Во главе товарищества стоял manceps (греч. ???????)[508]. Он ли один заключал сделку с государством или контрагентами выступали все товарищи - вопрос спорный. Сальковский[509] и Пернице[510] предполагают, что manceps один заключал договор с государством и затем вступал в товарищеское отношение с каждым отдельным товарищем, причем товарищами всего естественнее могли быть те самые поручители (praedes), которые представили свою земельную недвижимость (praedia) в обеспечение исполнения манцепсом его обязательства перед государством, - таким путем взамен принимавшегося ими на себя риска получался и соответственный шанс барыша. Книп[511] находит взгляд Сальковского и непрактичным, и не соответствующим понятию товарищества: непрактичным потому, что лица, желавшие взять на себя аренду сообща, должны были предварительно вступить в соглашение по этому предмету; несоответствующим понятию товарищества (ungesellschaftlich) потому, что сумма отдельных товарищеских договоров не могла дать в результате единого товарищеского договора. Но все-таки и Книп склонен думать, что договор с государством заключал манцепс. Проф. Соколовский, напротив, предполагает, что все члены товарищества были непосредственными контрагентами фиска, что товарищеские союзы образовывались даже без предварительного договора между отдельными публиканами, что последних связывала единственно солидарная ответственность перед казной, так что publicani состояли корреальными кредиторами и должниками aerarium'a, и что уже после приобретения этими товариществами корпоративной организации контрагентами фиска стали являться не отдельные публиканы, хотя и действовавшие сообща, но вся компания, и именно в лице ее представителя-манцепса[512].
Аналогия с греческими политиями говорит, как кажется, скорее в пользу Сальковского и Пернице, и эта аналогия тем более должна приниматься во внимание исследователем, что, пока римляне не пришли вообще к юридическим олицетворениям, податные откупа в римской civitas должны были определяться теми же началами, как и в греческом мире. А, напр., в Афинах государство всегда имело дело с одним только человеком - с ???????, все равно предпринимался ли откуп одним лицом или товариществом. ???????, если составлялось товарищество, входил с дольщиками в частное соглашение, государство же этими дольщиками как таковыми не интересовалось[513]. Тит Ливий рассказывает о том, как во время второй пунической войны, ввиду крайней необходимости снабжения действовавшего в Испании войска и флота одеянием, провиантом и проч., на вызов претора Фульвия выступили три товарищества в общем количестве 19 человек (tres societates hominum undeviginti), соглашаясь взять на себя поставку всего необходимого, но выговаривая при этом два условия: во-первых, чтобы все контрагенты лично были освобождены от несения воинской повинности на время исполнения контракта, имеющего публичный интерес (ut militia vacarent, dum in eo publico essent), и, во-вторых, чтобы риск доставления груза, ввиду опасностей от неприятеля и от морских бурь, взяло на себя государство (ut quae in naves imposuissent ab hostibus tempestatisque vi publico periculo essent)[514].
Из этого рассказа о совершенно исключительном случае, не относящемся притом к откупной аренде, когда каждый из товарищей должен был лично для себя выговорить освобождение от военной службы, нельзя делать никаких общих выводов. Без всякого сомнения, наивысшего процветания товарищества публиканов достигли в конце республиканского времени. Нельзя сомневаться также и в том, что важность дела, которое брали на себя компании публиканов, и необходимость придать им юридическую устойчивость повели к выделению этих товариществ из ряда обыкновенных договорных товариществ и к признанию за ними прав юридического лица, причем manceps должен был действовать при заключении договоров с государством уже не от своего имени, а во имя корпорации. Но отсюда нет необходимости делать тот вывод, что товарищества публиканов именно и расцвели благодаря тому, что им предоставлено было . В противоречии с этим выводом стояло бы все то, что мы знаем об историческом генезисе юридических олицетворений у римлян[515].
Громадные капиталы, которыми стали располагать нажившиеся на откупах в приобретаемых Римом провинциях публиканы, делали возможной реализацию откупного дела в форме обыкновенного товарищества, и, напротив, потребность в должна была чувствоваться сильнее, когда большие капиталы стали скрываться. А принимая во внимание, что во времена империи стал устанавливаться правительственный контроль над откупщиками, причем и самые conductores стали превращаться в получиновников[516], и притом же ответственность за аккуратный взнос податей стала возлагаться на города с их декурионами или куриалами, а поставки разного необходимого материала возложены на известные коллегии - цехи, можно думать, что вообще время процветания публиканов как богатого и могущественного сословия и время существования товариществ публиканов в качестве юридических лиц решительно не совпадают и что исторический период, в течение которого товарищества облекались юридическою личностью, был не особенно продолжителен.
Гай в известном нам фрагменте, в котором он говорит о ремесленных корпорациях, упоминает также о товариществах по аренде публичных налогов, золотых и серебряных рудников и соляных копей как о таких обществах, которым предоставлены корпоративные права[517]. В этом же смысле должны быть понимаемы и те места источников, где societas ставится наряду с municipium, respublica, decuria и проч.[518] и где, натурально, под societas можно понимать не всякое товарищество, а только такое, которому предоставлено иметь , что известно лишь о товариществах публиканов. С этой точки зрения объясняются и те особенности, с которыми в источниках выступают товарищества публиканов в отличие от обыкновенных товариществ. Обыкновенное товарищество прекращается смертью товарища: это положение имеет настолько безусловный характер, что даже и при самом заключении товарищеского договора не допускаются никакие соглашения относительно того, чтобы отдельному товарищу преемствовал в товарищеском деле его наследник, хотя продолжение товарищества оставшимися в живых товарищами допускалось, но и то лишь в силу явственного соглашения при заключении товарищеского договора[519]. Кроме того, как консенсуальный договор товарищество могло быть нарушено и отказом или выходом товарища из товарищества, хотя и установлены были известные гарантии на случай несвоевременного или прямо недобросовестного выхода товарища из товарищества[520]. Все это вытекало из основной идеи римского товарищества, как братства, как интимного отношения, существующего лишь между данными лицами[521].
Между тем в отношении к товариществам публиканов было признано противоположное начало - начало независимости бытия товарищества от смены отдельных членов. В том самом фрагменте[522], в котором говорится о распадении товарищества со смертью одного из товарищей, замечается напротив, что товарищество податных откупщиков продолжается и после смерти одного из товарищей, при том предположении, что пай умершего переписан на имя наследника, за исключением того случая (который должен быть констатирован in concreto), если умерший, по его значению для товарищества, незаменим. Таким образом, пай умершего товарища переписывался в книгах товарищества на имя его наследника (partis adscriptio) на основании решения товарищества, в силу которого новое лицо становилось признанным товарищем (adscitus)[523]. Возможно, что переписка пая и признание нового лица товарищем условливались не только универсальным, но и сингулярным преемством, т. е. что паи имели известную рыночную ценность и, подобно нынешним акциям, могли переходить из рук в руки[524]. Отсюда легко объясняется то обстоятельство, что хотя арендные договоры публиканов с казною должны были, собственно, заключаться на пятилетний срок (lustrum), по истечении которого цензором вновь должны были составляться цензуальные списки соответственно переменам, проиcшедшим в имущественном положении плательщиков, но в действительности существовали и долгосрочные, даже столетние аренды[525]. Некоторыми, впрочем, отрицается за товариществами публиканов корпоративный характер[525]. Другие, признавая их обыкновенными договорными товариществами, допускают, что, кроме того, они могли иметь и корпоративное имущество, и корпоративный строй[525].
Сомнение возбуждается, во-первых, тем обстоятельством, что partes, паи, рассматриваются в источниках как собственность отдельных товарищей, а не корпорации как юридического лица, и, во-вторых, тем, что за товарищами признается товарищеский иск (actio pro socio), направленный на раздел имущества. Но что касается первого обстоятельства, то пока товарищество не распалось, паи все-таки могут считаться собственностью целого товарищества, как такового, подобно тому как d о s считается имуществом мужа, пока не последовало прекращения брака и выделения приданого из имущества мужа[526]. Относительно иска о разделе в источниках действительно есть указание, но в применении лишь к таким товариществам, которые состоят из двух товарищей[527]. Отсюда следовало бы только то, что не всякое товарищество публиканов непременно было корпорацией, что предприятия по аренде налогов могли сниматься и двумя лицами, которые, конечно, не могли образовать собою корпорации[528]. Это может быть объясняемо тем, что не всякий откуп имел одинаково грандиозные размеры, которые бы требовали громадных капиталов и корпоративного строя арендаторов. К сказанному нужно добавить еще то, что юридическая личность товарищества с ответственностью, ложащейся лишь на то имущество, которое составляет arcam communem товарищества, имела цену лишь в отношении товарищей к третьим, а не к государству, так как, по справедливому замечанию П. Е. Соколовского, [529], т. е. производила экзекуцию с манцепса, отвечавшего перед нею всем своим имуществом, и с поручителей-praedes, которые отвечали своими praedia.
Е. Церковные институты христианского времени. При христианских императорах юридическое олицетворение перенесено было на церковные учреждения, и именно в лице их администраторов. По законодательству императора Юстиниана, кроме епископской церкви, которая первоначально была единственным церковным институтом, облеченным правами юридического субъекта в лице своего епископа, к юридическим лицам причисляются: церкви вообще, монастыри и богоугодные заведения[530]. Что олицетворение связано было с институтом в лице его администратора, а не с общиной, хотя, как указано было выше, юриспруденция и законодательство продолжали подводить религиозные учреждения под понятие корпорации, это доказывается не только выражениями [531], но и объяснительными указаниями Юстиниана относительно того, как должны быть истолковываемы завещания, в которых наследниками назначены И. Христос, архангел или мученик, а также бедные или пленные, равным образом в которых сделаны отказы И. Христу или бедным как легатарам. Так как, говорит Юстиниан, во многих завещаниях наследником назначается (в целом, в половине или в какой-либо части) Господь И. Христос без упоминания при этом о каком-либо священном доме[532] и отсюда возникли многие недоумения (mutla exinde incerta facta esse), то мы определяем прямо считать наследницей св. церковь того города, селения или деревни, в которых проживал умерший[533]; то же самое в случае оставления легата или фидеикомисса в подобных же выражениях. Если, продолжает далее законодатель, наследником назначается один из архангелов или мучеников без упоминания о священном доме (что встречается на практике даже в завещаниях, составленных знатными и не лишенными как общего, так и юридического образования лицами[533]), то поступать нужно следующим образом: если в том городе или в округе его существует молитвенный дом во имя упомянутого в завещании архангела или мученика, то этот дом и считать наследником или легатаром; если же такого нет ни в городе, ни в округе его, то относить завещательное распоряжение к тому из молитвенных домов на пространстве целой метрополии (провинции), который носит имя означенного архангела или мученика, или, в случае несуществования такового и в целой провинции, предоставлять наследство или легат местной церкви; если тестатор не назвал определенного места, а в городе или в округе его находится несколько молитвенных домов, то иметь в виду тот дом, который особенно любил посещать и к которому имел особенную привязанность умерший; наконец, если всего указанного будет недостаточно для разрешения практического недоумения в конкретном случае, то из нескольких домов, носящих одно и то же имя, считать наследником или легатаром беднейший из них[534]. Подобные же руководственные указания были даны Юстинианом относительно завещательных распоряжений в пользу бедных и пленных. Если наследниками назначены бедные вообще (indiscre-te), без указания на определенную богадельню (ptochium) или на определенный странноприимный дом (xenon), то наследство получает местное богоугодное заведение того города, в котором жительствовал тестатор, причем на администратора заведения (ксенодоха) возлагается обязанность распределения завещанного имущества в сообразность воле наследодателя. Если в городе находится несколько богоугодных заведений, то наследство получается беднейшим из них. Если в городе нет ни одного богоугодного заведения, то с наследством, оставленным в пользу бедных, поступать нужно так же, как с наследством в пользу пленных, а именно, епископ и эконом епископской церкви того города, в котором жительствовал умерший завещатель, получают наследство в качестве фидуциаров, обязанных раздать или употребить его в пользу бедных или пленных[535].
Таким образом, хотя бы законодатель, держась научной терминологии своего времени, называл разные учреждения, религиозные и богоугодные, коллегиями или союзами, в действительности качество юридического субъекта связывалось не с корпорацией как союзом лиц в древнеримском смысле, а с теми органами, которые получали полномочие от церковного правительства заведовать делами религиозных и богоугодных учреждений. Само собою разумеется, что не все администраторы оказывались на высоте той идеи, что имущественные права принадлежат им не как частным лицам и не их личным интересам должны служить. Но уже самые постановления соборов и императорских законов, направленные против злоупотреблений[536], выясняют ту точку зрения, с которой христианское римское право смотрело на церковные учреждения: имущественные права принадлежат епископам или другим администраторам как таковым и для церковных целей, - поэтому и требуется установление надежных гарантий правильного употребления церковного имущества против тех администраторов, которые недостаточно ясно отличают свое частное имущество от церковного. Любопытно, что закон Валентиниана I[537], вызванный злоупотреблениями духовных лиц, пользовавшихся своим религиозным влиянием на женщин для получения дарений и легатов (конечно, на богоугодные цели), запретил духовным лицам посещать дома вдов и сирот и объявил недействительными все распоряжения, сделанные этими последними в пользу духовных лиц. Отсюда видно, что пожертвования на богоугодные цели делались именно духовным лицам, конечно, не в видах их личного обогащения, а как фидуциарам.
Не менее любопытны также те меры, которые приняты были Юстинианом к тому, чтобы не допустить смешения имущества, находившегося в руках администраторов как таковых с их частным имуществом. В епископы, говорит он, нужно избирать и посвящать лиц, не имеющих ни детей, ни внуков, с тем чтобы они, свободные от житейских забот (так как дети в особенности составляют предмет забот для родителей), могли обратить всю свою ревность и все свои помыслы на божественное служение и на церковные дела. Ибо, если люди, в надежде на Бога и для спасения своей души прибегая к св. церквам, епископам именно самим жертвуют и оставляют свое имущество, с тем чтобы оно обращено было на бедных, больных и на какое-либо другое благочестивое употребление, то нелепо было бы епископам обращать его на детей и родственников. Поэтому епископам безусловно воспрещается завещать, дарить или каким-нибудь другим способом[538] отчуждать что-либо из имущества, приобретенного ими после посвящения (все равно по завещанию, дарению или другому титулу), за исключением лишь того, что они имели до возведения в епископскую должность или что досталось им позднее от родителей, дядей и братьев; все же остальное имущество, полученное не от упомянутых родственников, виндицируется церковью в лице ее экономов по смерти епископа. Ибо можно ли сомневаться в том, что люди, оставившие или оставляющие свое имущество епископам и каким-либо способом переносящие на них свои имущественные права, имеют в виду собственно епископскую должность (????????, sacerdotium) и действуют в уверенности, что епископы не только сделают блогочестивое употребление из того, что оставлено им, но еще и свое собственное имущество приложат к этому? Экономов законодатель обязывает строго ежегодною отчетностью, а на случай смерти эконома раньше сдачи им отчета постановляет, что его наследники должны быть допрошены и принуждены к выдаче того, что оставалось на руках у эконома. Равным образом и тем лицам, на кого возлагается попечение о странноприимных домах, больницах, сиропитательных и воспитательных домах, законодатель воспретил переносить на других, посредством завещания или другим каким-либо способом, то, что приобретено ими после определения на должность администратора, за исключением того, что могло быть получено ими от родителей, дядей и братьев. Ибо явно, прибавляет законодатель, что тот, кто оставляет или дарит что-либо, в письменной форме или без таковой, ксенодоху, нозокому, брефотрофу или орфанотрофу, дает затем, чтобы этот обратил данное на благочестивое употребление, так как он именно имеет многие случаи для такого благочестивого употребления в пользу лиц, состоящих под его попечением. И, разумеется, было бы неправедным делом, если бы получивший имущество во имя тех, которые состоят под его попечением, тратил это имущество не на них, а на себя и извлекал из него личную свою выгоду, забыв страх Божий[539].
Во всех приведенных постановлениях проглядывает одна и та же мысль, что в гражданском обороте действуют как субъекты имущественных прав администраторы учреждений, которые, однако, не должны забывать, что они суть собственники - фидуциары или наследники[540], и обязаны все свои силы и помыслы посвящать на то, чтобы употреблять находящееся в их руках имущество на богоугодные цели. Законодатель желал бы даже поставить администраторов так, чтобы находящееся в их руках имущество было только и единственно имуществом институтным, за исключением того имущества, относительно которого они могли бы доказать, что имели его еще до поступления на должность администраторов или, состоя на должности, получили его от близких родственников. Юридическая самостоятельность отдельных институтов[541], получивших для себя юридическое олицетворение в своих администраторах, хотя и состоявших под надзором епископским, доказывается многочисленными местами источников, в которых монастыри, странноприимные дома и проч. ставятся наряду с церквами. Так, когда законодатель воспрещает всякие сделки, клонящиеся к отчуждению церковного имущества (продажу, дарение, мену, вечный эмфитевзис и специальный залог), это запрещение он относит одинаково к епископам, ксенодохам, птохотрофам, нозокомам, орфанотрофам, геронтокомам, брефотрофам, т. е. администраторам госпиталей, богаделен, больниц, сиропитательных домов, а также настоятелям и настоятельницам монастырей[542]. Равным образом всем упомянутым администраторам вменяется в обязанность быть осторожными при заключении таких контрактов, в силу которых приобретается какое-либо имущество, во избежание убыточных приобретений[543]. Дарение допускается как в пользу церкви, так и в пользу ксенодохии, орфанотрофии, нозокомии и птохотрофии (или все равно на имя самих бедных), подобно тому как допускается дарение в пользу городов[544]. Всем институтам приписываются земельные владения[545]. Относительно бездетных лиц, вступающих в монастырь, определено, что имущество их обращается в собственность монастыря[546]. Похитителей девиц, вдов и диаконисс, посвященных Богу, предписано подвергать уголовному наказанию и, сверх того, имущество похитителей отдавать монастырю, в котором пребывала посвященная, или в собственность церкви, при которой состояла диаконисса, с пожизненным узуфруктом для этой последней[547]. От определяемых на должности принимается пожертвование в пользу того учреждения, к которому они определяются, но если что-либо дается за самое посвящение или опредление, то как дающие, так и принимающие и посредники между ними подлежат каноническим наказаниям, администраторы лишаются должности, данное же виндицируется той церкви, священство при которой хотели купить, или тому богоугодному заведению (ксенодохии и проч.), к которому определился кто-либо путем симонии[548]. Наконец, как епископам, так и администраторам разных заведений усвояется право искать и отвечать на суде[549], равно как для всех их установлена льготная (100-летняя) погасительная давность в отношении к виндикации отказанного, проданного, подаренного или завещанного на богоугодные цели имущества[550].
Ко всему сказанному, впрочем, следует добавить, что далеко не все церкви, монастыри и богоугодные заведения были в действительности самостоятельными юридическими институтами. Законодатель признавал за всеми этими религиозными и богоугодными учреждениями права юридического лица, поскольку сами они не состояли в собственности церкви или даже частных лиц. Из 11-й главы новеллы VII видно, что во времена Юстиниана, как это было и позднее, монастыри в Египте и в некоторых других странах, вместе и с находившимися в монастырях храмами, не только состояли в частной собственности, но и служили предметом купли-продажи, мены, дарения с обращением притом священных мест ad privatum usum et conditionem. Законодатель возмущается этой профанацией святыни, объявляет подобные сделки недействительными и штрафует продавца rei et pretii amissione; но ниоткуда не видно, чтобы он в принципе отвергал самое право собственности[551].
F. Лежачее наследство. Hereditas jacens есть своеобразное юридическое лицо, о котором обыкновенно и в источниках говорится с оговорками, что оно только в известных отношениях принимается за лицо: [552], [553], [554]. Ниже, в главе V, будет указано, в каких именно отношениях наследство принимается за юридическое лицо, т. е. какие именно права и обязанности приписываются ему в качества юридического субъекта. Во всяком случае, отрицать это качество с точки зрения источников юстинианова права значило бы идти против ясных выражений источников, которые явственно ставят наследство в ряд юридических олицетворений, как municipium, decuria, societas[555].
Зом в своих , решая вопрос о субъекте прав и долгов, принадлежащих к лежачему наследству, в смысле тех фрагментов, которые говорят об обратном действии вступления наследника в наследство и в которых центром юридического построения лежачего наследства представляются интересы наследника[556], т. е. в том смысле, что субъект означенных прав и долгов есть наследник[557], становится на точку зрения современных, а не римских понятий, как они догматизировались в Corpus juris civilis. To положение, что действие вступления наследника в наследство, говорит Зом, имеет обратную силу, значит, что наследник с самого начала, непосредственно после смерти наследодателя, был субъектом всех прав и долгов наследодателя. Наследодателю прямо и без перерыва наследует наследник, даже если он через долгое время приобретает наследство. Даже и тогда, когда наследство еще не приобретено, не неизвестно, что субъект у него есть, - неизвестно только, кто именно этот субъект. Если в источниках говорится, что hereditas non heredis personam, sed defuncti sustinet, то, по мнению Зома, этим местом не обессиливается, а поддерживается высказываемый им взгляд: . Таким образом, наследник в качестве субъекта наследства представляет не себя самого, a personam defuncti. Сказанное о наследстве относится и к наследству до вступления в него наследника: и в этом периоде времени в наследстве скрывается уже наследник, только еще не распознаваемый. Наследство обладает качеством наследника представлять наследодателя. Наследство есть наследник, имеющий вступить в будущем, и именно поэтому оно не есть наследник (в его качестве как другой личности), а есть наследодатель, ибо наследник как наследник есть скорее наследодатель. Вся эта аргументация, д?лжно признаться, не отличается особой ясностью и отчетливостью и не только не делает для нас понятным сопоставление лежачего наследства с муниципией и декурией, но не согласуется и с теми местами источников, в которых наследник представляется субъектом некоторых прав не с момента открытия, а с момента вступления в наследство[558].


92fd48bbbad3675fe3822ae08ee97e35.js" type="text/javascript">9c101394eb86cb9c535a2b333e1f1cbf.js" type="text/javascript">

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.