного имущества, и государство по этому поводу нельзя было бы обвинять в грабительстве, как делает Иеринг, ибо не видно, чьи права могли бы быть нарушены в таком случае государством.
Но если источники римского права допускают возможность прекращения корпорации вследствие случайного отпадения всех до одного членов, то, напротив, сознательное и намеренное решение наличных членов о прекращении корпорации и с точки зрения римского права не может быть рассматриваемо, по общему правилу, как достаточное основание для уничтожения корпорации. Ибо существованием большей части их государство, как показывают многочисленные привилегии, слишком заинтересовано, чтобы возможно было допустить произвольное их прекращение[846]. Там, где особого интереса не существовало, как, напр., в товариществах мытарей и горнопромышленников[847], в похоронных коллегиях, корпорация сама могла постановить решение о своем закрытии, распущении или прекращении, и, конечно, настолько превышающим большинством голосов, чтобы несогласное меньшинство не в состоянии было за выходом большинства продолжать имя корпорации. В случае постановления решения о распущении или прекращении корпорации незначительным большинством голосов результат мог бы получиться лишь тот, что большинство вышло бы из корпорации, меньшинство же продолжало бы образовать корпорацию, юридически тождественную с прежнею[848]. Возможность же прекращения корпорации в силу единогласного решения членов (т. е. при указанном предположении, что государство не заинтересовано существованием ее) должна была вытекать из общего юридического начала, что все, установленное взаимным соглашением (consensus), может быть уничтожено противоположным соглашением (dissensus, contrarius consensus)[849]. Если современная теория права находит основания возражать против договорного происхождения корпораций и склонна видеть в возникновении корпорации акт общественной автономии, то, напротив, не было бы никакого основания приписывать эту мысль римской юриспруденции, которой всего менее была знакома идея общественной автономии.
В отношении к товариществам государственных откупщиков, арендаторов, мытарей возможны были и еще два способа прекращения товарищества как корпорации: истечение срока и смерть главного руководителя товарищества, на котором держалось все товарищество и потеря которого незаменима. Относительно срока выше было замечено[850], что нормальный срок для товариществ был пятилетний, хотя в действительности бывали и долгосрочные, даже столетние аренды. Было замечено также, что товарищество публиканов не разрушается смертью одного из товарищей и что пай умершего переписывается на имя его наследника, за исключением того случая, если благодаря именно усилиям умершего самое товарищество явилось на свет или если без умершего некому управлять товариществом[851]. Этот исключительный случай должен быть констатирован и поставлен вне сомнений ("QUOD est aestimandum causa ex ipsum"), т.е. должно состояться общее обсуждение оставшимися в наличности товарищами вопроса не только о том, способен ли наследник умершего заменить умершего, но и вопроса о возможности продолжения товарищества вообще, так как если на умершем лично держалось товарищество и без умершего администрация товарищества оказывается невозможною, то констатирование этого факта должно повести к упразднению товарищества в смысле прекращения корпорации и даже самого товарищеского предприятия.

Семейственные права юридических лиц, патронат и опека. Владение юридических лиц; собственность и другие вещные права; права требования и обязанности; ответственность юридических лиц за модификации, вносимые в договор их представителями; деликтоспособность юридических лиц и ответственность за деликты; наследственное право юридических лиц по завещаниям и без завещания. Правоспособность лежачего наследства. Органы и представители юридических лиц: рабы; актор, или синдик; большинство собрания и отдельные должностные лица. Особый правительственный контроль над имущественным управлением городов и церковных учреждений. Смысл сопоставления представителей юридических лиц по римскому праву с опекунами и попечителями.
Правоспособность юридических лиц ограничивается областью имущественных отношений. Причина этого ограничения заключается не в том, что юридическое лицо как фикция, как искусственное создание государства, допускается только и исключительно для имущественных отношений, как утверждал Савиньи, и за ним утверждают другие последователи теории олицетворения, а в том, что понятие юридического лица как понятие гражданского права есть отвлечение той именно стороны общественных организаций, которой они вступают в гражданское право, ибо другие возможные стороны таких организаций стоят вне области гражданского права[612]. правда, некоторые и из тех отношений, которые обнимаются гражданским правом, недоступны для юридических лиц, каковы именно семейственные права; но это опять объясняется не тем, что юридическое лицо есть фикция, а особенной природой юридического лица, которое не может вступать в брак и не может иметь детей. Эта особенность природы тем менее может быть объясняема фикцией, как справедливо заметил Барон[613], что и физические лица могут, временно (impuberes) или даже навсегда (как castrati), быть лишены способности вступать в брак и иметь детей. Притом, отчасти и некоторые отношения римского семейственного права, поскольку они с необходимостью должны были вытекать из имущественных отношений, были возможны для юридических лиц. Сюда относится прежде всего патронат как отношение интимно-семейственного характера между отпущенным на волю рабом и отпустившим его на волю господином[614]. Первые исторические сведения об отпущении союзами рабов на волю находим у Варрона, который говорит о вольноотпущенных римского государства, муниципий, товариществ и храмов[615]. Отсюда нужно бы было заключить, что манумиссия рабов корпорациями практиковалась уже в самом начале императорского периода и корнями своими, может быть, уходила в далекое прошедшее. С другой стороны, однако, известно, что при Траяне был издан закон (lex vectibulici), дозволивший италийским городам отпущение на волю их рабов, затем при Адриане состоялся сенатусконсульт, распространивший дозволение манумиссии на провинциальные города, и, наконец, при Марке Аврелии была дозволена манумиссия, вместе и с приобретением патроната, всем существовавшим на легальном основании коллегиям[616]. Таким образом, манумиссия во времена Варрона практиковалась лишь фактически и могла служить лишь источником фактической свободы вольноотпущенного[617]. Причина, почему до издания законов названных императоров не могло быть юридически легальной манумиссии рабов корпорациями, могла заключаться в том, что manumissio per vindictam была не что иное, как in jure cessio; между тем в отношении к legis actiones вообще действовало во всей силе положение римского права: "NEMO potest agere lege nomino alieno"[618]. А так как римское право, даже и после того как понятие союза, в смысле юридического субъекта гражданского права, имеющего personam standi in judicio, выяснилось для юриспруденции и для законодательства, не приходило к мысли о различии между органом и представителем[619], то и орган юридического лица, через которого могла бы совершиться манумиссия per vindictam, принимался за прокуратора, действующего alieno nomine и, следовательно, не могущего lege agere. На основании же императорского законодательства для манумиссии указана следующяя форма: постановление городской курии и одобрение наместника провинции, - а при христианских императорах сделалось возможным отпущение рабов на волю в церкви[620]. Можно сомневаться далее в том, находилась ли в связи с патронатским правом корпораций tutela legitima как другая категория семейственных прав, доступных юридическому лицу[621]; но что римское государство принимало на себя опеку над королями народов, входивших в сферу римской власти, это общеизвестный исторический факт[622].
Что касается теперь области имущественных отношений, то сведения, заимствуемые нами из источников римского права, относятся главным образом к политическим общинам, так что распространение положений римского права об имущественных отношениях городов на коллегии и институты во многих случаях является более или менее рискованным. Притом замечено, что в предоставлении тех или других прав городам со стороны государственной власти большую роль играли политические соображения императорского правительства, чем юридические принципы с логическими из них выводами[623]. Прежде всего в источниках заметны ясные следы сомнений и колебаний римской юриспруденции по вопросу о владении корпораций. Ульпиан говорит, что до Нервы младшего, одного из первых прокулеянцев, юриспруденция отрицала за муниципиями способность к владению на том основании, что municipes не могут consentire, площадь же публичная, здание суда и т. п. состоят не во владении города, а в общем пользовании граждан, - но Нерва filius высказал мнение, что города могут имееть владение и узукапию через раба во всех пекулиарных приобретениях этого последнего; между тем некоторые, говорит Ульпиан, отрицают за городами возможность владеть и самыми рабами - тем не менее, по действующему праву, заключает Ульпиан, города могут и владеть, и узукапировать, и притом как через рабов, так и через свободное лицо[624].
Употребленное Ульпианом выражение "CONSENTIRE" понимается различно. Савиньи находил в нем доказательство своей теории фикции: применимость владения к юридическим лицам, говорит он, была подвергаема сомнению по причине фактической природы его, которая казалась несовместимою с простою фикцией, каковой несомненно, нужно считать юридическое лицо, ибо, если бы даже и все отдельные граждане пришли к единогласию, это единогласие все-таки не было бы волей корпорации как идеального единства, таким образом, не оказывалось бы неизбежного animi possidendi в лице истинного владельца[625].
Гирке становится на ту же точку зрения, хотя как германист он не забывает, что городская корпорация есть не только частноправовой субъект, но и , проявляющее свою жизнь и в других отношениях, кроме имущественных. Совокупность членов корпорации, говорит Гирке[626], волеспособна только как публицистическое единство, но эта ее волеспособность по природе римского juris publici является коллективным носительством делегированной государственной воли. Публичное право если и знает корпоративную волю, то лишь как элемент всеобщей (т. е. государственной) воли; напротив, частное право не дает простора для непосредственного действия подобной коллективной воли; там, где оно требует воли, оно требует всегда индивидуальной и особенной воли, так что корпорация как юридический субъект сама по себе не имеет способности воли. В этом смысле и говорится в источниках: universi consentire non possunt, т. е. корпорация не может хотеть наподобие индивида; она может образовать и выражать корпоративную волю, как публицистическое единство, но не может образовать и выражать индивидуальную волю как лицо частного права; другими словами, может decernere, т. е. постановлять решения, в которых выражается ее хотение как публичного органа, но не может consentire, т. е. образовать в себе и выразить хотение в смысле гражданского права.
Против этого произвольного и искусственного построения Гирке вооружился другой юрист, во многом солидарный с Гирке, именно Карлова[627], который думает объяснить рассматриваемое римское выражение различием между органами решения и органами исполнения, различием, на котором настаивает и сам Гирке в его Genossenschaftstheorie[628]. По мнению Карловы, римское выражение имеет тот смысл, что орган юридического лица, устроенный как собрание, способен к составлению решения, но не способен к действиям по приведению в исполнение этого решения. Такой орган, как народное coбpaние или городской сенат, уже созван должен быть единичными лицами, а также и решать может не без возбуждения или инициативы со стороны отдельного лица. В "DECERNERE" и "CONSENTIRЕ universorum" и заключается различие между постановлением решения и приведением его в исполнение, причем воля universorum ("PLACUIT universis") мыслится не только как собирательная воля всей суммы отдельных членов, но как устанавливаемая решением большинства воля единства собрания, отличного от суммы членов, следовательно, субстанциально единая, а не коллективная воля. Хотя собрание граждан было бы компетентно составить решение касательно предпринятия юридической сделки, однако в этом не было бы еще заключения самой сделки: к приведению в исполнение такого решения само собрание было бы неспособно. А что городские магистраты, дуумвиры, были вправе предпринимать разные сделки во имя города, это не подлежит сомнению ввиду дошедших до нас исторических свидетельств[629].
Объяснение Карловы и в самом деле представляется более правдоподобным[630]: трудность осуществления целым собранием граждан обоих элементов владения или обоих условий приобретения владения (corpus и animus) тем более могла смущать юристов, что и самое понятие союза людей как юридического субъекта гражданского права в эпоху, предшествующую Нерве, не определилось еще отчетливо в римской юриспруденции, как это доказывается известными уже нам разъяснительными указами императоров относительно различия собственности universitatis от собственности отдельных членов universitatis[631].
С точки зрения источников юстинианова права, сомнения и колебания римских юристов известного периода времени не имеют значения, так как представляющееся сомнительным в одном месте источников выступает как совершенно ясное и несомненное в других, и уже сам же Ульпиан, засвидетельствовав колеблющиеся взгляды прежней юриспруденции, заключил свою речь указанием на действовавшее в его время право, что муниципии могут и владеть, и узукапировать как через рабов, так и через свободных представителей; притом владение признано не только за городами, а и за всеми вообще юридическими лицами[632]. С сомнением в возможности владения для юридических лиц стояло в связи сомнение в возможности кражи вещей, находящихся в их обладании[633], каковое сомнение также разрешилось в утвердительном смысле относительно всех вообще юридических лиц, - и, по-видимому, даже раньше и скорее, чем сомнение в возможности владения[634].
Юридические лица, бесспорно, могли иметь собственность в вещах всякого рода[635], причем делалось явственное ударение на том, что собственность юридического лица должна быть отличаема от собственности отдельных членов союза[636]. Но, кроме того, юридическим лицам, именно городам, усвояются и другие вещные права. Предиальные сервитуты всякого рода они могли иметь потому, что сервитуты эти суть не что иное, как расширение их поземельной собственности[637]; сельские сервитуты даже и в древние времена могли быть приобретаемы рабами посредством манципации[638]. Городам усвояется даже личный сервитут - узуфрукт, и, как можно заключить из слов Гая[639], признание за городами узуфруктуарного права также не обошлось без сомнений и колебаний. Возражали именно, что предоставление узуфрукта городу должно, собственно говоря, означать утрату собственностью всякого практического значения для собственника: узуфруктуар - физическое лицо может умереть или подвергнуться capitis deminutioni, и тогда узуфрукт снова возвращается к собственнику; напротив, муниципия рассчитана на вечное существование, она не может умереть, не легко может подвергнуться и capitis deminutioni[640], откуда вытекало бы, что и узуфрукт должен существовать вечно, и, следовательно, собственность для собственника вечно же должна была бы оставаться , . Сомнение устранено было таким образом, что продолжительность узуфрукта для городов определена по соображению крайнего предела жизни естественного лица, именно 100-лет-ним периодом[641]. Мог ли быть предоставляем городам другой личный сервитут - usus, и могли ли затем личные сервитуты принадлежать другим юридическим лицам, кроме городов, ясного ответа на оба эти вопроса в источниках не содержится[642]: явственно говорится лишь о том, что узуфрукт не может быть предоставляем или усвояем лежачему наследству, о котором будет сказано особо.
Далее для юридических лиц была открыта обширная область обязательственных отношений. Юридические лица могут приобретать требования и обязываться долгами в силу договоров, причем долги и требования юридических лиц как таковых не смешиваются с долгами и требованиями отдельных членов корпорации[643].

От указанного случая явственно различается другой, когда pro-curator, actor municipum, опекун не допускают введенного во владение вступить в это владение, т. е. действуют насильственно же: здесь иск по поводу насильственного недопущения к владению дается не против хозяина, не против города, не против пунилла, а против самого прокуратора, или актора, или тутора[691]. Но тут ничего не говорится о том, чтобы actor municipum действовал nomine municipum, и имеется, следовательно, в виду образ действий городского представителя - на его собственный страх без специального уполномочения на то со стороны города. Все вышесказанное относится к ответственности юридических лиц за деликты, поскольку с этими деликтами связано имущественное обогащение юридических лиц.
Но органы и должностные лица государства и городов могут действовать не в области только частного права, а и осуществлять публичные права и обязанности и при этом осуществлении причинять вред частным лицам. Знало ли римское право гражданскую ответственность государства или общин за неправильные должностные действия своих органов? При христианских императорах, по-видимому, выяснилась идея, что чувство справедливости не было бы вполне удовлетворено, если бы по поводу причиненного законопротивным действием чиновника вреда потерпевший мог требовать вознаграждения только с лица, непосредственно причинявшего вред, так как непосредственный исполнитель вредоносного действия, напр., лицо из низшего служебного персонала, по своим имущественным средствам часто оказывалось бы не в состоянии покрыть весь причиненный им вред. Но идея эта повела к признанию ответственности не государства, а высших магистратов за эксцессы подчиненного им персонала, как и за их собственные эксцессы, причем, впрочем, могли быть подвергнуты ответственности и декурии подчиненного персонала, следовательно - юридические лица[692]. Центральное правительство стареющейся римской империи, бессильное помешать произволу и злоупотреблениям власти установлением энергического высшего надзора и должностной дисциплиной, усиливало уголовную и гражданскую ответственность высших магистратов и декурий, думая заменить тем самым исчезнувшее чувство долга и доставить подданным гарантию, которой не давала самая организация управления[693], отчасти, как указано будет ниже, искало этой гарантии в дефензорах и в епископах.
В отношении к наследственному праву юридических лиц у юристов существовали подобные же сомнения и колебания, как в отношении к владению. И здесь юристов смущало то обстоятельство, что universitas в целом, как лицо, не определенное индивидуально, состоящее из массы физических лиц, относительно которых притом неизвестно было, кто из них окажется в наличности в момент наследования, не может образовать в себе и выразить необходимый акт воли на принятие наследства.
Тот же самый Ульпиан[694], от которого мы получили сведения о существовавших в римской юриспруденции сомнениях относительно владения, сказав, что persona incerta не может быть назначаема наследником, как, напр., если бы кто завещал: "QUISQUIS primus ad funus meum venerit, heres esto", - продолжает: "NEC municipium, nec municipes[695] heredes institui possunt, quoniam incertum corpus est, et neque cernere universi, neque pro herede gerere possunt, ut he-redes fiant; senatusconsulto tamen concessum est, ut a libertis suis heredes institui possint. Sed fideicommissa hereditas municipibus restitui potest; denique hoc senatusconsulto prospectum est".
Приведенный фрагмент Ульпиана, не нашедший себе места в кодификации императора Юстиниана, имеет, однако, важное историческое значение, так как в связи с другими показаниями источников проливает свет на историю развития наследственного права юридических лиц в императорское время. Обратим прежде всего внимание на первое положение Ульпиана о неспособности муниципий к назначению в наследники за неспособностью их к cretio и к pro herede gestio.
Савиньи, желающий видеть в юридическом лице римского права фикцию, в этом именно смысле объяснял и выражение "INCERTUM corpus". Это значит, говорил он, что для города собственная деятельность невозможна, так как он имеет вообще только фингированное, идеальное существование и, следовательно, не имеет естественной дееспособности человека[696].
"INCERTUM corpus", однако, не есть фикция, как не есть фикция и то лицо, которое первое пришло бы на похороны. Все дело именно в неопределенности (incertitudo) назначаемого в наследники и в неудобомыслимости осуществления определенного акта воли на принятие наследства[697].
Тот же Ульпиан, говоря о преторском наследовании (bonorum possessio) и констатируя опять существование сомнений относительно способности муниципий к такому наследованию, основание для сомнений видит в том, что municipes consentire non possunt[698], т. е. то же самое основание, ввиду которого отрицалась теорией и возможность владения для муниципий, - неудобомыслимость совместного выражения или осуществления всеми членами корпорации единого акта воли. И как в отношении к владению с теоретическими сомнениями было покончено положительным правом, так и в отношении к преторскому наследованию вопрос, по словам Ульпиана, решен был в положительном смысле: через другого, т.е. через представителя, муниципия может приобретать bonorum possessionem и вообще может отыскивать завещанное ей на том же основании, на каком требельянский сенатусконсульт признал возможным для муниципий приобретение фидеикомиссарного наследства, а другой сенатусконсульт дозволил им получение наследства от их вольноотпущенников[699].
Сенатусконсульты, на которые ссылается Ульпиан в Fragm. tit. XXII § 5 и в fr. un. D. ХХХVIII, 3, требуют исторического объяснения, тем более что показания Ульпиана, по-видимому, не совсем согласуются с некоторыми другими местами источников. Судя по первому фрагменту, сначала было предоставлено городам право наследования по завещаниям вольноотпущенных[700], затем признана за ними способность фидеикомиссарного наследования. В fr. un. D. ХХХVIII, 3 Ульпиан более ясно говорит, что то и другое право установлены двумя различными сенатусконсультами, причем сначала говорит о сенатусконсульте, касающемся фидеикомиссарного наследования, затем о сенатусконсульте касательно наследования после вольноотпущенных, а в заключение говорит еще о преторском наследовании как о допущенном на том же основании, на котором допущены два прежде упомянутые случая наследования. Вероятно, по времени предшествовал сенатусконсульт о наследовании после вольноотпущенных, так как во втором из приведенных фрагментов Ульпиану не было надобности соблюдать хронологическую последовательность, а нужно было лишь оправдать то положение, что общины могут приобретать через представителя[701]. Второй сенатусконсульт о фидеикомиссарном наследовании должен быть тождествен с тем senatusconsultum Apronianum, о котором говорит Павел[702]. Senatusconsultum Apronianum относят к царствованию Адриана; но к царствованию же Адриана относится и другой сенатусконсульт, в силу которого подтверждено введенное Нервою предоставление городам права получения легатов[703]. Отсюда вытекало бы, что сначала предоставлено было городам право получения легатов, затем, несколько позднее, им даровано было право получения фидеикомиссов, а между тем этот вывод и вообще не согласовался бы с ходом развития римского права, так как легаты были строго юридическими актами цивильного права, фидеикомиссы же обсуживались более свободно, и в особенности противоречил бы свидетельству Гая. Гай именно говорит, что в древности путем фидеикоммисса могло быть оставляемо имущество и таким лицам, которых нельзя бы было ни наследниками назначить, ни взыскать легатами (неопределенному лицу или чужому постуму), но что сенатусконсульт в царствование Адриана уравнял фидеикомиссы с легатами и наследствами[704]. Исторический ход законодательства можно представлять ceбе в следующем виде[705]. Предоставление имуществ в пользу городов было весьма обычным в римской империи явлением, и интерес самого правительства требовал, чтобы дело это не было затрудняемо. При всем том строгие принципы римского наследственного права долгое время не дозволяли признания распоряжений последней воли в пользу городов юридически действительными. Поэтому прибегали к фидеикомиссам, которые вначале не были подчинены строгим определениям положительного права, - и так как. в сущности, благодаря этому обходу законные ограничения или препятствия к оставлению городам имущества mortis causa устранялись, естественно должны были прийти к мысли о допущении и строго цивильных легатов в пользу городов. Между тем еще в царствование Нерона состоявшийся требелльянский сенатусконсульт установил различие между универсальными и сингулярными фидеикомиссами или, по крайней мере, придал этому различию практическую важность. То, что получал универсальный фидеикомиссар, мало различалось от наследства в собственном смысле, но наследником все-таки городская община не могла стать. Отсюда возникло сомнение, может ли быть предоставляем ей fideicommissum hereditatis, и это сомнение послужило поводом к упомянутому определению адриановского сенатусконсульта. Так легко примиряются показания Ульпиана со словами Павла и Гая, т. е. объясняется, каким образом при одном и том же императоре, с одной стороны, перенесены были на фидеикомиссы строгие принципы наследственного права, а с другой - признано было фидеикомиссарное наследственное право городов.

При обозрении круга правоспособности юридических лиц по римскому праву следует сказать особо о правоспособности того своеобразного юридического лица, которое в римском праве получило название лежачего наследства. Hereditas jacens отчасти приобретает права, отчасти несет на себе обязанности, не считая тех приращений или умалений, которые являются результатом естественных процессов[739]. Сюда относятся прежде всего пекулиарные приобретения и обязательства рабов, входящих в состав наследства: раб, еще при жизни господина получив пекулий, обособленное имущество, продолжал оперировать над ним в гражданском обороте и по смерти господина. Посредством традиции раб приобретает собственность наследству, отдает имущество в прекарное пользование с тем последствием, что прекарист не может его узукапировать, дает деньги взаем, с установлением залога для обеспечения этого займа, отдает вещи в ссуду и поклажу, приобретая тем самым наследству, следовательно будущему наследнику, права кредитора по залогу, коммоданта, поклажедателя[740]. А с другой стороны, раб своими сделками обязывает наследство в размерах своего пекулия, так что наследник post aditam hereditatem привлекается к ответственности по actio de peculio[741]. Hereditate jacente может начаться узукапия вещи, приобретенной рабом, продолжается узукапия, начатая умершим, и может даже закончиться ante aditam hereditatem, если только третьи лица не захватили узукапируемую вещь в свое влaдениe[742]. Но для лежачего наследства невозможно приобретение узуфрукта, и эта невозможность мотивируется тем соображением, что ususfructus sine persona esse non potest[743]. Если узуфрукт отказывается наследственному рабу, то легат, правда, имеет юридическую силу, но приобретается этот легат лишь в тот момент, когда раб с вступлением наследника в наследство получает себе определенного господина, так что приобретение легата в пользу наследства не имеет места, между тем как всякие другие легаты приобретаются наследству[744]. Раб, далее, может стипулировать в пользу наследства, но также и в пользу будущего наследника, с точным обозначением его имени (в тех, конечно, случаях, когда относительно личности наследника не могло возникнуть никаких сомнений), за исключением узуфрукта, который не может быть предметом стипуляции ввиду указанного основания[745]. Равным образом раб может совершить и акцептиляцию с тем последствием, что наследство освобождается от долга, тяготевшего на умершем[746]. Наследству приобретаются: actio legis Aquiliae, напр. в случае убийства наследственного раба[747]; actio injuriarum, напр. в случае оскорбления действием наследственного раба, отпущенного по завещанию наследодателя на волю, как скоро факт оскорбления состоится ante aditam heriditatem[748], или в случае наругательства над похоронной процессией и над телом самого умершего[749]; interdictum quod vi aut clam, вместе с правом протеста против возводимых на соседней земле сооружений или построек[750]. С другой стороны, для наследства возникают вновь обязательства или являются таковые по поводу прежде существовавших обязательств. Кто принимает на себя без договорного соглашения ведение дел наследства в интересах этого последнего, обязывает себе наследство, так что если бы наследником оказался и пупилл, на него переходит этот долг вместе с прочими тягостями наследства[751]. Если на наследодателе лежал срочный долг, обеспеченный неустойкой и срок платежа наступает по смерти должника ante aditam hereditatem, штрафное обязательство ложится на само наследство[752]. По смерти должника, ante aditam hereditatem, может быть установлено поручительство в обеспечение этого долга[753]. Равным образом возможна новация: если, напр., я стипулировал от Тиция novandi animo, sub conditione, то, что мне должен был Семпроний, затем, conditione pendente, Тиций умер и условие наступило ante aditam hereditatem, новация вступает в юридическую силу, ибо смертью должника стипуляция не погашается, а переходит к наследнику через посредство наследства[754]. Лежачее наследство может, наконец, само сделаться наследником таким образом, что, hereditate jacente, принадлежащий к его составу servus hereditarius может быть назначен наследником[755], даже если будущий его хозяин не родился еще на свет (постум)[756]; впрочем, вступить в наследство раб все-таки не мог, так как для этого требуется акт воли самого господина, которого и должно было дожидаться[757]. При этом способность раба к получению наследства (testamenti factio passiva) обсуживалась по способности умершего его хозяина, а не будущего наследника, так как наследство personae vicem sustinet non heredis futuri, sed defuncti[758], т. e. раб наследственный только тогда может быть назначен со стороны третьего лица в наследники, когда умерший его хозяин имел способность наследования[759]. То же самое нужно сказать о легатах[760], так как и отказы возможны только тем, cum quibus testamenti factio est[761], и так как, с другой стороны, "REGULA juris civilis est, quae efficit, ut quibus ipsis possumus, eorum quoque servis legare possimus"[762].
Чтобы закончить эту главу, остается сказать о тех органах, через которые проявляется деятельность юридических лиц в гражданском обороте. Этого вопроса нельзя было, конечно, не коснуться и при рассмотрении правоспособности юридических лиц; поэтому придется отчасти допустить повторение в том смысле, что некоторые из вышеприводившихся фрагментов должны быть вновь пересмотрены с измененной точки зрения, т. е. не с точки зрения правоспособности юридических лиц, а с точки зрения тех орудий, посредством которых действуют юридические лица. Таковыми органами прежде всего могли служить рабы корпораций: через рабов могли быть приобретаемы их господам вообще (в том числе и корпорациям) владение, собственность и требования. Дальше приобретений представительство рабов не простиралось, таким образом, оно не простиралось на отчуждение, на принятие вообще каких-либо обязанностей (за исключением тех случаев, когда могли иметь место actiones adjectitiae qualitatis) и на судебное представительство[763]. Возможность последнего в императорское время не подлежит никакому сомнению. Всем вообще дозволенным корпорациям предоставлено иметь актора, или синдика, через которого могли бы быть защищаемы их интересы на суде[764], причем этот актор, или синдик рассматривается именно как actor universitatis, а не как actor singulorum[765]. Актор уполномочивался для отдельного случая, общее же и неопределенное полномочие иметь хождение по делам, какие бы ни случились, не признавалось действительным; однако на самом деле римская юридическая жизнь сделала возможным и такое общее полномочие установлением постоянной должности синдика для судных дел корпорации[766]. Actor universitatis, уполномоченный на ведение дела (предполагая, что раз данное полномочие не взято назад)[767], как допускается к вчинанию иска, так, с другой стороны, привлекается и к защите корпорации, не принуждается лишь к представлению особого обеспечения насчет того, что корпорация скрепит своим согласием его процессуальные действия, разве если возникло бы сомнение относительно самого полномочия, в таком случае могло бы иметь место и названное обеспечение; вообще же актор играет роль прокуратора in rem suam, взыскивающего в свою пользу то, что составляло предмет судебного решения[768], хотя иск самый вчинялся не suo nomine, a nomine municipum или вообще unlversitatis nomine[769]. Если актор принимал на себя ответственность по иску, предъявленному против корпорации, и корпорация присуждалась к уплате, то actio judicati направлялась против самой корпорации, а не против прокуратора[770], подобно тому как actio judicati по делам, в которых ответствовал опекун за опекаемого, должна была предъявляться против пупилла[771]. Судебное представительство корпораций по искам против них казалось настолько необходимым в интересах справедливости, что, если бы для ответа по иску против корпорации актор не явился по случаю отсутствия, болезни, неспособности, всякому постороннему лицу дозволяется принять на себя защиту корпорации, подобно тому как это допускалось в исковых делах частных лиц между собою[772]. Допустимость подобного вступления в процесс постороннего дефензора вытекала из того обстоятельства, что истец имел полную возможность обеспечить свои интересы: дефензор, если брал на себя зацииту ответчика, должен был представить обеспечение в том, что присужденное по судебному решению будет уплачено (satisdatio judicatum solvi)[773]. Равно судебные стороны гарантированы были и в том отношении, что процесс при участии прокуратора и дефензора признавался юридически тождественным с тем процессом, в котором стороны участвовали бы самолично, так что из процесса с участием посторонних возникала exceptio rei judicatae для представляемых[774]. В том случае, когда прокуратор или дефензор брал на себя обеспечение в judicatum solvi, он сам же и должен был отвечать и по actio ex stipulatu, и по actio judicati[775]. Помимо исключительных случаев, когда судебную защиту интересов корпорации на суде мог взять на себя не уполномоченный представитель, судебное представительство корпорации предполагало прямое поручение или полномочие от корпорации, каковое поручение или полномочие должно было выражаться в той самой форме, которая вообще установлена была для выражения воли корпорациями. По законодательству христианских императоров, без всяких колебаний и оговорок за епископами, экономами, администраторами богоугодных заведений признается правоспособность вчинать иски и отвечать по искам, и ниоткуда не видно, чтобы эти органы церковных учреждений рассматривались как прокураторы in rem suam, а напротив, они выступают в качестве управомоченных и обязанных органов, действующих прямо и непосредственно в интересах покровительствуемого императором богоугодного дела[776].
В дополнение к сказанному об акторе, или синдике корпораций следует заметить, что, хотя обыкновенно актор, или синдик служил процессуальным представителем корпорации, им могло принадлежать представительство и в других отношениях - не процессуальных. В источниках, напр., говорится, что через актора может совершиться протест по поводу новых хозяйственных мероприятий со стороны соседа, могут быть вызываемы путем стипуляций обещания для обеспечения выдачи легатов, для обеспечения возмщения вреда в случае причинения такового, для обеспечения уплаты по судебному решению, хотя и добавляется, что в этих случаях лучше действовать через раба, чем через актора[777]. В источниках говорится, далее, что через актора может быть заявлено корпорациями согласие на принятие наследства по преторскому праву (так наз. адгносцирование bonorum possessionis), также возлагается на него принятие универсального фидеикомисса[778]. Против городского синдика может иметь место interdictum quod vi aut clam ввиду его образа действий nomine municipum[779]. Актору корпорации, точно так же как тутору и куратору, может быть подтвержден долг с обещанием уплаты со стороны должника прямо городу, пупиллу, подростку и проч.[780] Из сделок, заключенных актором во имя корпорации, иск для осуществления прав требования, основанных на этих сделках, в виде аналогического (actio utilis) дается самой корпорации, подобно тому как по поводу сделок, заключенных прокуратором вообще, actio utilis дается представляемому лицу[781].