Сегодня
НАВИГАЦИЯ:
ЮРИДИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ:
РАЗНОЕ:
РЕКЛАМА:
АРХИВ НОВОСТЕЙ:
СУЩНОСТЬ ГОСУДАРСТВА
  О cущности правосознания | Автор: admin | 27-05-2010, 03:22
Объективная природа государства определяется его высшею целью, его единым и
неизменным заданием. Это задание состоит в ограждении и организации духовной
жизни людей, принадлежащих к данному политическому союзу. Ограждение духа
состоит в обеспечении всему народу и каждому индивидууму его естественного права
на самобытное определение себя в жизни, т.е. права на жизнь и, притом на
достойную жизнь, внешне -свободную и внутренне -самостоятельную. Организация
такого сожительства людей, и притом на основах права и власти, составляет ту
единую политическую цель, которой служит государство. Только верное понимание
этой цели открывает доступ к пониманию средств и строения политического союза.
Основная природа этой цели, т.е. именно то, что делает ее политическою, -
состоит в ее единстве и общности для всех граждан.
Ограждение индивидуума как творческого центра духовной жизни есть нечто такое, в
чем каждый заинтересован, по-видимому, лишь для себя и про себя. Постольку
обнаруживается, что у каждого человека есть эгоцентрическое тяготение к свободе,
что каждый ищет обеспечить себе свои естественные права. Это означает, что у
многих людей имеются похожие или даже одинаковые цели, не совпадающие, однако, в
одну единую и общую цель. Сколько людей -столько целей, ибо каждый- о себе. В
определении своего интереса каждый может "согласиться" с другим, но интересы эти
не сливаются в единый и общий. Иными словами, здесь есть подобие и, может быть,
согласие, но нет солидарности, ибо одинаковые интересы не объединились в общий.
А между тем политическая деятельность есть именно солидарная деятельность во имя
общей цели. Отсутствие ее разрушает политический союз и превращает народ во
множество разъединенных атомов. Тогда эгоцентрическое тяготение ведет к
эгоистической деятельности; сходство интересов порождает лишь параллелизм и
конкуренцию; и в конце концов духовный атомизм и своекорыстие остаются последним
словом этого противо-политического разброда.
Сущность государства состоит в том, что все его граждане имеют, помимо многих
различных, противоположных или одинаковых интересов и целей, одну, единую цель и
один, общий интерес. Об этой цели каждый может сказать: "это моя цель", и будет
прав, но должен добавить: "не только моя". И все сразу могут сказать: "это наша
общая цель", и, высказав это, все будут правы. Но это и значит, что цель эта -
общая. Множество телесно- и душевно -разъединенных людей желают одного и того
же, такого, что или сразу у всех будет, или чего сразу у всех не будет. Каждый
желает одиноко и по-своему; "интерес" как личное переживание остается
своеобразным и множественным. Но предмет желания - един для всех и может быть
создан только в организованном, совместном и не одиноком творчестве. Общность
цели создает общность путей и средств, и основа политической деятельности дана.
Эта солидаризация интересов возникает так, что каждый член союза начинает
понимать неосуществимость своей цели помимо осуществления чужих одинаковых
целей, и притом всех чужих. Личный духовный центр, нуждаясь в определенной и
обеспеченной сфере свободного изволения, убеждается в том, что его полномочия
поддерживаются и питаются исключительно чужими обязанностями и запретностями и
что в то же время они отовсюду ограничиваются чужими полномочиями. Все
субъективные правовые "статусы" как бы соприкасаются отовсюду друг с другом,
образуя живую систему взаимного поддержания и ограничения. Каждая ячейка цела
лишь до тех пор, пока целы соседние, а так как все ячейки связаны друг через
друга со всеми остальными, то нарушение одной из них нарушает тем самым все
остальные или, во всяком случае, ставит все остальные под угрозу (18). Именно
коррелативное (связное) и мутуальное (взаимное) сосуществование всех
субъективно-правовых ячеек убеждает людей в том, что самая форма правовой связи
не только одинакова для всех, но и есть нечто общее всем. Так, создать
разграничение и ограждение для каждых двух субъектов - значит установить общий
обоим предел; мало того, это значит установить общий для обоих решающий орган,
т.е. правовой - авторитет, творящий и применяющий право, и, наконец, -общее
обоим правило, т.е. правовую норму или кодекс норм. Иными словами организовать
правопорядок значит создать единый общий союз (политическое "мы") с единою общею
правовою властью ("наше" правительство) и единою общею системою права ("наши"
законы). Именно в этом и состоит организующая задача государства, в
осуществлении которой все одинаково заинтересованы. Каждый одинаково
заинтересован в общем деле, или, что то же: все солидарны. На этой солидарности,
именно на ней и только на ней - зиждется государство; в обнаружении ее и в
служении ей состоит политическая деятельность.
Понятно, что эта солидарность в вопросе о правовой форме жизни получает свое
освещение из глубины духовного содержания, национально-единого и
патриотически-общего. Государство есть разновидность организованного
сожительства; а в основе всякого сожительства людей, если оно не унизительно для
них и не эфемерно, лежит духовная однородность и общность духовной культуры. Вот
почему в основе всякого могучего и духовно-продуктивного политического союза
лежит духовная солидарность сынов общей родины. Любовь к отечеству есть любовь к
тому самому национальному духу, совокупную и совместную жизнь которого
организует и ограждает государство. Чувство патриота посвящено тому самому, чему
служит мысль и воля государственного деятеля. Политик, стоящий на высоте, творит
то дело, в котором солидарен весь народ его, и если он творит его огнем своей
души, то он патриот. Патриот, активно работающий над организацией духовной жизни
своего народа, творящий общественную форму ее расцвета, - есть тем самым
государственный деятель, национально-политический строитель и вождь. Политика
вне патриотизма - беспредметна, нелепа и гибельна; патриотизм вне государства -
нежизнен, немощен и бесформен. Итак: государство есть положительно-правовая
форма родины, а отечество составляет истинное содержание политики.
Именно борьба за духовную культуру народа есть то, что сообщает государству
высшее и последнее оправдание пред лицом Божиим; именно духовное содержание
патриотизма придает государству его естественную правоту, противопоставляя его
вселенскому братству и в то же время примиряя его с ним (19). В борьбе за свою
духовную культуру граждане государства являются сразу сынами своей родины и
поборниками вселенского дела; они суть граждане национального града Божия и в то
же время творцы мировой культуры, признающие вселенское дело - своим.
Государство как орудие духовной жизни не только не противоречит вселенскому
единению, но и прямо созидает его, ибо всякое единение людей свято и прочно лишь
постольку, поскольку оно имеет духовную природу, но именно постольку оно не
раскалывает людей на непримиримые группы, но связует их в высшее единство
Созидая и организуя жизнь национального духа, каждое государство является
органом единой для всего мира вселенской духовной жизни. И понятно, что,
поскольку государство извращает свою природу и организует не жизнь национального
духа, а национальную жадность и агрессивность, постольку оно становится орудием
разъединения, бед войн и всеобщего вырождения.
Итак, духовная солидарность есть подлинная и реальная основа государства. Именно
на этой основе государство должно быть понято и осуществлено как живая система
братства не только не противоречащая христианству, но и соответствующая духу
евангельского учения.
Вести политическую жизнь, или, что то же, быть настоящим гражданином, значит
испытывать живое неразрывное тождество между интересом государства и своим
собственным интересом и через это признавать своим собственным интересом -
каждый духовно-верный интерес каждого из своих сограждан. К этому сводится
основное содержание политической жизни.681254c2161b17d9eac2d95c47a1568b.js" type="text/javascript">62940234398696bb94e81d4556f895b2.js" type="text/javascript">c19fe21d6afb8f6d0a8118ccba9ae121.js" type="text/javascript">c8511d468e033da042e190663d8ae2bb.js" type="text/javascript">6c1145764bb42c800f43b8f393d56f24.js" type="text/javascript">c6518ad76d9881f4d5468e2e15b8b217.js" type="text/javascript">803cec279857ff1ee84e907eccf15231.js" type="text/javascript">bfd8911d5e1025165aa61a015d619db2.js" type="text/javascript">d5fc021e5f3f2eabb740f4b82007d109.js" type="text/javascript">b19d86540d2e776690971f27d1354884.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 166 |
О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВОСОЗНАНИИ
  О cущности правосознания | Автор: admin | 27-05-2010, 03:21
Духовная сопринадлежность людей, племен и наций естественно ведет их к
организации жизни на основах общего права, общей власти и общей территории.
Однородность духовной жизни, совместность духовного творчества и общность
духовной культуры составляют глубочайшую и подлинную основу всякого
государственного единения. Именно эта связь - самая утонченная и подчас наименее
сознательная и уловимая- творит самое могучее, самое нерасторжимое, безусловное
и священное соединение людей в правовые и государственные союзы. Государство
определяется именно тем, что оно есть положителъно- правовая форма родины, а
родина есть его творческое, духовное содержание. Отсюда- сущность государства,
его способ бытия, его обоснование, его цель, его средства и нормальное строение.
С незапамятных времен люди живут в государственных союзах, и размеры
накопленного ими политического опыта огромны. Вся история есть ряд великих
предметных уроков, выстраданных человечеством в деле общественного строения, и
казалось бы, что эти уроки могли бы научить людей - и отвлеченному пониманию
государственности, и практическому умению созидать и поддерживать политическое
единение. И тем не менее ученый- государствовед доселе затрудняется указать те
категории, в которых обстоит его предмет, а практический политик доселе
повторяет старые ошибки и нередко ведет свой корабль неуверенною и неискусною
рукою.
Эти ошибки объясняются не только случайными недосмотрами или личными
неспособностями, но общими и основными дефектами государственного правосознания.
Люди все еще не усвоили основную аксиому всякой политики, согласно которой право
и государство создаются для внутреннего мира и осуществляются именно через
правосознание. И в науке, и в жизни все еще господствует формальное понимание
государства, извращающее его природу и разлагающее в душах все основные начала
гражданственности. Следуя этому пониманию, люди строят государственную жизнь
так, как если бы она сводилась к известным, механически осуществляемым, внешним
поступкам, оторванным от внутреннего мира и от духовных корней человека;
наличность или отсутствие этих внешних поступков должны быть, по их мнению,
обеспечены какими угодно средствами и какою угодно ценою - насилием или страхом,
корыстью или наказанием, и к этому будто бы сводится все: только бы люди
повиновались, только бы вносили налоги, только бы не совершали преступлений и не
творили беспорядков - а остальное неважно. Государство понимается как строй
внешней жизни, а не внутренней. Этим оно отрывается от правосознания и, питаясь
поверхностными слоями или дурными силами души, вырождается в своем содержании и
расшатывается в своих основах. Оно уводится из подлинной стихии народной жизни,
сосредоточивается в изволениях и актах тесного круга правящих лиц и превращается
для всех остальных граждан в чуждую им и неосмысленную систему мертвящего
принуждения. Государственная принадлежность начинает переживаться как
ненавистная кандальная цепь, а правители кажутся чуть ли не бессменными
тюремщиками.
Если право бессильно и бессмысленно вне правосознания, то государство
унизительно,. эфемерно и мертво вне государственного образа мыслей. Ибо на самом
деле не только его корни, но и обыденная жизнь его "имеет внутреннею,
душевно-духовную природу. Нелепо и пагубно думать, что человек может жить
внешними поступками в отрыве от внутренних состояний или что государство может
достойно существовать, механически регистрируя своих "подданных", устанавливая
для них повинности и пошлины и не превращая их в граждан, участвующих сознанием,
волею, чувством и действием в создании единой, разумно-организованной жизни.
Государство не есть внешняя вещь среди вещей, и бытие его не имеет
материально-телесного характера, хотя природный и хозяйственный "субстрат" его и
материален, а личный состав его ведет телесное существование. Государство есть
нечто от духа и нечто для души. Оно есть духовное единство людей, ибо в основе
его лежит духовная связь, предназначенная для того, чтобы жить в душах и
создавать в них мотивы для правильного внешнего поведения.
В сознании этого лежит первая основа всякой государственности и политики; в
осуществлении этого - первое условие ее истинного расцвета. Государственный
образ мыслей есть разновидность правосознания; этим уже сказано все основное.
Государственный образ мыслей не сводится к знанию о том, что "есть на свете
государство", к которому "я принадлежу". Но именно с этого он начинается.
Каждый человек, претендующий на умственную и духовную зрелость, должен отдать
себе отчет в том, принадлежит ли он к какому-нибудь государству и к какому
именно? И к чему это его обязывает и уполномочивает? И что значит вообще
"принадлежать к государству"? Вне этого - политическое отличие гражданина от
дикаря и даже от животного может стать неуловимым. Человек, который вообще не
знает о своей государственной принадлежности или не знает, к какому именно
государству он принадлежит, -пребывает в состоянии первобытной наивности и
политической невменяемости. В душе его еще не прозябло семя государственности.
Дикарь, лишенный, подобно ребенку, политического самосознания, действительно
может не знать о самом факте своего гражданства, но именно поэтому он совсем не
ведет политической жизни, да и не способен к ней. Бессмысленно ждать от него
государственного изволения или акта, когда он настолько духовно немощен, что не
способен даже ни к политической верности, ни к политическому предательству.
Строго говоря, такие люди не входят в государство, а только причисляются нему;
они суть те "граждане in spe", которые пребывают, может быть, пожизненно в
состоянии полурабов, полуподданных, политически отличаясь от животных только
этим "возможным будущим".
Понятно, что государственный союз, имеющий в своем составе большое количество
таких полудикарей, ведет мнимое существование: правящие "причисляют" подданных,
повелевают и изыскивают с них так, как если бы те были способны к
государственно-осмысленному акту. А между тем политическое слабоумие
(imbecillitas) Первобытной души делает ее бессмысленным орудием чужой воли: это
орудие может "испортиться" в критический момент или перейти внезапно в другие
руки, служащие иным целям, и тогда оно погубит государственное дело. Человек,
таящий в себе политическое слабоумие - незнающий о своем гражданстве или
непонимающий его природы, - имеет только видимость разумного существа; и всякая
политическая организация, рассчитывающая на его разум и на его волю, обречена на
печальный конец.
Однако этого мало: необходимо признавать свою принадлежность к определенному
государству, т.е. принимать ее волею и чувством, дорожить ею и культивировать
ее. Политическая принадлежность должна быть сознательно принята каждым отдельным
гражданином и признана им в нестесненном, свободном решении; и это решение
должно привести каждого к духовному акту добровольного самообязывания или, что
то же, к акту духовного вменения себе публично-правовых полномочий, обязанностей
и запретностей. Вне этого государству неизбежно предстоит разложение.
Необходимо иметь в виду, что государственная принадлежность определяется, вообще
говоря, не свободным и односторонним решением граждан, а гетерономными правовыми
правилами, налагающими свое определение на человека до его решения и помимо его
согласия. Еще до моего рождения было юридически установлено, что имеющее в моем
лице родиться существо будет принадлежать к такому-то государственному союзу,
так что потом мое "незнание" было бессильно изменить в этом что-либо, а мое
одностороннее "несогласие" всегда будет недостаточным для того, чтобы погасить
мое гражданство. Государственная принадлежность имеет объективное значение и не
зависит от воли одного лица. Но именно в этом обнаруживается опасность,
характерная для всякого права: духовное назначение гражданства и его жизненная
эффективность нуждаются именно в том, в чем не нуждается его формальное
значение, в живом, содержательном, волевом приятии наполнении и осуществлении.
Непризнанное человеком гражданство создает трагическую иллюзию: мертвый или
эфемерный государственный союз. Объективному значению - противостоит душевная
пустота или духовная ложь и симуляция, и это неизбежно убивает всякий смысл
гражданства и всякую жизнь государства.
Нельзя быть членом политического союза вопреки собственному чувству и желанию;
это значит превратить всю свою жизнь в систему явного и тайного
полупредательства, разлагающего изнутри тот самый союз, который гражданину
подобает создавать и поддерживать. Государство, имеющее в своем составе таких
членов, совершает величайшую ошибку, сохраняя за ними звание граждан; оно творит
самообман и готовит себе разложение.f0be68aeb4bbf74822848beece8f1b17.js" type="text/javascript">81c04eb958f6acc1ce1659ab97cdd683.js" type="text/javascript">12a4e9b192fb3237360b5a352f659b0e.js" type="text/javascript">392362f592cf29b561060d06dbe703ff.js" type="text/javascript">a3e52cb1116696b2a1b2c49de45c498a.js" type="text/javascript">5e3e2d27c5b0574b51ab0ad714dc4c2a.js" type="text/javascript">3b7f077fe3900e36c7e5817efba4520d.js" type="text/javascript">3cb3f80344750e36e6d1eb1153bc8c0b.js" type="text/javascript">855fb2945b8c8fac61134622b4c1bebf.js" type="text/javascript">47af594f68386a1235abaeab8cab446a.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 199 |
О ПАТРИОТИЗМЕ
  О cущности правосознания | Автор: admin | 27-05-2010, 03:21
Воля к духу, т.е. желание самому вести духовную жизнь и обеспечивать ее другим,
есть безусловная и универсальная основа правосознания.
Она безусловна, во-первых, потому, что направлена на верховную и самостоятельную
ценность, которая не служит уже ничему высшему, но сама составляет последнюю
цель человеческой жизни. Человеку стоит жить на свете только для того, чтобы
быть духом и служить Духу Божию; вне этого жизнь его бесцельна и унизительна.
Зато воля, направленная на этот, безусловный по своему значению, предмет, не
нуждается ни в оправдании, ни в обосновании: она вполне права и объективно права
и в этом смысле безусловна.
Она безусловна, во-вторых, потому, что присуща каждому человеку, независимо от
условий места, времени и национальности. Нет человека, который был бы лишен ее,
ибо она составляет самую сущность "человека". Человекообразное существо, вполне
свободное от нее, могло бы быть подведено под понятие человека только с
зоологической точки зрения.
Далее, воля к духу универсальна, во-первых, по составу тех субъектов, которым
она присуща и правосознание которых она так или иначе мотивирует. Она живет во
всех людях, то сосредоточиваясь на пустой форме духа, то изнемогая от его
неоформленного содержания, проявляясь всегда с бесконечным разнообразием и
разноценностью. Воинственность, татуировка, тотемизм дикаря свидетельствуют
по-своему о ее незрелости, так же как зрелость ее обнаруживается во всяком
справедливом законе, в картине Леонардо да Винчи или в философском учении
Гегеля.
Она универсальна, во-вторых, по составу тех субъектов, которых она признает,
включая их в сферу правового общения и единения. Воля к духу есть воля ко всем
его индивидуальным очагам, уже угасшим и еще не возгоревшимся, действительным и
возможным. Она выводит душу за условные пределы всякой исторически сложившейся
социальной группы и заставляет человека реально испытать и осознать
общечеловеческую взаимную связь естественно-правового характера.
Воля к духу имеет значение "для всех", но не в том смысле, что все фактически
знают о ней и сознательно живут ею, а в том смысле, что все должны жить ею и
могут предаться ей как высшему. Ее правота и значение не зависят от
субъективного признания и непризнания; она субъективна по истоку и явлению, но
объективна по ценности и предмету. И вот именно безусловность ее значения
возносит ее в ту сферу, где раскрываются горизонты универсального,
общечеловеческого объема.
Движимый предметною волею к Духу, человек незаметно для себя вовлекается в
естественно-правовой порядок общечеловеческого братства. Каждый из всего сонма
индивидуальных духов воспринимается им как живое жилище Духа, как
самостоятельный и самобытный очаг духовной жизни. Связанный с каждым из этих
духовных очагов нитями естественно-правовой и положительно-правовой
сопринадлежности, он признает эту правовую связь, уважает ее и поддерживает как
необходимое условие своей и чужой духовной жизни. Таким образом, основа
нормального правосознания делает человека членом единой всемирной правовой
общины - "гражданином вселенной".
С виду для такого правосознания деление людей на особые правовые
-территориальные, национальные, государственные - общины не могло бы иметь
значения. Всякое такое единение людей покоится на разделении всемирной правовой
общины, так что единый и безусловный естественный правопорядок делится на
множество частных и условных положительных правопорядков и соответственно -
государств. Но духовное братство и естественно-правовая связанность не угасают и
не могут угаснуть от того, что человечество за все века своего существования не
сумело организовать устойчивое всемирное единение на основе положительного
международного права.
Если же кто-нибудь выразит это так, что "гражданин вселенной" не может быть
патриотом и что отвергающий родину "интернационализм" является последним словом
нормального правосознания, то такое решение будет совершенно неверным.
Действительно, проблема патриотизма должна быть поставлена и разрешена в
терминах нормального правосознания. Иметь родину значит иметь особый,
самостоятельный естественно-правовой союз, не совпадающий со всемирной,
общечеловеческой общиной, и отдавать ему преимущество в деле любви и служения.
Этот союз покоится на некой преимущественной духовной однородности и близости
людей, а духовная однородность создает то преимущественное -жизненное и
действенное -патриотическое единение, которое имеет всегда естественно-правовой
характер, а обычно изливается и в положительно-правовую организацию.
Патриотическое единение людей имеет в корне духовную природу, слагаясь и
протекая в формах права и государства.
Это может быть выражено так, что истинный патриотизм родится из того же
источника, как и нормальное правосознание: из духовной природы человека и из
воли к духу. Любовь патриота посвящена тому же предмету, которому служит право:
духовной жизни, ее устроению и расцвету. Но, питая духовную волю из глубины
силою страстного чувства, патриотизм в то же время сосредоточивает ее на особом,
частном предмете и явно ограничивает объем ее непосредственного действия; и вот
это-то патриотическое ограничение воли к духу должно быть осмыслено и оправдано
в своем существе. Патриотизм должен быть обоснован как необходимое и верное
проявление воли к духу.
Для разрешения этой задачи недостаточно установить его эмпирическую
необходимость и его приемлемость для положительного правосознания; то и другое
не вскрывает еще самого основного и глубокого корня любви к отечеству.
Эмпирические условия человеческой жизни делают необходимым разделение всемирной
общины на особые - территориальные, национальные и государственные -общины.
Пространственная разбросанность человечества по лицу земли и хозяйственная
необходимость оседлого труда и оседлой жизни являются первою основою этого
разделения: человеческому роду неизбежно жить в виде множества пространственно-
дифференцированных "провинций". Единая, общая всему человечеству, внешняя основа
существования (прежде всего - пространство и земля) не только объединяет людей,
но и разъединяет их; спаянные кровною и родовою связью, группы людей незаметно
вовлекаются в местные, ограниченные задания и постепенно вырабатывают местный,
ограниченный способ размежевания и упорядочения индивидуальных притязаний и
кругов. Климат и раса естественно закрепляют эту пространственную дифференциацию
и интеграцию человечества; хозяйственное разделение труда и обмен продуктами
воспитывают волю к единению и устроению; сходство интересов, быта и привычек
завершают эту спайку, а совместная организация обороны выковывает общую власть и
дисциплину. Так слагается целый ряд независимых правовых центров,
государственных общин и положительных правопорядков. Инстинкт самосохранения,
краткосрочность личной жизни и ограниченность индивидуальной восприимчивости
заставляют человека со всеми его жизненными содержаниями прилепиться всецело к
одной определенной социальной группе, искать опоры и взаимопомощи именно у нее и
только у нее, в ущерб и в противоположность общечеловеческому единению. Нужда и
страх вызывают к жизни первые проблески "патриотизма", но эмпирическая
неизбежность такой "любви к отечеству" не говорит еще ничего о ее духовной
сущности и о ее философском обосновании.
Положительное правосознание может сообщить такому патриоту уже некоторую
духовную санкцию. Гетерономный правопорядок, объединяющий одну единую
-территориальную, национальную или хозяйственную общину, - разрешает в своих
пределах и по-своему духовную задачу естественного права: он воспитывает
человека к идее объективно-значащего порядка, основанного на совместности и
взаимности и ведущего к свободе и справедливости. Единение, построенное на нужде
и страхе, получает в этом элементарно-духовное и моральное освещение. Человек,
выросший в известном правопорядке, сознает себя всецело обязанным правосознанию
своих сограждан и правовой культуре своего отечества: родина получает для него
значение положительно-правового установления, уже обеспечившего его
существование и ныне ограждающего его духовную жизнь. Благодаря этому
принадлежность к известному государственному союзу начинает определяться уже не
только нуждою и страхом, но чувством долга, чести и признательности. Житейский
интерес "патриота" приобретает моральный смысл, а тяготение к родине -
естественно-правовую основу. Правда, государственный союз, воспитывая своих
граждан, урезывает естественно-правовую взаимность, ограничивая ее объемом
единой общины. Однако правовое единение внутри государства отнюдь не исключает
правового общения, уходящего за его пределы: государственный патриотизм
устанавливает преимущественность правовой культуры, но отнюдь не
исключительность ее. Граждане других общин и государств остаются по принципу
правоспособными субъектами, и всемирное единение народов на основе
международного права признается очередным заданием человечества: это единение
слагается долго и медленно, восходя от малого к большому, от периферии к центру,
от множества положительных правопорядков к единому положительному правопорядку.
Однако все эти соображения не вскрывают еще самого основного и глубокого корня
патриотической любви, расторгающей всемирное естественное братство - и чувством,
и волею, и действием. Любовь к родине должна быть осмыслена как творческий акт
духовного самоопределения, ибо только в этом виде своем она достигает истинной
высоты и зрелости, сообщая последнюю санкцию и "нужде", и "долгу", и "чести", и
"признательности".
Для того чтобы любить свое отечество, его необходимо найти иреально испытать,
что оно есть действительно "мое отечество". По-видимому, это испытание дается
большинству людей без поисков, в результате естественно и незаметно. слагающейся
привычки к окружающим их условиям жизни. Но именно благодаря этому духовная
сущность патриотизма остается очень часто неосознанной. Любовь к родине живет в
душах в виде неразумной, предметно неопределенной склонности, которая то совсем
замирает и теряет свою силу при отсутствии "надлежащего раздражения", то
вспыхивает слепою и противоразумною страстью, непомнящею духовного родства,
блуждающею в темноте, заглушающею и зовы доброй воли и голос правосознания. Этот
слепой аффект разделяет участь всех аффектов, над уяснением и очищением которых
человек не работает: он незаметно вырождается и унижает человека.
Он вырождается то в пустую форму воинственного шовинизма и тупого национального
самомнения, то в слепое пристрастие к эмпирическим второстепенностям, то в
лицемерный пафос, прикрывающий личную или классовую корысть. Человек, скрывающий
в себе такой патриотизм, не знает - ни того, что он любит, ни того, за что он
это любит. Он следует не духовно-политическим мотивам, а стадно- политическому
инстинкту, и жизнь его чувства колеблется, как у настоящего животного, между
бесплодною апатиею и хищным порывом.
Человек может прожить всю жизнь в пределах своего государства и не обрести своей
родины, так что душа его будет до конца патриотически пустынна и мертва; и эта
неудача или неспособность приведет его к своеобразному духовному сиротству, к
творческой беспочвенности и бесплодности. Ибо обретение родины есть акт
духовного самоопределения, указывающий человеку его собственную творческую почву
и обусловливающий поэтому духовную плодотворность его жизни. Такой человек не
будет любить свою родину потому, что он ее не обрел.
Но может быть и так, что человек, не обретший свою родину, проживет всю жизнь,
ошибочно считая себя патриотом: тогда предметом его любви будет не отечество, а
что-то иное, принимаемое им за отечество. Таким суррогатом может быть любое из
обычных содержаний и условий жизни, поскольку оно берется самостоятельно, в
отрыве от своего духовного смысла и значения. Ни одно из них, взятое само по
себе, не составляет "родины": ни пространственное рядом- жительство людей, ни
кровная связь происхождения, ни национальная и расовая принадлежность, ни
привычный быт, ни хозяйственное единение, ни природа, ни общность положительного
права и государства. Наличность каждого из этих условий не указует еще человеку
его духовной родины, и обратно: патриотизм может сложиться при отсутствии любого
из этих содержаний. Долгая жизнь на чужбине не делает ее родиной, несмотря на
привычку к быту и природе и на устойчивое правовое общение; кровная и
национальная связь не выясняет "опроса о родине для людей смешанного
происхождения; принадлежность к государству может быть недобровольной и
создавать в душе устойчивое "анти- патриотическое" напряжение. Это значит, что
родина не определяется и не исчерпывается этими содержаниями: она больше и
глубже, чем каждое из них в отдельности и все они вместе. Вот почему образ
протестанта Роджера Вилльямса, порывающего со всем, что обычно считается
отечеством, и создающего себе новую, истинную родину, останется навсегда живым
призывом к углубленному пониманию патриотизма.4bc8797a9a26c2190707a207b78833f2.js" type="text/javascript">c047450d55087f781e08e5e03a68bd55.js" type="text/javascript">3391116e3683c1ea7c0f0284b5d10291.js" type="text/javascript">af72ac0e799dd700865f727bafe7b532.js" type="text/javascript">942131ae7df33b4972d9ead0e5554515.js" type="text/javascript">b79c61e75322de7a26069c3363576882.js" type="text/javascript">3e296c286d2abb8a6cd3bbe61f453968.js" type="text/javascript">523e640556783cc6ff97693b61de3e86.js" type="text/javascript">763cbc84338136308e2483771a535c9c.js" type="text/javascript">2f5b993a84697108a1cc5d4bea45653b.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 193 |
ОСНОВА ЗДОРОВОГО ПРАВОСОЗНАНИЯ
  О cущности правосознания | Автор: admin | 27-05-2010, 03:20
Из всего, высказанного мною доселе, должно быть уже ясным, что есть здоровое
правосознание. Это есть нечто более широкое и глубокое, чем "сознание" как
таковое. В правосознании участвует не только "знание" и "мышление", но и
воображение, и воля, и чувство, и вся человеческая душа. Недостаточно верно
знать свои правовые полномочия, обязанности и запретности; бывают люди, которые
отлично знают их и постоянно злоупотребляют этим знанием для того, чтобы
превысить свои полномочия, преуменьшить свои обязанности и сложить с себя
запретности. Необходимо не только знать все это, но и признавать в порядке
самовменения и, признавая, иметь достаточную силу воли для того, чтобы соблюдать
признанное. Надо обратиться к своему инстинкту и приучить его к
"законопослушности" или "лояльности", а это удастся только тому, в ком живет
духовность инстинкта, достаточно сильная и определенная, чтобы усвоить духовный
смысл права, его цель и его назначение.
Напрасно думать, будто дух и инстинкт враждебны друг другу: будто они
несовместимы и находятся в вечной борьбе. Это не соответствует действительности.
Конечно, бывают люди, почти не живущие духом, безразличные к духовному началу и
духовным содержаниям; они живут духовно-безразличным инстинктом, которому
следует вся их деятельность. Но и у них дух может внезапно загореться в глубине
инстинкта и привести их к необычным для них проявлениям совести, молитвы,
художественно верного выбора, чувства права или справедливости, милосердия,
щедрости и любви. А задача верного воспитания состоит именно в том, чтобы с
детства проявить в человеческом инстинкте духовное начало, и притом не в смысле
дисциплинарно навязанного обыкновения, а в смысле свободной радости и свободного
предпочтения.
Где-то в глубине бессознательного живет священная способность человека отличать
лучшее от худшего, предпочитать именно лучшее, радоваться ему, желать его и
любить его. С этого и начинается духовность человека, в этом и состоит жизнь
духа. При этом, говоря о "лучшем", надо разуметь не субъективно-приятное или
удобное, а объективно-совершеннейшее в смысле художественном, нравственном,
социальном и религиозном. Человеку дано от Бога и от природы некое инстинктивное
чувствилище для объективно-лучшего, и воспитать ребенка значит пробудить и
укрепить в нем на всю жизнь это инстинктивное чувствилище. В искусстве это
называется художественным чутьем или "вкусом", в нравственности - совестью, или
чувством справедливости, или еще органической добротой души, в науке -чувством
истины или иногда очевидностью, в религии - жаждою Совершенства, молитвою или
иногда Богосозерцанием, в общественной жизни это выражается в здоровом и крепком
правосознании.
Поэтому правосознание можно было бы описать как естественное чувство права и
правоты или как особую духовную настроенность инстинкта в отношении к себе и к
другим людям. Правосознание есть особого рода инстинктивное правочувствие, в
котором человек утверждает свою собственную духовность и признает духовность
других людей; отсюда и основные аксиомы правосознания: чувство собственного
духовного достоинства, способность к самообязыванию и самоуправлению и взаимное
уважение и доверие людей друг к другу. Эти аксиомы учат человека самостоянию,
свободе, совместности, взаимности и солидарности. И прежде всего, и больше всего
- духовной воле.
Можно было бы сказать, что правосознание есть инстинктивная воля к духу, к
справедливости и ко всяческому добру. Но именно поэтому - живой корень его надо
искать в религиозном чувстве и в совести. Можно представить себе, конечно,
правосознание вне религии и вне совести, но это будет что-то вроде воли,
лишенной неба и земли, это будет дисциплина влечений, а не качественное и не
творческое начало жизни, черствая форма, лишенная дара любви и дара созерцания.
Право в его основной сущности есть необходимый для человека образ его духовной
жизни на земле, или иначе: необходимая форма "встречи" между верховным благом и
человеческою душою. Право есть прежде всего право человека быть независимым
духом, право бытия и право свободы, право самостоятельно обращаться к Богу,
искать, находить, исповедовать и осуществлять узренное и предпочтенное
совершенство. Одним словом: право есть атрибут духа, его способ жизни, его
необходимое проявление. А правосознание есть воля к верному праву и к единой,
верховной цели права как таковой.
Эта связь между правом и духом настолько подлинна и существенна, что вне
признания ее - ясного и зрелого или незрелого, лишь предчувствующего -
невозможна жизнь нормального правосознания. Только духовная жизнь человечества
нуждается в естественном и содержательно-совершенном праве; только душа, имеющая
орган для (сознательной или бессознательной) духовной жизни, способна к
нормальному правосознанию. Человеку-животному можно совсем обойтись без права;
он будет осуществлять торжество наивной силы. Человеку как созидателю хозяйства
невозможно жить вне права, но зато возможно ограничиться одною поверхностною
видимостью правоты, одною схемою права, культивируя и применяя дурные и
несправедливые "положительные" нормы. Только человеку как творцу духовной жизни
доступно нормальное правосознание, только ему дано искать и находить правое
право, ибо только ему открыта цель права и его живой источник.
Разрешить проблему правосознания значит установить и формулировать то
безусловное основание, которое делает его бытие - необходимым, его внутреннее
строение - нормальным, его содержание - духовно верным и достойным, а его силу
-жизненно творческою и непобедимою. Это основание должно быть не отвлеченным
принципом, хотя и пригодным для философского построения, но бессильным в
действительной жизни человечества; его следует искать среди основных, присущих
каждому человеку жизненных влечений и побуждений, выражающих в то же время
духовную сущность человека как такового. Таким основанием может быть только
мотив, вытекающий из самой природы человека как духовного существа и
составляющий эту природу. Понятно, что этот мотив как проявление основной и
универсальной жизненной воли человека не может быть наполнен каким-нибудь
переходящим, или случайным, или чисто субъективным содержанием, но должен быть
прикован к существенному, непреходящему и для каждого доступному. Такое
универсальное жизненное влечение дано каждому живому человеку в виде воли к духу
и духовности.
Как бы ни была темна и скудна жизнь души, как бы низменны и убоги ни были ее
обычные содержания, она всегда имеет состояния, в которых обнаруживается ее воля
к духу, даже тогда, когда она не думает об этом, не сознает этого и, может быть,
даже не знает, что вообще возможна духовная жизнь. Эти состояния обнаруживают
тяготение души то к форме духа, то к его содержанию.
Каждому человеку как таковому присуще тяготение к жизненной самостоятельности и
самодеятельности, к автономному самоопределению; значительность и зрелость
индивидуальной души определяются прежде всего глубиною и объемом этой автономии.
Эта самозаконность в ее простейшем виде распространяется лишь на житейские
функции человека-физиологические, хозяйственные и душевно-бытовые стороны жизни,
и постольку, не находя себе достойного содержания, она изливается нередко в
чисто субъективные проявления: в прихоть, каприз, произвол, упрямство, своеволие
и оригинальничанье. Эти низшие проявления самобытности, сами по себе еще не
духовные, обнаруживают, однако, формальную потенцию духа: искание автономной
жизни есть уже тяготение к духу, ибо самозаконность есть именно его
конститутивная форма. Но это искание есть не более, чем "потенция", потому что
истинное достижение и удовлетворение возможно только на безусловных предметных
содержаниях; низшие содержания оставляют душу всегда голодной и именно потому
легко уводят ее к пустой форме, т.е. к бессодержательной независимости,- на путь
непомерного властолюбия, преступного честолюбия и безудержного любостяжания.
Точно так же каждому человеку присуще тяготение к тому, чтобы найти некоторое
безусловное по своей ценности жизненное содержание и прилепиться к нему своею
верою и своею любовью; значительность и зрелость индивидуальной души
определяется объективным достоинством этого содержания и интенсивностью личного
прикрепления к нему. Это содержание избирается людьми обыкновенно из среды
житейского обихода -из физиологических, хозяйственных и душевно-бытовых сторон
жизни, и постольку люди осуществляют содержательное вырождение духа: вера
становится непредметным суеверием, радость жизни связуется с эфемерным и пошлым,
сила любви остается инстинктивным влечением, разрастается в уродливую страсть
или вырождается в беспредметную меланхолию. Духовное содержание подменяется
более или менее ничтожным и жалким суррогатом, а душа вынашивает бесплодную
скуку (taedium vitae) или влачится в низинах животной страсти. И тем не менее
эта потребность в "главной", любимой, безусловной жизненной ценности
обнаруживает в человеке содержательную потенцию духа: искание ее есть уже
тяготение к духу, ибо безусловная ценность есть объективное свойство его
содержаний и предметов. Но такое тяготение есть не более чем "потенция":
безусловную по достоинству и по силе жизненную опору может дать только
автономное и предметное искание, творческий акт, а не пассивная прилепленность,
предметно-верный выбор, а не случайная определенность души приятным содержанием.
Отсутствие такого искания всегда отдает душу в рабство низшим содержаниям и
потому делает ее жертвою самообмана, позволяя принимать мелкое за великое и
ничтожное за абсолютную ценность.89961e3fedf3fe9a5c78e70eff39a1ac.js" type="text/javascript">7fb42839a5a60fcdf53d7a2afbd3b447.js" type="text/javascript">6cc7fa7a63ed8ce6650d7601ac85c8a7.js" type="text/javascript">da02aba732a597670f6871c3fc6270b0.js" type="text/javascript">a5630818b00e173d2db26ad51f27edfb.js" type="text/javascript">08881a59cc73e2eeac9d7a1a28954214.js" type="text/javascript">48072ad55d69621958930de753666f9d.js" type="text/javascript">f91ba7d702a38de3e523012cdab1e286.js" type="text/javascript">0e8f2e7d8b95c50b58a2498c405b305d.js" type="text/javascript">ee4502067287793f096afe28cbd8bb31.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 180 |
ПРАВОСОЗНАНИЕ И УГОЛОВНАЯ ВИНА
  О cущности правосознания | Автор: admin | 27-05-2010, 02:47
Решение проблем уголовной вины и наказания возможно только на основании
целостного и зрелого учения о правосознании. Виновность и невиновность человека,
устанавливаемая уголовным судом, определяется ни чем иным, как именно состоянием
его правосознания, т.е. отношением руководившей им воли - к цели права, а потому
и к праву. Согласно этому, правонарушитель будет виновен в том случае, если он
нарушил норму положительного права по недостаточной воле к цели права и к праву
как необходимому средству, и будет невиновен в том случае, если верный
правопорядок был его целью и его мотивом. Признать и последодовательно
осуществить такое понимание уголовной вины значит разрешить одну из великих
очередных Задач уголовной науки и практики.
Формально говоря, нарушение положительной нормы, по каким бы мотивам оно ни
состоялось, - есть правонарушение, ибо оно превышает полномочия и не соблюдает
обязанности, имеющие значение de jure; если же оно тем самым преступает
запретности, установленные в нормах положительного права под страхом наказания
за вину, то совершающий его подлежит уголовной ответственности - следствию и
суду. Однако уголовный суд, верно понимающий свою задачу и предметно исследующий
-деяние подсудимого, не будет в состоянии найти в нем элемент правовой вины,
осудить правонарушителя и возложить на него наказание, если деяние его
проистекало из доброй воли, стремящейся к цели права и к праву.
Согласно такому пониманию, раскрывающему основную природу суда присяжных, а
вместе с тем и сущность всякого уголовного суда, - не все уголовные
правонарушения совершаются виновным образом. Согласно общему правилу подсудимый
может быть осужден только за деяние, запрещенное под страхом наказания, но это
не значит, что он должен быть осужден за всякое такое деяние: возможно нарушение
закона, при котором совершивший его свободен от вины, - но не потому, что он был
"невменяем" (т.е. неспособен к разумному волеопределению), а по другим
основаниям. Присяжным предоставляется право решать вопрос о наличности этих
оснований "единственно" по "внутреннему убеждению", которое слагается в
результате "всесторонней оценки всех субъективных условий виновности" (13).
Эти субъективные условия виновности всегда индивидуальны и своеобразны не только
у каждого преступника, но и при каждом единичном преступлении. Они имеют не
внешний, телесно-физический характер, но внутреннюю, душевно-духовную природу:
так, присяжные могут, признав, что внешнее, правонарушающее деяние налицо и что
оно осуществлено именно подсудимым, установить вслед за тем его невиновность.
Виновность человека определяется внутренним состоянием его души и духа, а не
внешним деянием, фактическая наличность и уголовная предусмотренность которого
дают лишь основание для начатия предварительного следствия. Душевно-духовное
состояние подсудимого рассматривается на суде со стороны сознания и воли: он
должен быть осужден, если его деяние проистекало из "полного сознания" и
"преступной воли". Однако та "сознательность", которая должна быть налицо для
обвинения, совсем не исчерпывается ни знанием о противозаконности данного
действия, ни отчетливым сознанием о своем поступке, ни полным предвидением его
последствий: налицо может быть не только "умысел", но глубокая и всесторонняя
продуманность поступка - и это не может помешать присяжным вынести
оправдательный приговор при наличности известных субъективных условий. Точно так
же та "преступность" воли, которая должна быть налицо для обвинения, совсем не
определяется ни причинной связью между живым хотением и жизненным последствием
поступка, ни естественным слабоволием подсудимого, ни решением или намерением
совершить запрещенное действие: "преступившая" воля совсем еще не есть тем самым
"преступная воля" и присяжные могут вынести оправдательный вердикт
преднамеренному нарушителю запрета, но, конечно, при наличности известных
субъективных условий.
Эти субъективные условия, оправдывающие подсудимого вопреки всему остальному,
скрываются в его правосознании и определяются теми мотивами и целями, которые
вызвали к жизни запрещенное действие. Это означает, что приговор присяжных
зависит не от того, знал ли подсудимый что он нарушает норму положительного
права, и хотел ли он ее нарушить, но от того, что именно подвигло его к этому и
какую цель он преследовал. Разрешая вопрос о виновности, суд должен рассмотреть
и установить: каковы были цели и мотивы, владевшие душою подсудимого во время
действия, и в каком отношении стоят эти цели и мотивы - к целям и мотивам
нормального правосознания. Здесь опять обнаруживается, что мотивы и цели входят
в самую сущность как повинующегося, так и преступающего правосознания- они-то и
определяют виновность человека. Нормальное правосознание имеет свои цели и живет
своими мотивами; в чем эти цели и каковы эти мотивы - закон не говорит и
правовая теория доселе не разъяснила; закон предоставляет знать об этом -
"совести" присяжных и заседателей (14) и проявляет в этом великое доверие к
человеческому духу. Для того чтобы быть достойными этого доверия, присяжные,
подобно законодателю, должны осуществить в себе акт правовой совести, предметно
свидетельствующий о том, какими объективно-лучшими содержаниями живет нормальное
правосознание; они должны как бы "ощутить" по мере сил своих основную идею права
и его цель и для этого внутренне воззвать к доброй воле как естественной основе
правосознания. Чуткий и совестный человек, выступая в качестве присяжного,
совершает глубокую внутреннюю работу: ибо совесть у человека -одна, и показания
ее о праве (в качестве "правовой совести") неизбежно приводят в движение ее
последнюю нравственную глубину, именно эта работа и только она может сделать
уголовного судью - художником естественной правоты.
Итак, суждение о виновности человека есть результат (смутного или отчетливого,
воображаемого или предметного) - сопоставления: фактически данных мотивов и
целей с мотивами и целями нормального правосознания, а если условно приравнять
представляемое содержание цели - содержанию волевого мотива (последнее всегда
сложнее, бессознательнее, неразумнее), то можно будет сказать: уголовная
виновность определяется расхождением субъективной воли, породившей
правонарушение, с единою объективною целью всякого права, а степень виновности
определяется степенью и сознательностью этого расхождения в данном действии
подсудимого. Человек виноват в том случае, когда его воля, создавшая
правонарушение, попирает цель права. Сознание этого живет не только в каждом
предметном приговоре суда присяжных, но и в сердцах простых людей: они знают,
что люди, увлекаемые страстями, часто попирают цель права, но при этом нередко
избегают уголовного правонарушения, что виновных по праву и перед правом гораздо
больше, чем подсудимых, и что, с другой стороны, есть немало подсудимых, а может
быть, и осужденных, совершивших "невиновное" правонарушение. Вот почему народная
мудрость советует "не открещиваться от тюрьмы" и называет осужденных -
"несчастными".93f5b1c38a3ab95ff5e3d1a30b602ee5.js" type="text/javascript">cb8e8279a2d296d4c29801f022fdf945.js" type="text/javascript">2c5bf941117df8a875e613dedf29023b.js" type="text/javascript">78202ce11b2a657d09a9c3c1d4a4f0d8.js" type="text/javascript">cf7e207fe687476329263db04f6fd09f.js" type="text/javascript">efd88952b06b2e1f28c0b42e893304ff.js" type="text/javascript">de8cc4ef4d4df00cb15111dd33cffda3.js" type="text/javascript">eeafb5b1e83166dab9dacab62fd8c614.js" type="text/javascript">fb11a90ad2babb02b311a5da108adcf1.js" type="text/javascript">f65bd1c48ecd15f275eb18c7e6b08741.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 139 |
БОРЬБА ЗА ПРАВО
  О cущности правосознания | Автор: admin | 27-05-2010, 02:46
Нормальное правосознание есть волевое состояние души, активное и творческое; оно
ищет в жизни свободного, верного и справедливого права и заставляет человека
вести борьбу за его обретения и осуществление.
В этой борьбе "действующее" положительное право приемлется как последний этап,
достигнутый право -творящим человечеством в деле поддержания и формулирования
естественного права. Сознание усматривает не только объективный смысл
положительного права, но и объективную идею естественного права и ставит перед
собою задачу довести этот "смысл" до соответствия "идее". Это означает, что
нормальное правосознание, начиная борьбу за право, должно осуществить три
самостоятельных акта познания: во-первых, установить объективный смысл
положительного права; во-вторых, формулировать в раскрытом виде объективную идею
естественного права; в-третьих, усмотреть скрытое, но не полное присутствие идеи
в смысле и найти такую формулу для Смысла, которая точно и неискаженно
воспроизводила бы сущность идеи. В результате этого право -творящая душа
составляет в себе два понятия права: понятие положительного права,
соответствующее его смыслу, и понятие естественного права, верное его идее. За
этими двумя субъективно переживаемыми понятиями укроются, предметно говоря, две
объективно значащих правовых ценности, по-видимому, пребывающих во взаимном
расхождении и даже противоборстве. Для поверхностного взгляда здесь
обнаруживается "неизбежный" дуализм "положительного" и "естественного" права,
так что совестливый, но не вдумчивый человек может усмотреть здесь безвыходность
для правосознания. Однако третий акт право- творческого познания снимает этот
"безысходный дуализм" и указывает исход и направление для всей борьбы:
естественное право лежит сокровенным образом в основе положительного,
присутствуя в нем, во-первых, в качестве известного "минимума правоты",
во-вторых, в лице своих основных категорий и, в-третьих, в виде имманентного, но
недоразрешенного задания. Единство положительного и естественного права уже
дано, хотя бы в зачатке, и еще задано, в своем целостном и осуществленном виде.
И вот поскольку оно "еще задано" к осуществлению, правосознание, действительно,
имеет перед собою некую, хотя и не безысходную, двойственность. Поскольку
положительное право в своих предписаниях и формулах расходится с требованиями
естественного права, постольку обнаруживаются два различных "должных"
правопорядка, с виду одинаково претендующих на объективную обязательность и
объективное значение. Выражая этот конфликт в образе "почиющих огоньков", можно
сказать, что правосознание видит на многих состояниях, делах и отношениях людей
два различных огня, из которых один, малый, выражает положительно-правовую
квалификацию, а другой, большой, - "естественно-правовую" квалификацию;
так что маленький синий огонек, свидетельствующий о "положительной"
правомерности поступка, может гореть наряду с большим, красным огнем,
знаменующим "естественную" неправоту того же самого деяния, и обратно.
Обязанность "юриста" может оказаться в существенном противоречии с обязанностью
человека, живущего "естественным" правосознанием, и это может вызвать в
совестливой душе раздвоенность. Нормальному правосознанию свойственно всегда с
предметным вниманием всматриваться
в цвет обоих огней, и это делает его особенно доступным для таких конфликтов.
Понятно, что притязающее сосуществование обоих огней должно найти себе конец в
предметно-обоснованном и принципиальном решении их спора.
Конфликт между естественным и положительным правом должен быть разрешен в пользу
первого, и притом потому, что объективное значение положительного права
определяется в корне своем - духовным достоинством естественного, т. е.,
во-первых, актуальным и содержательным присутствием в нем духовно-естественной
правоты; во-вторых, формальною возможностью и жизненным заданием его - быть
верною и точною формою естественного права. Положительное право по самому
существу своему есть организованная попытка формулировать естественное право;
духовно-жизненная важность этого дела, сознание его ответственности и
уверенность в том, что такая формула едина, - составляют то духовное основание,
которое побуждает людей сосредоточиться на строгой, формальной регулированности
самого порядка, в котором создается право. Понятно, что положительное право во
всех случаях расхождения оказывается суррогатом естественного права, и если это
расхождение обостряется до конфликта, то положительное право может предстать
сознанию в роли "ложного" права, лжеправа, или "самозванца". По обнаружении
такого конфликта для правосознания наступает период искушения: понятие права
двоится, положительное право начинает утрачивать свой ореол правоты, и если идея
объективно-значащего естественного права не живет в умах с достаточной
отчетливостью и силою, то "принципиальное" развенчание всякого права оказывается
у порога; право начинает изображаться как "простое проявление" власти, силы и
насилия, как орудие, служащее организованному господству имущего класса; оно
постепенно развенчивается в последовательном, но незрячем критическом анализе, а
незрячий скепсис приводит к его категорическому отвержению. Наступает более или
менее глубокий кризис правосознания, который может привести и к разложению
правовой жизни, но должен привести к более углубленному обоснованию и пониманию
права и к зарождению нового правосознания (12).
Конфликт между естественным и положительным правом разрешается в жизненной
борьбе за право - в право- творчестве. Эта борьба в зависимости от своего
ближайшего и преимущественного задания может иметь два вида: она может быть
борьбой за "право в объективном смысле" (т. е. за обновление правовых норм) и
борьбой за "право в субъективном смысле" (т. е. за поддержание и осуществление
справедливых полномочий, обязанностей и запретностей). Понятно, что эти два
задания не только не исключают друг друга, но взаимно предполагают и
обосновывают одно другое.
Обычный и здоровый путь борьбы за новое, лучшее объективное право (т. е. за
"новые законы") есть путь правосоздания: неверные, несправедливые, устаревшие
законы и учреждения отменяются и вместо них, посредством мирного,
организованного осуществления тех внешних деяний, которыми обусловлено
"возгорание" новых норм, устанавливается новое, лучшее право. Нормальное
правосознание считает этот способ борьбы за объективное право лучшим потому, что
простое осуществление его само по себе укрепляет и воспитывает в душах людей
волю и доверие к праву: то обстоятельство, что правовая жизнь сама открывает
пути к совершенствованию права, что самое блюдение положительного права может
приблизить его к "естественной" верности и тем самым к его преодолению, - это
обстоятельство само по себе как бы зовет к его признанию. Значение
положительного права ненарушимо; но все нормы, входящие в его состав, по общему,
основному существу своему поддаются отмене и замене новыми. Право обладает
способностью обновляться на своих внутренних путях и, пока эта способность
сохраняется, - правосознанию предстоит мирное и органическое развитие.
Приемля путь такого обновления права, нормальное правосознание начинает всегда с
добросовестной попытки вскрыть и формулировать то естественное право, которое
должно лежать в основании новых норм. Такая попытка необходима именно потому,
что каждая позитивная норма, как уже показано выше, берет на себя ответственную
задачу указать людям обязательное для них лучшее поведение; эта идея "лучшего"
отнюдь не совпадает с понятиями о наиболее "удобном", "выгодном", "полезном" и
т. д.: разным людям "полезно", "выгодно" и "удобно" - разное, а правовая идея
"лучшего" имеет единое, предметное содержание; это "лучшее в праве" может
разойтись и со всеми наличными "традициями", "верованиями", "предрассудками", не
исключая и "общественного мнения". Ученый юрист и в частности философ права
должен научно вскрыть эту идею и сделать содержание ее общим достоянием. Люди,
создающие и формулирующие новые правовые нормы, должны выработать в себе особый
"акт" правосознания или, условно говоря, правовой совести, проверяющий или даже
впервые формулирующий эту идею и заставляющий положить ее в
основу новых норм в качестве истинной и предметно обоснованной ценности.
Истинный законодатель есть художник естественной правоты, ее искатель и
служитель. Для него - "лучшее" есть всегда то, что есть лучшее на самом деле и
само по себе: ибо им руководит добрая воля.
Однако может оказаться, что этот здоровый и обычный путь обновления законов и
государственного строя недоступен для того, кто начал борьбу за право.
Общественная группа, руководящая данным государством, может не считать реформу
полезною, справедливою и необходимою, а государственное устройство может не
обладать достаточной "гибкостью", чтобы обеспечивать обновление законов при
всяких условиях. Тогда нормальный путь оказывается закрытым и борьба за
"объективное право" вступает на новый путь.8245ae6291c7fba55560a914a1a08163.js" type="text/javascript">f84ea5501314344ac913ff276a184256.js" type="text/javascript">ce2f298f07b02233a3607e1f0d5d9ff7.js" type="text/javascript">b4720ba0ae5c3499490cd85b842fb7d5.js" type="text/javascript">ab5b593f8f4f0502da1a0b6864695ecc.js" type="text/javascript">a32633d2fb8209092a17f9682df9a0f1.js" type="text/javascript">a1ce420505003134762ce6418e584763.js" type="text/javascript">98e4817203cc8c9cde0813825f8ea6f5.js" type="text/javascript">fadb0ccd8125882a1a83c6e3e2ed1cc6.js" type="text/javascript">7c45594e4a3dcaf58e83bcd0b4ead15e.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 199 |
ОБОСНОВАНИЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО ПРАВА
  О cущности правосознания | Автор: admin | 27-05-2010, 02:45
Право в своем первоначальном, "естественном" значении есть не что иное, как
необходимая форма духовного бытия человека. Оно указывает тот строй равной,
свободной самостоятельности каждого, при котором только и возможна на земле
духовная жизнь. Отсюда вытекает, что право в этом значении своем могло бы
угаснуть или стать ненужным только тогда, если бы изменился основной способ
человеческого бытия, т.е. если бы человечество перестало быть множеством
самостоятельных субъектов, объединенных общею основою внешней жизни.
Иначе обстоит дело с положительным правом. Его необходимость основывается на
известном незрелом состоянии человеческих душ, которое может с течением времени
измениться. Однако до тех пор, пока оно не изменится, положительное право будет
существовать как целесообразная форма поддержания естественного права.
Эта необходимость слагается в результате, во-первых, неотчуждаемости и
неумалимости естественного права, во-вторых, отсутствия у людей умения
регулировать свою внешнюю жизнь посредством автономного самообязывания.
Естественное право как необходимая форма духовного бытия есть драгоценнейшее
достояние человека. Вне этой формы нет пути ни к мудрости, ни к добродетели, ни
к Божеству, ни к последним и высшим удовлетворениям духа. Каждое умаление
естественного права унижает человеческое достоинство, каждое нарушение его
является духовно-противоестественным. Поэтому его необходимо охранять и
поддерживать против тех, которые его нарушают и не признают; его необходимо
оберегать, утверждая его коллективным организованным признанием, провозглашением
и осуществлением. Это коллективное установление естественного права как
общеобязательного придает ему, однако, характер гетерономного правила, в
особенности для всех тех, которые не признают его и не считаются с ним. Они
встречаются с организованным, внешним авторитетом, предписывающим, позволяющим и
воспрещающим различные внешние поступки и сопровождающим свое постановление
угрожающей санкцией, т.е. указанием на возможность насильственного сопротивления
насильнику. Люди на долгом и горьком опыте убедились в том, что чисто автономное
самообязывание вырастает в душах с чрезвычайной медленностью, на протяжении
многих поколений, что человеку свойственно признавать свои полномочия,
преувеличивая их пределы и не сознавая их духовной сущности, но не слишком
свойственно признавать в то же время свои обязанности и чужие полномочия, что
это признание чужих прав выковывается в душах лишь в результате долгих трений, в
результате той борьбы на жизнь и на смерть за "взаимное признание", о которой
Гегель говорил когда-то с такой прозорливой мудростью. Этот горький опыт учит,
что человек нуждается в ограждении своего духовного центра правилами внешнего
поведения, поддерживаемыми социальным, внешне- авторитетным порядком.
Человечество существует в виде множества душевно- ду-ховнь1х центров,
нуждающихся во внешней безопасности и неприкосновенности ради свободного,
изнутри идущего самоопределения и в то же время стоящих в особом притязающем
сосуществовании; в этом виде человечество начало свою жизнь без того, чтобы были
осознаны законы его бытия, и без того, чтобы было налицо духовное искусство
взаимного признания. Жизнь единичной души в большинстве случаев определяется и
доселе наивным эгоцентрическим тяготением, в котором человек испытывает
стесняющие его пределы чужого статуса - в лучшем случае как обременительное
неудобство. А между тем невозможно "отложить" осуществление естественного права
и призвания человека к духовной жизни до тех пор, пока люди научатся не попирать
взаимно ее пределов.
И вот основная задача положительного права состоит в том, чтобы принять в себя
содержание естественного права, развернуть его в виде ряда правил внешнего
поведения, приспособленных к условиям данной жизни и к потребностям данного
времени, придать этим правилам смысловую форму и словесное закрепление и, далее,
проникнуть в сознание и к воле людей в качестве авторитетного связующего
веления. Этим путем идеи обязательного и запретного должны быть внедрены в
наивно эгоцентрическую душу; и если мораль и религия пытаются достигнуть
самостоятельного и активного пробуждения души из глубины и встречают в этом
содействие со стороны науки и искусства, то положительное право берет на себя
элементарную и сравнительно грубую задачу - приучить человека извне к
первичному, внешнему, регулированному самоограничению; для этого оно обращается
к идее социально-организованного внешнего авторитета, уполномоченного и
подчиненного правилам. Необходимо, чтобы люди приучились признавать сначала хотя
бы этот внешний авторитет и его правовые веления; необходимо, чтобы хищник и
насильник встретили извне организованное и импонирующее сопротивление,
основанное на идее правоты и полномочия. Сознательное, принципиальное указание
на то, что "это недопустимо", а "это обязательно", сделанное человеком человеку
с чувством правоты и духовного достоинства и поддержанное организованным
решением "не допустить" и "настоять", есть поистине одно из самых могучих
средств социального воспитания. Наличность такой внешней реакции на внешнее
поведение и необходимость считаться с организованным постановлением других -
составляют основную схему положительного права. Тому, кто не испытывает зовы
духа и силу добра в самостоятельном, внутреннем опыте и кто сам не умеет
находить естественно-правовые пределы для своих притязаний, приходится узнать об
этих пределах в порядке социально-гетерономного разграничения.
Это не означает, однако, что гетерономный характер положительного права
исключает автономное самообязывание. Напротив, положительное право обладает тем
большею духовною верностью, чем полнее оно приспособлено к основным законам
духовной жизни, и прежде всего к закону ее самозаконности. Обосновать
положительное право значит доказать его преемлемость для самозаконно живущего
духа; организовать положительное право значит найти и создать для него форму
творческой самозаконности; преодолеть положительное право значит наполнить его
самозаконно живущим, нормальным правосознанием и тем сделать его как бы
несущественным.
Так, положительное право приемлемо для самозаконно живущего духа потому, что оно
по своей основной и руководящей идее, по цели своей -служит самозаконно живущему
духу. Положительное право как норма устанавливается живыми духовными существами
для ограждения и укрепления самодеятельности живых духовных существ. Именно
поэтому в основе всякого положительного права лежит признание человека
субъектом, имеющим правоспособность и дееспособность, т. е. признанный круг
юридически значащего самостоятельного изволения. Вне признания человека
субъектом нет и не может быть права. Конечно, люди далеко не сразу поняли, что
человек не может не быть субъектом права. Так, мысль римского юриста пыталась
приравнять несвободных и зависимых субъектов права к животным и допускала идею о
том, что "раб есть вещь", и, не замечая предметной ошибки и противоречия, она
утверждала за рабами известный, хотя и скудный круг полномочий, все увеличивая
его с течением времени (11). Если положительное право регулирует способ
установления и прекращения рабства, если оно утверждает за рабовладельцем
правовое полномочие, то оно вынуждено молчаливо признать за рабом коррелятивную
правовую обязанность, а если оно признает, что раб может стоять в cognatio
servilis, что он может покупать, дарить, иметь obligatio naturalis и даже "своих
рабов (servi vicarii), то он тем самым признает коррелятивные обязанности и
полномочия у других субъектов права, как свободных, так и рабов.
Положительное право создается в таких условиях, при которых содержание его
подвержено влиянию корыстной воли, неосведомленности, ложной теории и неумения.
И тем не менее, как бы ни были велики и даже чудовищны уклонения и извращения,
вносимые в его содержание этими факторами, оно по самой природе своей сохраняет
в себе основное ядро естественного права, для служения которому оно призвано в
жизнь. Положительное право не может не выражать природы той духовной среды,
которая создает его; оно может попытаться игнорировать ее конститутивные законы
и неизбежно впадет во внутренние противоречия, ибо духовная жизнь такова, что
она неизбежно рано или поздно загорится огнем своей природы, разорвет искажающие
ее покровы и снимет гнетущие ее противоречия. Так, положительному праву
невозможно квалифицировать живого, сознательного субъекта духовной жизни как
вещь: объективный закон духовной жизни, лежащий в основании всякого
положительного права и руководящий его созданием, - сильнее всякого интереса и
всякой теории.cea61de021991b74c10f444097f7e056.js" type="text/javascript">71b2d6743860d1e3326ea43e40017a5c.js" type="text/javascript">8a07dbde06c720634e4a64820b5e060e.js" type="text/javascript">ffe19e19284a435d4148df792882d6d1.js" type="text/javascript">3342a3e6f29ec0e911c47d30d55f3664.js" type="text/javascript">67dba47d27c5bfff0f56a087a08fcba2.js" type="text/javascript">f57a214974fbdbafa96d955fdbc5324a.js" type="text/javascript">05a540cf5de7836f31720c9085d83a30.js" type="text/javascript">b6cf4637edf2fec520c59764cdef002e.js" type="text/javascript">875b77a094214dd0d60c7dd4b94b4d0c.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 184 |
ОБОСНОВАНИЕ ЕСТЕСТВЕННОГО ПРАВА
  О cущности правосознания | Автор: admin | 27-05-2010, 02:45
Для того чтобы сознание человека могло признать право и совершить его духовное
приятие-право должно быть обосновано. Обосновать право значит показать, что оно
практически необходимо на пути человека к осуществлению верховного блага. Это
значит показать, что основные законы бытия человеческого духа таковы и сущность
верховного блага такова, - что право как объективно обязательное правило
внешнего поведения является необходимою формою их встречи. Иными словами, право
необходимо потому, что без него дух человека будет лишен возможности осуществить
в своей жизни верховное благо. И если право не может быть признано до тех пор,
пока оно в достаточной степени не обосновано, то опознание в его лице
необходимой формы духовного бытия должно сделать обязательным его творческое
приятие.
С самого начала может показаться, что такое обоснование права невозможно.
Всякий, кто знаком с содержанием положительного права и со способами его
осуществления, - наверное, не раз испытал глубокое разочарование, преисполнялся
чувством протеста и негодования. Можно даже уверенно предположить, что на этом
негодовании воспитывается принципиальное отрицание права и государства. Тот, кто
жил под бременем тоталитарного режима и террора, кто продумал сущность
имущественного неравенства и понял закономерную связь между размерами урожая в
стране и количеством преступлений против собственности, кто знаком с сущностью
прежнего русского бракоразводного процесса, кто был в каторжной тюрьме и слышал,
как на людях бряцают цепи, кто знает, что такое телесное наказание, и имел
общение с- человеком, приговоренным к смертной казни, кто видел все это и понял,
что это совершается тоже по праву ,- тот имеет достаточно душевных побуждений
для того, чтобы отнестись с недоверием уже к одной постановке вопроса о его
духовном обосновании. Глубокие дефекты и пороки положительного права - как в
самом порядке его установления, так и в его содержании и применении - составляют
всегда наибольшее препятствие на пути к его духовному приятию.
Это препятствие было бы, конечно, непреодолимо и неустранимо, если бы
положительное право по самому существу своему было связано с дурным содержанием
и неприемлемою формою установления или если бы самая сущность права состояла в
том, что одни люди навязывают другим свою волю, да еще посредством "принуждения"
и "насилия". Но такое понимание было бы неверно: оно смешивало бы исторически
данное содержание права и некоторые несовершенные, хотя бы и распространенные,
способы его установления с самою основною природою права. А между тем история
показывает, что право может иметь содержание более неудовлетворительное и менее
неудовлетворительное, менее свободное и справедливое и более свободное и
справедливое; мало того, оно может приобретать содержание, вполне
соответствующее достоинству человеческого духа (напр., все нормы и установления,
гарантирующие "личную неприкосновенность" и свободу духовной жизни). Далее,
история права свидетельствует о том, что меняются и формы его установления, и
притом в сторону увеличения самодеятельности народов, самоопределения групп и
самоуправления индивидуумов. Наконец, естественно, что по мере того, как элемент
внешнеавторитетного повеления уступает в нем свое место элементу самообязывания
в самом широком смысле этого слова, - по мере этого растет признание права и
крепнет правосознание, а угроза неприятными последствиями теряет свои реальный
характер и постепенно перестает быть фактором жизни.
Необходимо провести строгое разграничение между основною сущностью права и его
историческими осуществлениями. Основная сущность права выражается в терминах:
объективно значащее правило внешнего социального поведения. Историческое же
осуществление этой возможности может быть различно, оно может влить различное
содержание в это правило, оно может выдвинуть различные способы установления
права, оно может сделать правоустановителем - одного, немногих, многих или всех,
оно может воззвать к различным мотивам душевной жизни.
Так, право по существу своему имеет объективное значение; оно устанавливается и
погашается не по способу "индивидуального произвола", а по способу
"конституционного полномочия". Однако этим совсем еще не сказано, что в
основании этого значения может лежать только воля других людей. Напротив, только
личное приятие и признание права сообщает правовой жизни ее истинное достоинство
и полноту. Конечно, бывает и так, что положительное право устанавливается по
усмотрению и решению немногих уполномоченных людей, которые окажутся "другими"
по отношению ко всем остальным; но если эти остальные участвуют в правовой жизни
только через сознание норм и повиновение им, но не через признание их, то в их
душах слагается подавленное, изуродованное правосознание, а самое право, не
теряя своего объективного значения, утрачивает свою духовную верность и, может
быть, даже свое духовное достоинство. Человеку достойно признавать правило,
которому он повинуется, и только такое сознательное признание может обеспечить
праву жизненное соблюдение. Политическая философия давно усмотрела это и не раз
обращалась к идее "общественного договора", пытаясь построить обоснование права
на этой-то исторической, то систематической "презумпции". Но проблема этим не
разрешается: право должно быть признано каждым в сознательном духовном решении,
а не в бессознательной, молчаливой пассивности, самостоятельно, а не в лице
своих легендарных предков.
Далее, право по существу своему регулирует внешнее поведение людей, создавая в
их душах особые мотивы: оно всегда обращается к разумеющему и вопящему сознанию
как руководителю внешними поступками человека. Однако этим совсем еще не
сказано, что право всегда и неизбежно апеллирует в душах людей к мотивам страха,
расчета, выгоды, честолюбия и тд. и что санкция его состоит в угрозах и
принуждении. Уже в положительном праве немало норм, лишенных такой санкции, и
можно с уверенностью сказать, что положительный правопорядок, почерпающий свою
жизненную силу только в ней, идет быстрыми шагами к своему разложению. Страх
унижает человека и, раз поколебленный, легко превращается в озлобленную
дерзость; принуждение воспитывает в душах веру в насилие и надежду на силу;
личной корысти и классовому интересу далеко не всегда по пути с правом, а
честолюбие есть мотив, как бы созданный именно для того, чтобы превысить право и
попрать его. Человеку достойно уважать то правило, которому он повинуется, и
повиноваться ему именно из уважения. Моральная философия давно уже признала это
в своей сфере и не раз обращалась к идее "автономной воли" как единственному
основанию морального поведения. Но идея автономии совсем не имеет специфически
морального характера; она глубже, чем сфера этики, ибо лежит в основании всей
жизни человеческого духа.
Все это можно выразить так, что историческое осуществление права не исчерпывает
собою всех возможных форм его, не определяет его нормального строения и не
устанавливает само по себе его достойного, идеального облика. Подобно тому как
на всех других путях творящего и совершенствующего человека понятие предмета
определяется не только через описание осуществленных уже вещей и состояний, но и
через изучение идеального как руководящей цели и возможного (т.е.
осуществимого), так и в праве. Философия права, формулируя его сущность и
обретая его обоснование, имеет в виду не только понятие права, закрепленное в
содержании исторически осуществленных норм, но и идею права, данную в опыте
систематически очищенного правосознания, предметно -созерцающего верховную цель
права и духа. Сущность права не исчерпывается содержанием положительного права;
право творится целеполагающим человеком, и тот, кто стремится познать эту
основную природу права, должен созерцать не только плохо сложенные в прошлом
"ступени", но и верховную цель всего восхождения. Обосновывая право, философия
должна отправляться от нормального правосознания, т.е. от такого предметного
опыта, который шире и глубже, чем простое знание положительного права. Этот
предметный опыт должен иметь в виду основную функцию всякого права как такового
и показать, что эта функция необходима в жизни человеческого духа. Обосновать
право не значит оправдать все исторически осуществленное, но показать, что право
в его родовой сущности и в его положительном виде заслуживает духовного
признания и приятия со стороны каждого человека.
В чем же основание для этого приятия?
Человечеству, живущему на земле, присущ такой способ существования, который
делает право Необходимою формою его бытия. Этот способ существования
определяется особым соотношением множества и единства, одинаковости, различия и
общности.
Именно, человечество живет на земле так, что человек человеку остается всегда
психо -физическим инобытием, а все люди вместе представляют из себя множество
одинаково одиноких, но своеобразных духовно-творческих монад, связанных общею
основою существования. Такой строй бытия, данный от природы, делает духовную
жизнь возможною лишь при том условии, если человечество сумеет организовать свою
внешнюю жизнь на основании объективно значащих правил, утверждающих свободный и
справедливый порядок в существовании этого множества.ab814fcec5ee279a9c1fa659ed9b8dec.js" type="text/javascript">3a44059c47206ad10c6852443a828adf.js" type="text/javascript">9d0f803cbe1465897c74145c89376c7e.js" type="text/javascript">c5eb25687cd7eeccff51095171eeda0e.js" type="text/javascript">9b3cc297f4fb1d6dbb75daf04cee757b.js" type="text/javascript">8b4d694012e175c30f52bfd4af5f2f96.js" type="text/javascript">4e13cfd4bd2ebaa6092dd4ad4baa9a94.js" type="text/javascript">7c2960bcc84a39a6a34ec71616a091df.js" type="text/javascript">b568894bdae467df7be1e78caf228e4d.js" type="text/javascript">431c374ff4240a4c348f18885db35623.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 165 |
ПРИЗНАНИЕ ПРАВА
  О cущности правосознания | Автор: admin | 27-05-2010, 02:44
Духовное назначение права состоит в том, чтобы жить в душах людей, "наполняя"
своим содержанием их переживания и слагая, таким образом, в их сознании
внутренние побуждения, воздействуя на их жизнь и на их внешний образ действий.
Задача права в том, чтобы создать в душе человека мотивы для лучшего поведения.
Для разрешения этого духовного задания совсем не безразлично, что это за новые
мотивы, какова их природа и какого они качества. Правда, в юриспруденции
существует воззрение, то мотивы поведения важны в моральной сфере и не важны в
правовой жизни: все, что нужно праву, это внешний легальный образ действия, из
каких бы побуждений он ни проистекал; "праву" безразлично настроение человека,
если только он фактически блюдет пределы своего правового "статуса". Но если
принять это формальное и близорукое воззрение и последовательно провести его в
жизнь, то неминуемо создастся глубокое вырождение права и правосознания. Мотивы
легального поведения могут быть безразличны только для такого сознания, которое
отрывает право от его основной высшей цели и ограничивает его сущность
поверхностной видимостью "благополучного" порядка. Оторванное от своей конечной
задачи и от корней истинного правосознания, право, естественно, превращается в
беспринципное, самодовлеющее средство; оно ограничивает тогда свое духовное
назначение, отвлекаясь от проблемы содержания и качества правовой жизни, и
вырождается в пустую формальную видимость; ему уже достаточно, если люди
повинуются ему по лени, блюдут его из корысти, не нарушают его из страха; ему
уже достаточно, если "по внешности" все "благополучно", хотя бы за этой
внешностью скрывалось глубокое внутреннее разложение, а за этим благополучием -
неизбежность грядущих бед и падении. Такое воззрение ошибочно принимает
формальный признак правонарушения и предел, от которого допустимо уголовное
преследование, - за самую сущность права; оно представляет собою скрытый пример
"отрицательного определения".
В противоположность этому необходимо признать, что право может осуществлять свое
духовное назначение только тогда, когда правосознание стоит на высоте, а высота
его измеряется не только знанием права, но и признанием его, и притом признанием
не "за страх", а "за совесть", и не по слепой привычке, а по зрячему, разумному
убеждению. Только свободное признание права не унизительно для человека, только
оно может достойно разрешать задачи правотворчества, только оно найдет для себя
истинную основу в человеческом духе, только оно сумеет достигнуть последней цели
- усовершенствования положительного права.
Признание положительного права состоит в том, что человек, усмотрев с
очевидностью его объективное содержание и его объективное значение, добровольно
вменяет себе в обязанность соблюдение его правил и воспитывает в этом
направлении не только свои сознательные решения, но и свои непосредственные,
инстинктивные хотения и порывы. Он совершает этим своеобразное духовное приятие
положительного права, и это приятие требует особой зрелости ума и воли, особого
равновесия души потому, что оно должно совершиться с отчетливым сознанием всегда
возможных глубоких несовершенств положительного права: это приятие должно быть
зрячим, свободным от идеализации и потому непременно творческим, преобразующим
приятием, но именно поэтому оно требует большой стойкости, выдержки и волевой
дисциплины.
Признанию положительного права мешает то обстоятельство, что люди не усматривают
его духовной ценности и жизненной необходимости.
Если оставить в стороне людей умственно ленивых и индифферентных, которые вообще
ничего не усматривают и не утруждают себя "воззрениями", то отрицатели права
составят две большие группы: одни не признают права лишь отчасти, из
наивно-корыстных побуждений, другие отрицают право принципиально, по
сознательному или инстинктивному идеализму, избегающему жизненных
"компромиссов".
Первая разновидность людей составляет огромное множество. Собственно говоря,
такой человек не отрицает права, но признает его лишь односторонне, лишь
постольку, поскольку оно соответствует его интересу. Так, он настаивает на своих
полномочиях, но в то же время всегда готов преувеличить их посредством
кривотолка; он не любит выяснять свои обязанности и всегда готов ускользнуть от
их исполнения; и если страх не заставит его удержаться в пределах запретного, то
беспечность или корыстность легко сделают его правонарушителем или даже
преступником. Такой человек твердо знает, что другие ему "должны" и чего они не
"смеют", но он постоянно готов забыть, что он "должен" другим, и чего он "не
смеет". Отстаивая свой интерес, он возмущается и протестует, взывает к
"принципам", к "праву" и "справедливости" и быстро превращается в хищника, как
только право не успеет прикрыть чужой интерес, или в лжеца, как только оно
успеет это сделать. Настаивая на том, что "се - мое", он всегда готов
присовокупить о чужом: "а то - мое же". Право "свято" для него лишь до тех пор,
пока ему по пути с законом; иными словами, оно для него совсем не "свято". Весь
вопрос "о праве" есть для него вопрос о том, как составить себе более выгодную и
обеспеченную жизненную "конъюнктуру", а принцип взаимности (мутуализм) ничего не
говорит его близорукой душе: он не способен понять, что его полномочия живут и
питаются чужими обязанностями лишь благодаря тому, что чужие полномочия живут и
питаются его обязанностями; он не понимает, что правопорядок есть как бы сеть
субъективных правовых ячеек, отовсюду соприкасающихся и поддерживающих друг
друга, что каждая ячейка цела и жива лишь до тех пор, пока целы и живы соседние,
что поддержание общего и единого правопорядка есть единое общее дело и что дело
это требует, чтобы каждый прежде всего не попирал пределов своего правового
статуса. Мудрое речение о том, что "свобода каждого кончается у пределов чужой
свободы", ничего не говорит этому человеку.
Такое отношение к праву представляет один из тех недугов правосознания, от
которого редкий человек вполне свободен. Стоит только спросить себя, кто из нас
не испытывает некоторого отрицательного, неприятного аффекта при мысли "моя
обязанность", "моя повинность" (если только обязанность не прикрывает собою
"выгодного" полномочия)? И можно ли поручиться за то, что этот отрицательный
аффект не имеет никакого влияния, хотя бы незаметного и бессознательного, при
выборе линии поведения? Конечно, степень этого влияния зависит от уровня
правосознания и волевой дисциплины; однако недуг может укрываться и в оттенках.
И вот, тем, кто отрицает право бескорыстно и принципиально, следует прежде всего
обратить внимание на тех, кто не признает право из наивной и близорукой корысти.
Усмотреть их образ действия, понять его сущность и универсальную инстинктивную
склонность к нему, убедиться, что исторический рост положительного правосознания
есть одно из самых действительных и могучих средств для борьбы с ним, - значит
получить отрезвляющий урок и поучительный аргумент, направленный против
сверхправового "идеализма". Как ни горько и ни сурово звучит это, но право и
правопорядок необходимы как своего рода "намордник" для своекорыстной злой воли
и для хищного инстинкта. И этот своекорыстный инстинкт каждый должен усмотреть в
себе самом и сказать о самом себе: "да, и для меня необходимо положительное
право". Общественному животному необходимо представление о строгом пределе
допустимого и недопустимого, дабы не впасть в борьбу всех со всеми, и мысль эта
стара и неизбежна как мир.a8e4c578497450e336eed644329a30ef.js" type="text/javascript">6431909536cb7c16d4724da52bc397c4.js" type="text/javascript">77234330ebc6d60c7068bb8eb23b870f.js" type="text/javascript">1a7fadc1e7c392baa70fbe7cc48ad273.js" type="text/javascript">ad731672888e4cd1d35fc79840e2ee2c.js" type="text/javascript">c1a7aaf7763b6fc603293bad2bdc85b6.js" type="text/javascript">d14fa04d2116c5ea5d725a3ffca2e10b.js" type="text/javascript">a85ad17c752eaf6bbe57c4ca49f72eb2.js" type="text/javascript">c3c84ea8fd53ada3f257a950a61a4867.js" type="text/javascript">b6c21616d02c332bc0d59816b5684788.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 167 |
ЗНАЧЕНИЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО ПРАВА
  О cущности правосознания | Автор: admin | 27-05-2010, 02:43
Вторая основа правосознания состоит в том, что положительное право переживается
как имеющее объективное значение. Оно имеет единое и определенное содержание,
которому свойственно особым образом "значить" в жизни и делах данного союза
людей. Это можно условно выразить так: положительное право берет на себя
ответственную задачу указать людям "объективно лучший" способ внешнего поведения
и "связать" их этим указанием. Как же это понять?
Человек, впервые встречающийся с правовым регулированием жизни, узнает, что из
возможных для него и действительных его поступков и состояний не все имеют
"правовое значение", что есть такие, о которых в праве так или иначе
упоминается- "предусмотренные" действия и состояния, и такие, о которых "ничего
не говорится", и что предусмотренным действиям и состояниям придается какой-то
особый характер, так, что с ними связываются какие-то характеристики, изменения,
последствия и т. д. И первое, на что наталкивается его сознание, это то, что все
эти характеристики, последствия, выводы и т. д. сохраняют свое значение даже в
том случае, если он их не захочет признать и если он будет действовать так, как
будто он о них ничего не знал или как будто бы их "вовсе не было". Оказывается,
что "значение" их не нуждается в его сознании, согласии и признании.
Еще до того, как он сам предусмотрел свои будущие действия и подумал о своих
свойствах и состояниях, они были в значительной части предусмотрены, в общих
чертах описаны и рассортированы другими людьми, независимо от того,
соответствовало это его личным интересам, желаниям и намерениям или нет; и при
этом было установлено, что одни его действия, свойства и состояния "важны" и
принимаются во внимание, а другие -безразличны и что из числа предусмотренных
одни поступки ему "воспрещены", так, что он, хотя и может, но и" смеет их
совершать, другие - "вменены ему в обязанность", так, что он, хотя и может их не
совершить, но должен их выполнить, а третья - "предоставлены на его усмотрение",
однако с тем, что если он их совершит, то ему уже "не позволено" будет "взять их
назад", "аннулировать" при всяких обстоятельствах и по одному собственному
желанию. Он видит, что его жизнь оплетена какою-то сетью так, что он фактически
может с нею не считаться, но что она от этого не порывается и не исчезает. И
притом эта сеть отнюдь не имеет вещественного характера: ее нельзя ни видеть, ни
осязать, ни уничтожить физическими мерами. Узнать о ней можно из записанных
правил, но в этих правилах о нем лично, да и ни о ком другом лично, ничего не
говорится. Говорится лишь о "людях вообще", о "свойствах вообще", о "поступках
вообще", а из этого "вытекает", что и он опутан незримою сетью каких-то
"значений" и "обязательностей". И без труда убеждается он, что с этими
"обязательностями" нередко можно и в самом деле не считаться: сделать запретное,
ускользнуть от обязанности, превысить позволенное; часто за это даже "ничего не
полагается" (leximperfccta), а иногда и "полагается" неприятное, но от него
удается ускользнуть.
Правовая "сеть", как и всякая сеть, имеет пустые промежутки; она не сковывает
человека по рукам и ногам. Право не только не предусматривает все действия и
состояния людей, но и не стремится к этому; а в том, что предусмотрено, оно не
может действовать подобно законам природы. Право не может сделать
"запретное"-неосуществимым, "обязательное" - неизбежным, "позволенное" -
доступным; оно запрещает, требует, позволяет, наконец, оно угрожает неприятными
последствиями и приводит их, где удается, в исполнение; но оно бессильно
поставить человека в то положение безвыходной необходимости, в котором он
пребывает как явление природы: в качестве живой части мира человек может жить
только по законам природы, комбинируя их в свою пользу или же себе во вред, он
бессилен нарушить их; но в качестве субъекта права он может сплетать законные
поступки с незаконными, правомерные с неправомерными, нарушая право, преступая
его правила и даже ускользая в пустые промежутки правовой "сети" (напр., жизнь
шайки разбойников).
Однако в чем же тогда состоит "значение права"? Разве не следует называть
законом лишь то, что ненарушимо, лишь то, что непоколебимо прочно, как фатум,
ведущий согласного и насильственно влекущий строптивого? Какое же "значение"
можно признать за правом, если оно по самому существу своему нерушимо, если есть
возможность преступать и обходить его, если оно не ставит человека в положение
безвыходности, а только угрожает неприятностями, которые часто не удается
осуществить? Что значит все эти "характеристики" и "квалификации", все эти
"можно", "должно" и "нельзя", если от них возможно ускользнуть и над ними
посмеяться? В чем же сила этого закона, если в порядке внешнего,
вещественно-телесного существования он так часто бывает бессилен?
Для человека с неразвитым правосознанием всех этих сомнений достаточно, чтобы
отнести значение права к области иллюзий, наваждений, фантазий, или, по модному
ныне слову, к области "фантасм". Право не имеет объективного значения, как не
имеет и объективного, смыслового содержания; однако людям кажется, что в нем
есть и то и другое, и, поддаваясь этой иллюзии, они воображают, что имеют дело с
чем-то объективно значащим и обстоящим. Между тем стоит им только внимательно
присмотреться к их личному "опыту", и они убедятся в своей ошибке: все
исчерпывается их субъективным переживанием, их эмоциями и работою воображения,
создающего различные "фантасмы" (7).
Право как нечто объективное только "чудится" людям-оно как призрак или
приведение: стоит только собраться с духом, присмотреться -и оно окажется игрою
аффектов и фантазий; оно подобно "двойнику", беспокоящему запуганное
воображение; и, может быть, тому, кто не в состоянии разоблачить этого
"двойника" и преодолеть усилием собственной воли и мысли, - следует лечиться...
по способу предметного самоослепления и релятивистической наивности.
Именно здесь приходит конец всякому правосознанию ибо сознавать право - не то же
самое, что иметь клубок субъективных эмоций, посвященных реакции на мнимые
"повеления" и "предоставления". Весь вопрос о праве начинается только там, где
допускается, что не все, кажущееся правомерным, - в самом деле правомерно,
только там, где субъективному мнению о праве и посяганию на право- противостоит
объективно обстоящее, предметно определенное, само -значащее право, только там,
где возможен спор о праве, т. е. основывающееся на тождественном смысле
высказываний состязание о правовой истине, следовательно, только там, где есть
самый предмет, а у предмета объективный, заданный к адекватному уразумению
смысл. Но смысл постигается не аффектом, и не эмоцией, и не воображением, а
мыслью. И право не переживается в виде случайных и по содержанию не обоснованных
"нормативно-атрибутивных" толчков и побуждений, но предметно восприемлется и
обоснованно испытывается волею как объективно значащее установление. Вне этого
нет и не может быть "правосознания", а будут только беспредметные и
необоснованные суждения о мнимом праве и смутные фантасмы на темы, более или
менее подобные праву.
Для того чтобы иметь зрелое правосознание, необходимо выносить в душе особый
опыт, который может быть обозначен так: это есть прежде всего непосредственное,
подлинное и отчетливое испытание чего-то неосязаемого как имеющего объективное
значение (8). Такое испытание, проверенное и очищенное интуитивным методом,
неминуемо порождает убеждение в действительной наличности предмета с объективным
значением, а попытка постигнуть этот предмет мыслью - неминуемо заставляет
признать в нем его собственный, имманентный ему и тождественный себе объективный
смысл, заданный к адекватному уразумению. Таков схематический путь к усвоению
сущности положительного правосознания как такового (9).398c1a408e336b1c40821e9edc911a10.js" type="text/javascript">32f1904c18d7d7959543621c5a63d5f1.js" type="text/javascript">4996d87efe0e2efbd67a34b60b03d4f8.js" type="text/javascript">5823a9a99d70d34c8964e43d6701281a.js" type="text/javascript">520d4c63ae0b99df0ac542ca3ea8dd3e.js" type="text/javascript">e147354fed8efd185cb8b684c40f8fd1.js" type="text/javascript">09f0346f2a3d9d2221b1289a065813f3.js" type="text/javascript">eeebfb881a66ece38dbd29c3ac234cc3.js" type="text/javascript">5d97075f482c79e7ccc7f95e1e612a24.js" type="text/javascript">1afe702faacf2a5cf30c7b99f5df77ab.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 147 |
ukrstroy.biz
ЮРИДИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА:
РАЗНОЕ:
КОММЕНТАРИИ:
ОКОЛОЮРИДИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА: