Государство по своей основной идее есть духовный союз людей, обладающих зрелым
правосознанием и властно утверждающих естественное право в братском, солидарном
сотрудничестве.
Такова идея государства. Но, исторически говоря, оно лишь очень медленно
приобретает эти идейно-верные черты и осуществляет нередко, сохраняя свое
наименование, целый ряд глубоких уклонений. Исправление этих недостатков и
искажений возможно только с ростом, очищением и углублением правосознания, так
что если история государства обнаруживает прогресс в смысле роста
государственности, то этот прогресс должен быть понят как душевно-духовное
возрастание человечества. Политический строй и правосознание образуют живое
неразрывное единство настолько, что ни одна реформа невозможна до тех пор, пока
не назреет известный сдвиг в правосознании; и всякая реформа, несоразмеренная с
состоянием народного правосознания, -может оказаться нелепою и гибельною для
государства. Единственно верный путь ко всяким реформам есть постепенное
воспитание правосознания.
Именно на этом пути и только на нем разрешается основное противоречие между
идеею государства и ее историческим осуществлением. Ибо, с одной стороны,
государство живет правосознанием людей, а существенной чертой правосознания
является способность к самоуправлению; отсюда, по идее, государство сводится к
самоуправлению народа. Однако, с другой стороны, единая и объективная цель
государства настолько высока и требует от граждан столь зрелого правосознания,
что, исторически говоря, народы оказываются неспособными к самоуправлению,
осуществляющему эту цель. И вот обнаруживается великое расхождение между идейною
формою государства и его историческим обличием. Политическая философия должна
вскрыть корни этого расхождения; государственная власть должна найти пути к его
исцелению.
Проблема сводится к тому, что в идее государство есть корпорация, а в
действительности оно является учреждением Проблема разрешается через сочетание
учреждения с корпорацией, однако при соблюдении аристократической природы
государства.
Необходимо признать, что история придала государству особую
положительно-правовую форму, не укладывающуюся в обычные категории
юриспруденции. Бесспорно, что государство есть нечто, способное к совершению
самостоятельных правовых актов (например, объявление войны, заключение договора,
издание закона, конфискация); поэтому оно должно быть признано не объектом права
и не правоотношением, но субъектом права (лицом). Это есть, конечно, не
"физическое лицо" (духовный индивидуум, единоличный субъект права), но
"юридическое лицо" (социально-организованный субъект права). Однако этим и
исчерпываются все, что могут определенно высказать о государстве обычные
юридические категории.
Современная наука права знает два вида юридических лиц: "корпорации" и
"учреждения". Но историческая форма государства, строго говоря, не может быть
отнесена ни к одной из этих групп.
Отличие корпорации в том, что ее строй восходит от одинакового интереса к общему
по принципу солидарности, причем из многих субъектов, одинаково
заинтересованных, одинаково целеполагающих и уполномоченных, - слагается единый
субъект с единым общим интересом, общею целью, общим "субстратом", с единым
субъективно-правовым статусом и единою системою действий; интерес и полномочие,
интерес и целеполагание, целеполагание и действование- не отрываются друг от
друга самим существом корпорации, но остаются принципиально слитыми даже тогда,
когда корпорация из практических соображений создает в своих собственных
пределах целый ряд подчиненных и действующих от ее лица учреждений; в
корпоративном единении - заинтересованные сами устанавливают свою общую цель,
сами несут полномочие и сами осуществляют полномочным действием ту цель, в
которой они заинтересованы.
Напротив, самая сущность учреждения состоит в том, что интерес и полномочие,
интерес и целеполагание, целеполагание и действование отрываются (или попарно
могут оторваться) друг от друга и распределяются среди различных субъектов:
заинтересованный не формулирует своей цели, но ее формулируют за него другие, со
стороны; полномочия действовать во имя этой цели он также не имеет; субъект,
полагающий цель, может быть совсем не заинтересован сам в ее осуществлении и не
иметь полномочия действовать для ее достижения; а уполномоченный к действованию
может быть совершенно чужд - и учреждающему целеполаганию и житейской
заинтересованности в данной цели. Именно вследствие этого учреждение слагается
обычно не по принципу солидарности заинтересованных, а по принципу опеки над
ними; единство не включает в себя множества, но противопоставляет себя ему;
одинаковое не восходит к общности; сознание, признание, полномочная воля и
действие заинтересованных не слагают правового бытия и правового акта
учреждения, но остаются индифферентными и могут отсутствовать (24).
Можно понимать государство по его основной сущности как корпорацию, а не как
учреждение. Тогда его жизнь будет осуществляться именно в восхождении от
одинакового интереса к общему по принципу солидарности; граждане его связуются
общею целью (духовное процветание родины и организация ее на основах права),
общим субстратом (территория и вся остальная "природа") и общей организацией
(единый союз, единая власть, единая система правовых норм, единый правопорядок).
Тогда эта связь должна жить в их сознании, поддерживаться их признанием,
питаться их полномочною волею и осуществляться их действием. Государство, по
идее, пребывает не над гражданами, но живет в них. Оно творится не только для
них (т.е. в их интересе), но ими и через них (безразлично пока, кем, как и
насколько). Они сами приемлют ту цель, которая выражает их общий духовный
интерес, и сами испытывают тот интерес, во имя которого они вступают в
политическое единение. Государство существует в лице граждан, так что все
граждане как организованное политическое единство составляют само государство.
Граждане не причисляются к нему по принципу опеки; они вообще не противостоят
ему, но включаются в него как призванные участники и творцы общего дела.
Согласно этому воззрению государство является корпорацией. Однако это есть не
частно- правовая корпорация, а публично-правовая, и здесь начинается целый ряд
осложнений В число основных полномочий государства входит полномочие властно
направлять жизнь политического союза: авторитетно и окончательно устанавливать
правовые нормы и принудительно применять их к отношениям граждан. Государству
свойственно творить в терминах положительного права, т.е. в порядке
организованного властвования. Оно уполномочено не просить, а требовать; оно
обязано не уговаривать несогласных, но авторитетно предписывать и запрещать,
сохраняя в перспективе возможность обязательность и неизбежность понуждения. И
по отношению к этой власти, творящей объективно-значащее право граждане имеют
обязанность подчинения и повиновения- так что, формально говоря, их согласие и
несогласие безразлично - как для значения норм, так и для значения всякого
личного правового статуса.
Этот публично-правовой характер государства выражается в том, что оно создает в
своих пределах целый ряд учреждений, уполномоченных к власти и действующих
формально по принципу опеки. Понятно, что это придает политическому строю
характер авторитарности и гетерономии и уподобляет государство не корпорации, а
учреждению И действительно, исторически всякое государство живет и действует
именно как учреждение.
Корпоративный строй требует от граждан прежде всего зрелого правосознания, ибо
без него общий интерес останется неосознанным, принцип солидарности отпадет,
интерес и политическое целеполагание разойдутся и в результате государство или
перестанет существовать, или сложится по типу учреждения. И вот государство
всегда имело и всегда будет иметь в своем составе граждан с незрелым
правосознанием, ибо даже при совершенном строе в нем будут дети и
несовершеннолетние, составляющие приблизительно половину всего населения, а
может быть, и душевнобольные. А так как для них правильное политическое
целеполагание будет недоступным, то государство навсегда сохранит по отношению к
ним (т.е., по-видимому несколько больше, чем для половины своих граждан)
характер учреждения. История присоединяет к ним еще всех граждан с незрелым
правосознанием, фактически неспособных участвовать в жизни и творчестве
публично-правовой корпорации. Они не способны осознать свои интерес как
политический, и вследствие этого их сознание, признание, воля и действие не
могут создавать правового бытия и правового акта политического союза;
государство остается для них учреждением: т.е. оно продолжает работать для них,
но творит свою жизнь не через их изволение.
Все это означает, что государство в своем историческом осуществлении совмещает в
себе черты корпорации с чертами учреждения. Его строй будет тем совершеннее, чем
выше и сильнее будет уровень правосознания в стране и соответственно чем сильнее
будет преобладание корпоративного духа над духом опекающего учреждения. Понятно,
что политик, организующий государство, должен отправляться каждый раз от верного
учета наличного уровня правосознания в данной стране, определяя согласно этому
уровню ту жизненную комбинацию из "корпорации" и "учреждения", которая будет
наилучшей для государства при данных обстоятельствах (при наличной территории,
плотности населения, составе политических и хозяйственных задач, при уровне
правосознания в стране и т.д.).
Найти эту исторически-наилучшую комбинацию из "солидарного самоуправления и
властвующей опеки" значит верно разрешить проблему организации государственной
власти.
Природа государственной власти определяется тою целью, ради которой она
создается, а эта цель есть цель самого государства. Это значит, что политическая
власть служит родине, т.е. нацииональному духовному расцвету: в этом служении
она обретает, формулирует, ограждает и обеспечивает естественное право, придавая
ему форму положительного правопорядка.
Отсюда уже ясно, что политическое властвование возлагает на человека величайшую
ответственность: властвующий по самому призванию своему есть законодатель
естественной правоты; поэтому он должен быть способен к предметному постижению
Духа и Права, или, что то же, он должен обладать развитым и углубленным
правосознанием. Законодатели, организаторы, судьи только тогда стоят на высоте
своего призвания, когда они руководятся волею к цели права, а потому и к праву;
когда они рассматривают всякое положительное право как явление естественной
правоты и сами выступают в жизни ее исследователями и творцами (25). Именно это
имел в виду Платон, когда говорил о "власти философов" и о "философствовании
правителей".
Властвующий должен иметь верное понятие о верховной цели государства и его
средствах. Его правосознание должно иметь свои корни в доброй воле и
патриотизме. Он должен непоколебимо верить в благородство государственности и в
жизненную духовную необходимость политического единения. Он должен совмещать в
себе изощренное видение права с непреклонною волею к его властному
осуществлению, углубленное чувство ответственности со способностью к
императивному решению. Властвующий не может быть без воли к власти, но эта воля
должна быть не беспредметным властолюбием, а живым вдохновением
государственности. Властитель, стоящий на высоте, видит в своем публичном
полномочии не жадно блюдомую выгоду, но обязанность и ответственное бремя. Он не
останавливается и перед бременем жизненно необходимого компромисса, но не
"придумывает" для него санкции от лица совести и не извращает нравственную
природу государства ложным учением о том, что "хорошая цель оправдывает всякие
средства". Одним словом, властвующий должен сделать свою волю живым органом
государственности, или, что то же, его душа должна быть предметно одержима
государственною целью. И всякий дефект в его правосознании чреват тягостными
последствиями для всего политического союза. Властитель, кто бы ни был он -
законодатель, правитель или судья, -лишенный государственного смысла или
патриотизма, одержимый злою волею, своекорыстием или классовым интересом, не
чувствующий права, не верящий в назначение и силу государства и не сознающий
своей ответственности, безвольный или трусливый - будет всегда истинным
бедствием для своего союза: ибо деятельность его подрывает самое важное в
политической жизни - веру в право и волю к государственному единению.
Все это можно выразить так, что во всяком государстве и при всяком строе власть
должна принадлежать лучшим людям. По своей цели и по своему существу государство
аристократично; вот аксиома, непоколебимая со времен Конфуция, Гераклита и
Аристотеля. Государство, поставившее к власти худших людей или тем более
вынесшее наверх общественные подонки, -переживает смертельный недуг;
государство, "изгоняющее" или убивающее своих лучших людей, - нуждается "в
перевороте" (Гераклит); государство, не умеющее выделить лучших граждан, -
обречено на прострацию и вырождение. И при всем этом критерий, по которому
определяются лучшие граждане, не условен, не относителен и не спорен: это есть
способность к бескорыстному служению духу и способность к социальной организации
братства; первая составляет этический ценз, вторая -политический ценз
аристократии. Политическое "благородство" отнюдь не то же самое, что "древность
рода", "знатность" или тем более "богатство"; это есть благородство воли и
правосознания. И все "аристократии", осуществлявшиеся в истории, но не
удовлетворявшие этому критерию, были правлением "лучших" только по имени.
Далее, самая цель государства показывает, что власть фактически не может и не
должна осуществляться всем народом сообща или в одинаковой степени.
В самом деле, существование политической организации не является само по себе ни
самостоятельной, ни высшей целью человеческой жизни. Государство необходимо для
того, чтобы ограждение естественных прав дало человеку возможность не только и
не просто "жить", но вести жизнь, достойную человеческого духа. Поэтому
политическая деятельность не может и не должна поглощать народных сил более, чем
это необходимо, ибо в конечном счете государственный деятель остается не столько
непосредственным творцом духа, сколько слугою народа и его духовных вождей.
Народ учреждает или приемлет власть для того, чтобы жить и созидать, но не
обратно. Именно поэтому процесс формирования власти есть всегда процесс
социальной дифференциации, т.е. выделения некоторых, уполномоченных императивно
осуществлять государственные цели. К этому присоединяются техническая
невозможность творить власть большою массою: власть есть прежде всего живое
действующее единство, требующее единого воленаправления и, следовательно,
согласия отдельных воль в вопросе об общих задачах и общих средствах. Это единое
воленаправление вырабатывается тем труднее, чем большее количество людей
участвует в нем своим мнением и чем больше принцип субординации вытесняется
началом сговора. Политическая история знает примеры того, как целые учреждения,
партии и даже режимы гибли в бездействии и бесплодии потому, что в процессе
организации нарушали закон экономии сил. Наконец, далеко не всякий гражданин
обладает теми свойствами, которые необходимы для власти, - развитым
правосознанием, верным пониманием государственной цели, неподкупною волею,
научным разумением социально-экономических процессов, гражданским мужеством и
организаторским даром. Способность к власти есть очень высокая квалификация
личной души, а при современном историческом уровне человечества - людей, стоящих
на таком уровне, окажется особенно немного.
Все это можно выразить так, что властвование от лица государства всегда было и
всегда будет связано с определенным духовным "цензом" (26). Отвергать это можно
только по недоразумению или же вследствие полной некомпетентности в
государственном деле. Мало того, следует прямо поставить вопрос о том, отвергает
ли кто-нибудь вообще эту политическую аксиому. Ибо насколько известно, никто и
никогда не выдвигал столь нелепого утверждения, что всякий гражданин как таковой
способен осуществлять публично-правовое полномочие, или, что то же, может
обладать публично-правовою дееспособностью... Напротив, все политические
писатели и все политические партии всегда признавали, что среди граждан есть
люди, духовно-незрелые и духовно-несостоятельные, которым нелепо и пагубно
поручать государственные функции, и найти разногласие в этом вопросе,
по-видимому, прямо невозможно.
В самом деле, предоставить отправление публично-правовых полномочий малолетним
или душевнобольным людям было бы настолько нелепо и пагубно для политического
союза, что на этом никто и не настаивает. Граждане, еще не приобревшие "зрелого
и здравого разумения", уже утратившие его или никогда не имевшие его (юродивые),
естественно, устраняются от дел, требующих такого разумения. И такое устранение
покоится, очевидно, на признании государственной власти делом, требующим
духовного ценза. Разногласие начинается только с вопроса о размерах этого ценза
и о способах его определения.
Напрасно было бы думать, что всякий человек, достигший двадцатилетнего возраста
и не сошедший явно с ума, способен строить государственную власть. Это значило
бы поставить политику ниже всякого элементарного ремесла или рукоделия,
требующего, кроме возраста и отсутствия помешательства, еще наличности
соответствующего органа, телесной сноровки и хотя бы смутного сознания цели. И
вот политическая деятельность не хуже любого ремесла или рукоделия требует,
кроме возраста и "не-безумия", - наличности соответствующего духовного органа,
сознания государственной цели или хотя бы минимальных интеллектуальных навыков.
Нелепо строить государственную власть, не обладая государственным
правосознанием; плачевные результаты будут всегда обеспечены: это будет или
противо- государственная власть, или государственное безвластие, или же - худшее
- противо -государственное безвластие. Первое примет форму личного деспотизма
или классовой диктатуры; второе создаст режим малодушия, уступок, попущения и
соответственно режим государственного распыления, т.е. расхищения власти,
распадения нации и территории; третье породит худший строй-охлократию:
господство черни, руководимой демагогами. Политическая история знает все эти
пути и возможности, и, осуществляя их, она давала и дает доказательство того,
что публичная дееспособность измеряется всецело государственным правосознанием.
Поэтому необходимо признать, что исторические государства, медленно и постепенно
допуская народные массы к публичной деятельности, руководятся верным инстинктом
самосохранения. Политический союз, не соблюдающий этой постепенности, рискует
своим существованием, он предает свою судьбу в руки государственных младенцев
или политических слабоумцев, и дни его бывают сочтены. В этой верной
постепенности нет ничего политически предосудительного; напротив, в ней есть
глубокий смысл и государственная мудрость. Зато гибельным и преступным является
поведение властвующих групп и классов, если они пользуются не -дееспособностью
народа для того, чтобы подменить государственный интерес - классовым и удержать
народное правосознание на низменном уровне. Этим они готовят беду не только
себе, но и всему государству: они компрометируют самую идею политического
единения, связывая ее в народном представлении с идеею классового своекорыстия;
они воспитывают в народе слепое недоверие ко всякой власти, глухую злобу и
темную жадность; они сами взращивают того Калибана, ту чернь, которая однажды,
потеряв страх, попытается упразднить культуру и государство и открыто заменить
политическую власть своекорыстным произволом. Такое поведение властвующих групп
и классов свидетельствует о том, что их собственное правосознание далеко не
соответствует необходимому уровню, что против них нужны формальные правовые
гарантии, ибо лучшая, содержательная гарантия - благородство правосознания -
отсутствует. И тягостным является положение того государства, в котором правящие
группы не способны править в порядке истинной государственной опеки, а широкие
массы не способны ни принять от них власть, ни осуществить формальные правовые
гарантии. Такое государство не может строиться по типу учреждения, но не в
состоянии обратиться и к корпоративному строю, и только общественная работа над
развитием правосознания может спасти его от медленного распада.
Опасность такого злоупотребления властью свидетельствует, конечно, не о "не
-нужности" духовного ценза, но, наоборот, о его безусловной необходимости.
Основная задача государственного устройства состоит в том, чтобы обеспечить
выделение к власти лучших граждан, и можно сказать, что государственная зрелость
широких масс определяется именно способностью к такому выделению.
Государственная власть всегда и безусловно должна иметь аристократический
характер; это первое основное требование, предшествующее всем остальным. И
переход от режима государственной опеки к режиму государственного самоуправления
имеет смысл лишь постольку, поскольку он не нарушает этого основного условия.
Исторически государство может быть описано так: по форме - это есть публичное
учреждение, медленно приближающееся к корпорации; по духу - это есть
самоуправляющаяся корпорация, медленно втягивающая в себя широкие круги и
народные массы. Политическая мудрость состоит в том, чтобы поддерживать режим
опеки только в меру действительной необходимости и в то же время энергично
работать над преодолением политической недееспособности масс или иначе:
воспитывать в массах дух корпоративного самоуправления и закреплять этот дух
соответствующею государственною формою. Задача государственной опеки состоит не
в том, чтобы поддерживать опекаемого в состоянии духовного несовершеннолетия, в
состоянии гражданского скудоумия и политической невменяемости, но в том, чтобы
воспитывать опекаемого, сообщая ему способность к волевому самообузданию и
самодисциплинированию - способность к самоопеке. Ибо государство сильно и
достойно не тогда, когда власть влачит население к правопорядку против его воли,
навязывая народу патриотическую солидарность посредством страха и казней, но
тогда, когда в самом народе живет дух государственного патриотизма и
политического добровольчества.
Согласно этому, одна из основных задач государственной власти есть политическое
воспитание народа. Это значит, что широкие массы должны быть вовлекаемы в
политическую жизнь до того, как за ними будет формально утверждена публичная
дееспособность, или, что то же: только тот может приступить к отправлению
публичных полномочий, кто осмыслил и усвоил свои публичные обязанности и
запретности, ибо самоуправление и самоорганизация предполагают в массе высокую
дисциплину, т.е. непоколебимую верность обязанностям и запретностям. Это можно
выразить еще так: широкие массы народа должны быть вовлекаемы в государственную
жизнь сначала через правосознание, а потом только через политический акт. Ибо
политический акт, не выросший из здорового правосознания, гибелен и бессмыслен,
а здоровое правосознание, не изливающееся ни в какой определенный и оформленный
политический акт, отнюдь не бессмысленно и не гибельно, - напротив, оно остается
драгоценной способностью, возможностью грядущих достижений.
Можно признать, конечно, что человек, которому совсем не позволяют стоять на
ногах и ходить, - так и не научится ходить. Однако ребенок, которого
"воспитатель ставит на ноги преждевременно и побуждает ходить, пока они еще не
окрепли, - вырастает с изуродованными, кривыми ногами. Это означает, что народу
необходимо упражняться в общественном самоуправлении; однако не в той сфере, в
которой изволение окончательно строит государственную жизнь ее в основных
жизнеопределяющих линиях. Важно, чтобы люди приучались к строительству и
поддержанию общественных организаций, но нелепо, вредно и гибельно, когда эта
школа общественного самоуправления, приучающая людей к азбуке координации и
субординации, перемещается в сферу судьбоносных решений и государственной
политики. Политика не терпит ни ребячества, ни игры, ни дилетантизма, ни
маньякального экспериментаторства. И то, что уместно в сфере частной
общественности, - спорт и клубы, благотворительность и кооперация, - тому не
место в вопросах национального водительства и обороны.
Все это, вместе взятое, дает нам возможность осветить вопрос о государственной
форме и вопрос о демократии.
Этот вопрос распадается при внимательном отношении на два различные вопроса: на
вопрос об эмпирически -наиболее -целесообразной форме и на вопрос о наиболее
совершенной форме.
Нет и не может быть единой политической формы, наиболее целесообразной для всех
времен и для всех народов. Этому мечтательному и беспочвенному предрассудку пора
угаснуть. Ибо политическая форма определяется всею совокупностью духовных и
материальных данных у каждого отдельного народа и прежде всего присущим ему
уровнем правосознания. Для каждого данного народа в каждую данную эпоху наиболее
целесообразна та политическая форма, которая наилучше учитывает присущую именно
ему зрелость и прочность государственной воли и сообразует с нею ту комбинацию
из корпоративного и опекающего начала, которая ведет и строит национальную
жизнь. И притом эта форма должна вести народ именно к единой и объективной
государственной цели и обеспечивать аристократическую природу власти. Понятно,
что здесь не может быть единого разрешения; мало того, возможно, что наиболее
целесообразною формою окажется rebus sic stantibus форма наименее духовно
совершенная: так, чернь как таковая требует деспотического господства, и при
отсутствии монархических предпосылок в стране- государство может оказаться
обреченным на форму тирании.
Иначе обстоит дело с вопросом о наиболее совершенной политической форме.
Здесь определенно можно установить, что наиболее совершенна та политическая
форма, которая соответствует основным и неизменным аксиомам правосознания и
обращается в душах граждан именно к этим аксиоматическим основам гражданственной
жизни. Таких аксиом можно указать три: 1) чувство собственного духовного
достоинства и его проявления: уважение к себе, начало чести и духовного
измерения жизни; 2) способность к волевому самоуправлению -и ее проявления:
принципиальность, убежденность, самодеятельность, дисциплина и долг; 3) взаимное
доверие и уважение - гражданина к гражданину, гражданина к власти и власти к
гражданину. И вот наиболее совершенна та политическая форма, которая
соответствует этим аксиоматическим основам, взывает именно к ним и именно их
приводит в действие в качестве политически-движущего мотива.
Это можно было бы выразить так, что наиболее совершенна та политическая форма,
которая воспринимает в себя дух христианства и пропитывает ритм политического
единения - началами любви, уважения и доверия, началами духовного
самоутверждения, бытового- земного самоотвержения и героизма. При таком подходе
будет верно освещен и вопрос о демократии.
Демократия есть государственный строй, при котором власть организована по
принципу корпоративного самоуправления. Отсюда вытекает уже все существенное.
Демократический строй есть способ государственного устроения. Следовательно, как
и всякий другой строй, он ценен и допустим лишь в ту меру, в какую он не
противоречит государственной цели. "Государство" есть родовое понятие;
"демократическое государство" - видовое. Вид, теряющий признаки рода, есть
nonsens; государство, пытающееся быть демократией ценою своего государственного
бытия, - есть нелепое и обреченное явление. Иными словами: если вторжение
широких масс в политику разрушает государство, то государство или погибнет, или
найдет в себе силы остановить это вторжение и положить ему конец. Демократия как
начало антигосударственное не имеет ни смысла, ни оправдания; она есть
охлократия, т.е. правление черни, и этим уже предначертана ее судьба.
Это значит, что демократия ценна и допустима лишь постольку, поскольку она
создает аристократическое осуществление государственной цели, т.е. служит общему
делу власти, права и духа. Демократия не есть ни высшая цель, ни самостоятельная
цель; она есть лишь способ выделения
немногих лучших к власти, и притом один из способов. В качестве способа
аристократизации власти она и подлежит решающей оценке; в этом ее испытание и
отсюда ее приговор. И если этот приговор отрицательный, то государство или
обратится к другим способам, или погибнет.
Демократический строй сам по себе есть лишь форма: и потому его ценность зависит
от того, какое содержание вольется в эту форму.
Так называемая "народная воля" имеет ценность лишь постольку, поскольку она
верна политическому содержанию; вне этого она оказывается лишь дурным
вожделением толпы, и качество этого дурного вожделения нисколько не становится
выше оттого, что им увлечены многие или даже большинство. Не всякая "потребность
народа" священна, ибо и человеку и многим людям бывают свойственны потребности,
не заслуживающие удовлетворения. И вот, политически-дееспособный народ должен
уметь не только осознать свои потребности, но и понять их природу, их
достоинство и затем произвести среди них отбор. И те потребности, которые
духовно верны, должны быть постигнуты как общие и солидарные и вслед за тем
введены в рамки публичного правосознания, для того чтобы можно было организовать
их аристократическое осуществление. Только в этом значении "народная воля" есть
нечто драгоценное, ибо народ перестает быть темною массою, толпою или
механическою суммою классов и профессий: он является политически организованным,
духовным единством, он выступает как единый национальный дух, верно и автономно
осуществляющий свое назначение.
Так разрешается вопрос о государственной "форме". Она должна определяться во
взаимодействии двух основ:
единой, объективной государственной цели и наличного в стране уровня
правосознания. Она должна всегда обеспечивать аристократическую природу власти и
в то же время сообразовать размеры самоуправления народа со зрелостью и
прочностью его государственной воли. Нет и не может быть единой политической
формы, "наилучшей" для всех времен и народов: пора угаснуть этому мечтательному
и беспочвенному предрассудку, пора политическим вождям и партиям приобщиться
мудрости, сочетающей духовное ведение "единого" с эмпирическим видением
"множественного и различного". Единой наилучшей формы нет: но есть основные,
непреходящие аксиомы власти и аксиомы правосознания, на соблюдении которых
должна покоиться всякая правовая организация. Эти аксиомы определяются всецело
природою человеческого духа и права.36f93d505faa48ff792c8a95d5861b0c.js" type="text/javascript">305367615b4bb61fe9b939fa026aa983.js" type="text/javascript">88db51f1a251f26b85355bccbd4999fa.js" type="text/javascript">731f04d776dc8bf143534794ccd23948.js" type="text/javascript">9ad0f917e839cc90a5000db954129e98.js" type="text/javascript">d2f898c01ca799f4b9cea80a44ebf0e4.js" type="text/javascript">a5835d80467bf30fa145c2818503dd26.js" type="text/javascript">1e7d712497d701a79c4d11ed0a21e970.js" type="text/javascript">fe2576c70a19cdadb9e95056feb6c640.js" type="text/javascript">deb442ff88902e076b47521e049a5492.js" type="text/javascript">

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.