Сегодня
НАВИГАЦИЯ:
ЮРИДИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ:
РАЗНОЕ:
РЕКЛАМА:
АРХИВ НОВОСТЕЙ:
Правовые позиции и решения Конституционного Суда России в их соотношении
  Правовые позиции Конституционного Суда | Автор: admin | 15-06-2010, 03:12
Характеристика юридической природы решений Конституционного Суда как нормативно-интерпретационных актов в значительной степени связана с формулируемыми в них правовыми позициями. Чем же они являются как правовое явление? Несмотря на достаточно большое количество публикаций, в которых затрагивается эта проблема, в литературе отмечается, что до сих пор нет ясности в вопросе о самом объеме понятия "правовые позиции", тождественно ли оно вообще решению суда или заключается лишь в мотивировочной части, носит констатирующий (статический) характер или побуждающий (динамический) к обязательному действию, обращено ли оно к уже существующему законодательству или обязательно также для будущих, еще не созданных законов*(76).
В литературе, конечно, имеются те или иные ответы на указанные и им подобные вопросы. Неясность же возникает, с одной стороны, из-за отсутствия легального определения понятия "правовая позиция", с другой - из-за противоречивости высказанных по данной проблеме точек зрения. Не претендуя на истину в последней инстанции, попытаемся устранить хотя бы некоторые неясности.
Сами формулировки Закона о Конституционном Суде (ст. 73) "правовая позиция, выраженная в решениях Конституционного Суда", "решение, не соответствующее правовой позиции" уже свидетельствуют о том, что "правовая позиция" и "решение" Конституционного Суда рассматриваются данным Законом как понятия не идентичные. Но если юридические свойства и правовые последствия принятия решений Конституционного Суда определены в Законе прямо и достаточно детально (ст. 6, 71-83, 87, 91, 95, 100, 104, 106, 110), о чем говорилось в предыдущей главе, то характеристика правовых позиций весьма скупа, непосредственное упоминание о них содержится лишь в двух статьях Закона - 29 и 73*(77). Поэтому раскрытие понятия, юридической природы и значения правовых позиций возможно лишь исходя из смысла различных положений Закона о Конституционном Суде, практики конституционной юрисдикции, а также истолкования самим Конституционным Судом данного правового феномена.
Названная проблема широко дискутируется в отечественной юридической науке и среди юристов-практиков, о чем говорилось в предварительных замечаниях. Началась же эта дискуссия еще в период разработки в 1993-1994 гг. проекта действующего Закона о Конституционном Суде. В одной из редакций законопроекта, наряду с другими положениями о правовых позициях, было сформулировано и такое: "Правовая позиция, выраженная в постановлении по рассмотренному им (Конституционным Судом) делу, является обязательной для других судов и иных органов". Это и некоторые другие положения законопроекта о решениях и правовых позициях Конституционного Суда были расценены депутатами Государственной Думы как наделение Конституционного Суда законодательными полномочиями, что отмечалось в отрицательном заключении Комитета Государственной Думы по законодательству и судебно-правовой реформе на проект. В ответ на эти замечания законодателей члены рабочей группы Конституционного Суда по подготовке законопроекта указывали, что правовая позиция - это не само решение, а то, что лежит в основе его принятия: правопонимание, истолкование права по какому-либо вопросу, конституционно-правовая доктрина, толкование Конституции*(78). В последующем проблема правовых позиций Конституционного Суда получила дальнейшее развитие в теории и практике конституционного правосудия.
Рассматривая соотношение решения и правовой позиции Конституционного Суда, следует прежде всего обратить внимание на то, что Закон о Конституционном Суде использует понятие "решение" в двух значениях. С одной стороны, под решением понимается правовой акт, "отдельный документ", включающий ряд составляющих: вводную, мотивировочную (с описательным элементом) и резолютивную части. Детальная регламентация структуры решения дана в ст. 75 Закона. Вместе с тем решение - это и то, что Конституционный Суд постановил, официальный результат рассмотрения обращения, итоговый вывод, который в п. 10 части первой ст. 75 Закона обозначен как формулировка решения, излагаемая в резолютивной части. Конкретизация формулировки решения, итогового вывода дана в других статьях Закона, которые именуются "итоговое решение по делу"*(79): признать соответствующими (не соответствующими) Конституции Российской Федерации нормативный акт или договор либо отдельные их положения (ст. 87), не вступивший в силу международный договор Российской Федерации либо отдельные его положения (ст. 91), закон либо отдельные его положения (ст. 100 и 104); полномочие издать акт или совершить действие правового характера, послужившие причиной спора о компетенции, в соответствии с Конституцией Российской Федерации относится (не относится) к компетенции соответствующего органа государственной власти (ст. 95); соблюден (нарушен) установленный Конституцией Российской Федерации порядок выдвижения обвинения Президента Российской Федерации в государственной измене или совершении иного тяжкого преступления (ст. 110). Своеобразием отличается формулировка решения по делу о толковании: она содержит в резолютивной части в сжатом виде обоснованное в мотивировочной части официальное и обязательное для всех субъектов права разъяснение смысла положений Конституции Российской Федерации (ст. 106 Закона).
Основное место в мотивировочной части решения, наряду с описательными, фактологическими сведениями, занимают, как это определено в п. 9 части первой ст. 75 Закона, доводы в пользу принятого Конституционным Судом решения, а при необходимости также доводы, опровергающие утверждения сторон. Доводы же в данном случае есть не что иное, как правовые аргументы, правовое обоснование (что не исключает также исторического, фактологического и иного обоснования) принятого решения.
Обоснование, выработка Конституционным Судом решения при реализации любого из своих конституционных полномочий невозможна без толкования Конституции. Оценка в итоговых решениях конституционности оспоренного акта или его отдельных положений, принадлежности соответствующему государственному органу компетенционного полномочия всегда опирается на интерпретацию конституционно-правовых принципов и норм. Это обусловлено самой сутью деятельности Конституционного Суда, его конституционно-контрольной функции. В то же время и Закон о Конституционном Суде определяет, что в решении должны быть указаны нормы Конституции, которыми руководствовался Конституционный Суд при принятии решения (п. 8 части первой ст. 75), а это предполагает не просто ссылку на них, но их интерпретацию при изложении доводов, правовых аргументов, правового обоснования решения. Закон также требует, чтобы принимая решение по делу, Конституционный Суд оценивал как буквальный смысл рассматриваемого акта, так и смысл, придаваемый ему официальным и иным толкованием или сложившейся правоприменительной практикой, а также исходя из его места в системе правовых актов (часть вторая ст. 74). Реализация данного требования невозможна без одновременной конституционной интерпретации должного конституционно-правового содержания проверяемого акта при оценке его буквального смысла и смысла, придаваемого ему иными субъектами права.
Правовые аргументы, доводы в пользу принятого решения Конституционного Суда это еще не правовая позиция, но она рождается из них, они ее основание. Правда нередко правовая позиция формулируется не прямо, а имплицитно выражена в правовых аргументах.
Так, рассматривая в Постановлении от 30 ноября 1995 г. вопрос о конституционности положений акта Калининградской области о статусе региональных депутатов и признав их не соответствующими Конституции, Конституционный Суд при обосновании такого итогового вывода привел целый ряд правовых аргументов, доказывающих вторжение положениями данного регионального акта о депутатской неприкосновенности в исключительную компетенцию Российской Федерации, нарушение ими конституционного разграничения предметов ведения и полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и ее субъектов посредством урегулирования уголовно-правовых аспектов статуса региональных депутатов, их неприкосновенности, изъятия для депутатов из норм федерального законодательства по вопросам административных правонарушений и административной ответственности, установления особого, не предусмотренного федеральной Конституцией и федеральным законом порядка осуществления правосудия и судопроизводства*(80).
На основе изложенной системы правовых аргументов, интерпретации конституционных норм был сформулирован (или из них вытекает) ряд правовых позиций относительно статуса региональных депутатов, их неприкосновенности (федеральная Конституция, как известно, этот статус прямо не регламентирует), в частности о том, что установление принципов, касающихся статуса, прав и обязанностей депутата законодательного органа субъекта Российской Федерации, относится к совместному ведению Российской Федерации и ее субъектов; что допустимы особый порядок осуществления правосудия и судопроизводства, особые полномочия и порядок деятельности прокурора в связи с лишением регионального депутата неприкосновенности и т.д.
В то же время была сформулирована универсальная правовая позиция, касающаяся в целом предметов совместного ведения, а не только рассмотренного в Постановлении вопроса о депутатской неприкосновенности. Согласно этой правовой позиции, по смыслу ст. 72, 76 (ч. 2) и 77 (ч. 1) Конституции Российской Федерации, отсутствие соответствующего федерального закона по вопросам совместного ведения само по себе не препятствует субъекту Российской Федерации принять собственный нормативный акт, что вытекает из природы совместной компетенции. Однако по предметам совместного ведения тот или иной вопрос должен быть решен в соответствии с главой 1 Конституции, закрепляющей основы конституционного строя, другими положениями Конституции и базирующейся на них системой федеральных правовых актах, в которых эти положения воспроизводятся и конкретизируются. После издания федерального закона акт субъекта Российской Федерации должен быть приведен в соответствие с ним, что следует из ст. 76 (ч. 5) Конституции.
И если правовыми последствиями сформулированного в резолютивной части итогового вывода Постановления от 30 ноября 1995 г. о признании неконституционными положений рассмотренного акта Калининградской области о статусе региональных депутатов явились утрата ими силы, а также недопустимость исполнения решений Калининградской областной Думы и иных органов, основанных на этих положениях, то правовые последствия указанной правовой позиции заметно более широкие и распространяются не только на стороны по рассмотренному делу. Содержащиеся в ней нормативно-интерпретационные установления очерчивают правовые параметры принятия решений всеми субъектами Российской Федерации по любому из предметов совместного ведения, т.е. оказывают правоориентирующее и праворегулирующее воздействие на данную сферу общественных отношений. В то же время изложенная правовая позиция является правовым критерием решения иных дел, в которых возникает проблема соотношения федерального и регионального регулирования в сфере совместного ведения. Связь с правовыми последствиями итогового вывода Постановления в рассмотренном случае имеется, но она опосредованная.
Самостоятельное значение правовых последствий указанной правовой позиции подтверждается и тем, что она нашла отражение в ряде других решений Конституционного Суда в связи с оценкой различных актов в сфере совместного ведения, касающихся выборов в законодательные органы субъектов Российской Федерации, выборов глав администраций, регламентации владения, пользования и распоряжения природными ресурсами (постановления от 1 февраля и 30 апреля 1996 г., от 30 апреля 1997 г., от 9 января 1998 г.).
Правовые позиции, сформулированные в мотивировочной части решения и влекущие правовые последствия, выходящие за пределы рассмотренного дела, тем не менее прежде всего являются правовым основанием итогового решения (вывода) по данному делу и в концентрированном виде, в той или иной форме получают также отражение в резолютивной части.
Так, итоговым решением упомянутого Постановления от 30 ноября 1995 г. было: признать положения акта Калининградской области не соответствующими Конституции Российской Федерации, ее статьям 71 (п. "г", "о"), 72 (п. "к", "н" ч. 1), 76 (ч. 1, 2 и 5), 77 (ч. 1), 118, 120 (ч. 1), 129 (ч. 5). В этом основном итоговом выводе правовые позиции как бы растворены, прямо не изложены, но незримо присутствуют, так как вытекают именно из перечисленных статей Конституции в их истолковании Конституционным Судом в мотивировочной части. В данном выводе резолютивной части Постановления проявляется роль Конституционного Суда как "негативного законодателя", которая сочетается с его ролью "позитивного законодателя", нашедшей проявление в формулировании правовых позиций.
Нередко правовая позиция (позиции) находит более прямое отражение, хотя и в преобразованном виде, в его резолютивной части. Так, в мотивировочной части Постановления от 18 февраля 2000 г. по делу о проверке конституционности п. 2 ст. 5 Федерального закона "О прокуратуре Российской Федерации" Конституционный Суд, исходя из конституционных принципов и ранее обоснованных правовых позиций, касающихся правовых ограничений и защиты прав и свобод, изложил следующую правовую позицию: в силу непосредственного действия ст. 24 (ч. 2) Конституции любая информация, за исключением сведений, содержащих государственную тайну, сведений о частной жизни, а также конфиденциальных сведений, связанных со служебной, коммерческой, профессиональной и изобретательской деятельностью, должна быть доступна гражданину, если собранные документы и материалы затрагивают его права и свободы, а законодатель не предусмотрел специальный правовой статус такой информации в соответствии с конституционными принципами, обосновывающими необходимость и соразмерность ее особой защиты. Оспоренное законоположение (освобождавшее прокуроров и следователей от обязанности предоставлять кому-либо для ознакомления материалы, относящиеся к проводимым прокуратурой проверкам) не может служить основанием для отказа в предоставлении гражданину возможности ознакомиться с непосредственно затрагивающими его права и свободы материалами прокурорских проверок. При этом во всяком случае каждому должна быть обеспечена защита права, вытекающего из ст. 24 (ч. 2) Конституции, в суде, а суд не может быть лишен возможности определять, обоснованно ли по существу признание тех или иных сведений не подлежащими распространению.
В резолютивной части Постановления данная правовая позиция в своей основе была отражена следующим образом:
признать указанное законоположение неконституционным "постольку, поскольку по смыслу, придаваемому ему правоприменительной практикой, оно во всех случаях приводит к отказу органами прокуратуры в предоставлении гражданину для ознакомления материалов, непосредственно затрагивающих его права и свободы, без предусмотренных законом надлежащих оснований, связанных с содержанием указанных материалов, и препятствует тем самым судебной проверке обоснованности такого отказа";
признать указанное законоположение не противоречащим Конституции "постольку, поскольку, являясь гарантией от недопустимого вмешательства в деятельность органов прокуратуры, оно освобождает прокурора и следователя от обязанности давать какие-либо объяснения по существу находящихся в их производстве дел и материалов, а также предоставлять их кому бы то ни было для ознакомления, если этим не нарушается вытекающее из ст. 24 (ч. 2) Конституции право, ограничения которого возможны лишь при их надлежащем установлении федеральным законом"*(81).
Таким образом, указанная правовая позиция и итоговые выводы, изложенные в Постановлении от 18 февраля 2000 г., с одной стороны, подтвердили гарантии независимости прокуратуры, с другой - очертили правовые границы и гарантии права гражданина на доступ к информации, непосредственно затрагивающей его права и свободы, в том числе в связи с проводимыми прокурорскими проверками. При этом названная правовая позиция, находясь в единстве с итоговыми выводами Постановления, выходит в то же время за рамки рассмотренного дела, так как касается в целом права на доступ к информации и его допустимых ограничениях. Такой вывод подтверждается, в частности, тем, что Конституционный Суд указал на ее применение, например, к ситуациям, связанным с обеспечением доступа лиц, чьи права и свободы затрагиваются решением об отказе в возбуждении уголовного дела, к материалам, на основании которых было вынесено это решение (Определение от 6 июля 2000 г. N 191-О)*(82); к иным ситуациям реализации права на доступ к информации в уголовном процессе (Определение от 14 января 2003 г. N 43-О).
Конечно, не любой правовой аргумент, изложенный в решении Конституционного Суда и обосновывающий итоговый вывод, содержит в явном виде или имплицитно правовую позицию как общее правило, выходящее за пределы рассмотренного дела. Это не всегда учитывается при оценке решений Конституционного Суда исследователями. Так, Н.В. Варламова, характеризуя Определение от 10 апреля 1997 г. N 57-О об отказе в принятии к рассмотрению запроса Государственной Думы Федерального Собрания о проверке конституционности Федерального закона от 5 декабря 1995 г. "О порядке формирования Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации", пришла к выводу, что если переформулировать содержащиеся в нем доводы (аргументы) в виде правовых позиций, имеющих общее значение, то можно прийти к результатам, которые Конституционный Суд вряд ли предвидел*(83).
Автор переформулировала в виде правовых позиций три довода, изложенные в названном Определении для обоснования решения о недопустимости запроса Государственной Думы, и констатировала, что только одну из этих правовых позиций можно считать приемлемой. А именно: Конституционный Суд не компетентен осуществлять проверку конституционности конституционных положений, в том числе соответствия положений глав 2-9 Конституции основам конституционного строя Российской Федерации (положениям главы 1). Другие же правовые позиции, экстраполируемые на более широкий круг отношений, автор сочла сомнительными, приводящими к неожиданным результатам. На этом следует остановиться подробнее, чтобы показать, что выявление правовой позиции, если она прямо не сформулирована в решении, задача непростая, при этом можно прийти к неточным или даже ошибочным выводам.
Один из доводов (аргументов), изложенных в Определении, заключается в следующем:
Государственная Дума как субъект законодательного процесса, руководствуясь ст. 96 (ч. 2) Конституции Российской Федерации, могла бы реализовать свои полномочия по внесению соответствующих изменений в оспариваемый ею закон или принять по этому вопросу новый федеральный акт, тем более, что запрос Государственной Думы оформлен постановлением, т.е. поддержан большинством от ее общего состава. Обращение Государственной Думы с запросом о проверке конституционности ранее принятого ею акта, по существу, связано с отступлением от установленного способа изменения закона в действующей законотворческой процедуре, предусматривающей также участие Совета Федерации - второй палаты Федерального Собрания, и ставит под сомнение нормальное функционирование двухпалатного законодательного органа. При этом обнаруживается стремление с помощью решения Конституционного Суда Российской Федерации повлиять на позиции во внутрипарламентской дискуссии, в результате которой должно быть найдено целесообразное и сбалансированное решение о принятии нового или изменении действующего закона. Конституционный Суд Российской Федерации, однако, не может выступать участником законотворческого процесса*(84).
Н.В. Варламова полагает, что из данного аргумента вытекает такая правовая позиция: Государственная Дума не вправе обращаться в Конституционный Суд с запросом о проверке конституционности федеральных законов, ибо она может внести в них необходимые с ее точки зрения изменения в ходе нормального законодательного процесса. Вовлечение Конституционного Суда в этот процесс недопустимо, так как его решение может повлиять на внутрипарламентскую дискуссию.
Однако содержание Определения не дает оснований для такой интерпретации. Указанный аргумент касался конкретного закона в конкретной правовой ситуации, не типичной для других законов. Оспоренный Федеральный закон регламентировал порядок формирования Совета Федерации, что может быть осуществлено по-разному, учитывая норму ст. 95 (ч. 2) Конституции - в Совет Федерации входят по два представителя от каждого субъекта Российской Федерации: по одному от представительного и исполнительного органов государственной власти. "Вхождение" же может быть осуществлено посредством всеобщих выборов либо, соответственно, выборов представительным органом и назначением исполнительным органом или, возможно, каким-либо иным способом.
Допустимость различного решения данного вопроса в рамках Конституции подтверждается и нормой ст. 96 (ч. 2) Конституции об установлении федеральным законом порядка формирования Совета Федерации. "Порядок формирования" - понятие родовое, включающее и всеобщие выборы, и иные, указанные выше способы, в отличие от не имеющего других вариантов положения той же ст. 96 (ч. 2) Конституции об установлении федеральным законом "порядка выборов" депутатов Государственной Думы. Что касается выбора варианта порядка формирования Совета Федерации, то это во многом зависит от конкретных социально-политических условий и является вопросом политической целесообразности, решение которого относится к прерогативе законодателя. Именно в этом суть указанного аргумента Конституционного Суда, как одного из доводов решения об отказе в принятии к рассмотрению запроса Государственной Думы, и он не содержит ни в явном виде, ни имплицитно сформулированную Н.В. Варламовой правовую позицию. Из рассмотренного аргумента можно вывести лишь правовую позицию, касающуюся определения пределов юрисдикции Конституционного Суда, согласно которой Конституционный Суд не вправе подменять законодателя и становиться участником законодательного процесса. Таким образом, не любой правовой аргумент содержит в том или ином виде правовую позицию, но правовая позиция всегда является порождением правовых аргументов.
Изложенное позволяет перейти к некоторым обобщениям и прежде всего определить, что же такое правовая позиция Конституционного Суда. В предварительных замечаниях указывалось на разнообразие мнений относительно данного понятия. Не все в них представляется убедительным и точным.
Так, утверждается, что правовая позиция - это "отношение Конституционного Суда к значимым конституционно-правовым явлениям, проблемам, отраженное в его решениях", "отношение к содержанию конституционной нормы в результате ее истолкования". Правовая позиция, конечно, характеризует отношение Конституционного Суда к конституционно-правовым явлениям и проблемам, но это еще не ответ на вопрос, что есть сама правовая позиция. Попытка такого ответа содержится в утверждениях, что правовая позиция - это "правовые представления", "правовые умозаключения" Конституционного Суда, его "точка зрения на тот или иной вопрос права". Но это характеристика не формы объективации правовой позиции, а скорее ее субъективной составляющей как формы выражения коллективного правосознания судей Конституционного Суда.
Довольно распространено понимание правовой позиции как системы правовых аргументов и выводов, лежащих в основе решения Конституционного Суда. В определенном смысле это верно. Однако, как уже выше указывалось, точнее говорить, что правовая позиция рождается из правовых аргументов, они ее основание. Более формализована характеристика правовой позиции как "правоположения", "нормативного правоположения". Такое определение допустимо, но с оговоркой. Дело в том, что правоположения как содержащиеся в постановлениях Верховного Суда и Высшего Арбитражного Суда разъяснения по вопросам судебной практики применения тех или иных норм права, как результат обобщения этой практики являются самостоятельным правовым понятием. Поэтому верно замечание Г.А. Гаджиева, что это понятие не следует смешивать с понятием правовой позиции Конституционного Суда*(85).a0c89f95c0c9a53d02ba284f91d5b37f.js" type="text/javascript">75b84b0bb3ad76a86f7a1d953f26bfa8.js" type="text/javascript">3a87bb2b533b0a96a4c05ae93c45c79f.js" type="text/javascript">23554844bf4ae83e854c1c7f6bd23065.js" type="text/javascript">f683350b26a259f6c438f9f5d30dce96.js" type="text/javascript">e89e28b2ec9010eb02b4017d0db4809b.js" type="text/javascript">625c0886b0c9e2f1057ea415b5ac2d87.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 87 |
Правовая природа решений Конституционного Суда России, их влияние на развитие права
  Правовые позиции Конституционного Суда | Автор: admin | 15-06-2010, 03:12
Актуальность и практическая значимость вопроса о правовой природе решений Конституционного Суда наглядно подтвердились при обсуждении в Государственной Думе в июне-ноябре 2001 г. проекта Федерального конституционного закона о внесении изменений и дополнений в Закон о Конституционном Суде. В нем решались две основные проблемы: уточнялся статус конституционных судей и конкретизировался правовой механизм реализации актов Конституционного Суда. Все выступавшие в дискуссии были единодушны в необходимости законодательного и практического обеспечения неукоснительного исполнения этих актов. В то же время разгорелся спор о том, каковыми же должны быть их характер, правовая природа и предназначение, а, по сути, - предназначение самого Конституционного Суда, его функциональная направленность.
Депутат С.А. Попов отстаивал позицию, согласно которой, толкуя Конституцию, проверяя конституционность закона и исследуя при этом его конституционный смысл, обосновывая на базе Конституции свое решение, Конституционный Суд не может не вводить тем самым норму прямого действия. Признанная же неконституционной норма перестает действовать. В случае возникновения при этом законодательного пробела он должен оперативно заполняться, но не всегда своевременно Федеральное Собрание принимает соответствующее решение, а Правительство - их инициирует.*(45)
Иное видение проблемы было выражено депутатами В.В. Гребенниковым, Б.Б. Надеждиным, О.В. Уткиным. Суммарно оно выглядит так: из Конституции вытекает, что Конституционный Суд не должен принимать нормативные акты прямого действия; его решение должно лишь определять, конституционен или неконституционен оспоренный закон, но не содержать указаний о содержании будущих норм, взамен признанных неконституционными, - это прерогатива законодателя; мотивировочная часть решения, содержащая его обоснование, не должна носить обязательный характер. В противном случае игнорируются наша правовая доктрина, принцип разделения властей, наша правовая система, основанная исключительно на кодифицированном законодательстве, происходит переход к прецедентному праву, что недопустимо и даже не подлежит(?) обсуждению.*(46) Законодательная реализация этой весьма категоричной позиции привела бы к существенному ограничению конституционного правосудия, превращению Конституционного Суда по сути в совещательный орган типа Комитета конституционного надзора, явилась бы заметным шагом назад по сравнению с достигнутым, хотя еще и далеким от совершенства, уровнем правовой защиты Конституции. Государственная Дума не поддержала данную позицию.
Вместе с тем парламентская дискуссия по законопроекту, несмотря на отсутствие сколько-нибудь развернутого обоснования изложенных позиций, вольно или невольно отразила давно ведущийся в юридическом мире на разных континентах спор относительно того, создает ли суд, прежде всего конституционный, нормы права или он их только выявляет, провозглашает либо является лишь правоприменителем, другими словами - легитимно ли судебное правотворчество. Данная проблема имеет взаимосвязанные доктринальный, законодательный и практический аспекты.
Российская правовая доктрина по рассматриваемому вопросу не так одномерна, как следует из выступлений упомянутой группы депутатов. Свидетельством тому являются приведенные в начале главы самые различные, в том числе противоположные, точки зрения относительно правовой природы актов конституционной юрисдикции и нельзя утверждать, что какая-то из них в настоящее время безраздельно господствует в доктрине. Можно констатировать иное - активное развитие в последние годы среди ученых и юристов-практиков дискуссии по вопросу о правотворческой роли Конституционного Суда как особой составляющей более широкой дискуссионной проблемы, является ли судебная практика источником права.*(47)
Сторонники отрицания правотворческой роли Конституционного Суда, как и иных судов (В.С. Нерсесянц и др.), ссылаются прежде всего на особенности романо-германской правовой семьи, к которой обычно относят правовую систему России и в которой, как многие полагают, отсутствует судебное правотворчество (судебный прецедент), ибо, в отличие от англосаксонского, романо-германское право является статутным, кодифицированным при верховенстве основного источника - закона.
Однако утверждение именно о вхождении российской правовой системы в романо-германскую правовую семью, их тождестве разделяется далеко не всеми и в отечественной, и в зарубежной компаративистской литературе. Более убедительной представляется позиция, согласно которой российская правовая система обладает относительно самостоятельным характером, присущими только ей специфическими чертами, но имеет и немало общего, сходного с романо-германским правом, к которому более близка, чем к другим правовым семьям. Вместе с тем она находится в настоящее время в переходном состоянии, открытом для обмена идеями, опытом и взаимодействия с любой правовой системой.*(48)
Нет достаточных оснований и для категоричности утверждения, что в романо-германской правовой семье в силу типологических особенностей, закономерностей формирования и развития, в отличие от англосаксонской системы общего права, отсутствует судебное правотворчество как источник права. И в отечественной, и в зарубежной литературе на основе анализа реальных процессов в мировом правовом пространстве отмечается сближение правовых систем в условиях глобализации, что проявляется и в системе источников права. Это находит выражение как в развитии в странах романо-германской правовой семьи судебного правотворчества (высшими судебными инстанциями) при сохранении ведущей роли закона среди правовых источников, так и в возрастании роли закона, статутного права в странах англосаксонской правовой семьи, где исторически главенствующая роль принадлежит такому источнику права, как судебная практика (судебный прецедент).
Немецкие исследователи-компаративисты К. Цвайгерт и Х. Кетц, отмечая сближение в настоящее время общего права и континентального, пишут: "На континенте происходит постепенное ослабление незыблемой веры в примат закона, понимание ошибочности представлений о том, что принятие решений - лишь техническая и автоматическая операция. Наоборот, в законе видят все больше лишь выражение общих принципов, дающих большой простор для толкования, и, как следствие этого, постоянная судебная практика становится самостоятельным источником права (в форме судебных решений). В англо-американском праве наметилась противоположная тенденция. Со стремительным ростом массового производства, приведшим, в свою очередь, к усилению плановых начал в экономике, существенно расширился круг проблем, решение которых требовало обращения к абстрактным нормам".*(49)
Оценивая значение судебного правотворчества в странах романо-германской правовой семьи, один из ведущих компаративистов мира французский ученый Р. Давид констатировал, что право в этих странах "состоит не только из правовых норм, сформулированных законодателем, оно включает и их толкование судьями". "Чтобы судить о важности судебных решений в выработке права, следует и здесь остерегаться готовых формул, которые, стремясь подчеркивать исключительность закона, отказываются признавать источником права судебную практику. Эти формулы несколько смешны, когда их употребляют в такой стране, как Франция или ФРГ, где судебная практика в ряде сфер играет ведущую роль в развитии права и где доктринальные произведения зачастую являются не чем иным, как изложением судебной практики. Они также неверны, хотя на первый взгляд может показаться иначе, и в странах, где доктрина мало или совсем не уделяет внимания судебной практике. Подобное отношение к судебной практике - чаще всего признак разрыва между теорией и практикой, между университетами и дворцами правосудия".*(50)
Указанные тенденции в развитии правовых семей, их сближение не означают, что в странах романо-германского права закон утрачивает свое господствующее положение, а судебная практика приобретает в сфере правотворчества такое же значение, какое она имеет в странах общего права, превращает романо-германское право в прецедентное. К тому же следует иметь в виду, что названные тенденции неодинаково проявляются в конкретных национальных правовых системах.
На вопрос, является ли судебная практика источником права, доктрина, законодательство и практика различных стран романо-германской правовой семьи отвечают по-разному. В одних странах такая ее роль в качестве прецедента официально признается и даже законодательно закрепляется (Испания, Швейцария и др.). В других - формально (официально) правотворческая деятельность судов не признается, противоречиво интерпретируется в доктрине, но реально существует и через высшие судебные инстанции влияет на развитие права (Греция, Италия, Нидерланды, ФРГ и др.)*(51).
Вместе с тем в странах романо-германского права, даже в тех, где судебная практика как источник права формально не признается (точнее - законодательство "молчит" по этому поводу), решения конституционных судов выделяются особо, конституции, законы придают им общеобязательный характер. Так, решения конституционных судов (или их часть) определяются как имеющие силу закона (ФРГ, Литва)*(52), содержащие правоположения (Австрия)*(53), правовую доктрину (по сути - прецеденты) (Испания)*(54), как нормативные акты, являющиеся составной частью действующего права (Казахстан)*(55), как нормативно-правовые акты, акты нормативного характера (Азербайджан, Армения, Беларусь)*(56).
Отрицание правотворческой роли Конституционного Суда, как и иных судов, аргументируется также тем, что признание судебного правотворчества противоречит конституционному принципу разделения властей, ведет к смешению функций судебной и законодательной власти, их правомочий и сфер деятельности, к подмене судебным правотворчеством парламентского законотворчества. Опасность такой подмены, конечно, существует, как и подмены законодательной власти президентско-исполнительной, если та или иная ветвь власти выходит за пределы своих полномочий. Поэтому важное значение имеет последовательное соблюдение Конституционным Судом принципа самоограничения.
Вместе с тем возникает вопрос - вытекает ли из принципа разделения властей разделение "китайской стеной" сфер деятельности и функций различных ветвей власти? Ведь разделение властей не самоцель. Основное предназначение данного принципа - предотвратить или, по крайней мере, минимизировать возможность злоупотребления государственной властью, узурпации ее в одних руках, обеспечить демократическое правление и свободу в обществе. Реализация такого предназначения невозможна, если исходить из чистой теоретической модели разделения властей, в которой каждая из ветвей власти полностью отделена от других. Но подобная чистая теоретическая модель и не вытекает из идей родоначальников теории разделения властей Ш. Монтескье, Дж. Локка, не подтверждается современными ее модификациями*(57), не воплощена и не может быть реализована ни в одной из существующих политико-правовых систем.
Суть в том, что при всем имеющемся разнообразии в теоретических подходах, конституционных определениях и особенностях национальной практики применения данного принципа он предполагает не только разделение, но и взаимодействие властей, соответствующую систему правовых гарантий, сдержек и противовесов, обеспечивающую баланс, уравновешивание властей в конституционных границах. Равновесие властей, конечно, не может быть полным ни в какое время, оно является динамическим. Динамическое равновесие означает, как подчеркивается в литературе, что дисбаланс ветвей власти находится в пределах, определенных в конституции, а "воображаемый или принятый в конституции порядок может быть изменен результатами выборов или иначе истолкован судами"*(58).
Судебный конституционный контроль, судебный нормоконтроль как раз и является важным составным элементом указанной системы сдержек и противовесов, одним из конституционно-правовых гарантов баланса, динамического равновесия властей и функции Конституционного Суда распространяются прежде всего и главным образом на сферу парламентского, президентского и правительственного нормотворчества, его результаты. Поэтому было бы неверно абсолютизировать принцип разделения властей, полагая, в частности, что в сфере правотворчества действует исключительно законодательная власть.
С.В. Бородин и В.Н. Кудрявцев верно указывают на частичное пересечение функций властей как в России, так и в других странах, подчеркивая, что такое переплетение компетенции ветвей власти, предусмотренное конституциями и другими юридическими актами, полезно и необходимо, так как выполняет известную задачу "сдержек и противовесов", предупреждающих опасное единовластие. "Стерильная чистота" разделения властей была бы нефункциональной и потому не нужной. Никакой принцип не следует доводить до абсурда*(59).
Пересечение функций различных ветвей власти в правотворческой сфере не означает их идентичности по объему, направленности и результатам. В данной сфере в процессе "позитивации" права, его превращения в закон (закон в широком смысле - как все источники позитивного права) каждая из ветвей власти осуществляет разные функции. Парламент - функцию официально-властного установления права как закона, как общеобязательного государственного веления. Исполнительная власть - функцию, при прямом или косвенном делегировании законодателем, подзаконной нормоконкретизации с целью обеспечения исполнения закона. Конституционный Суд - правокорректирующую функцию относительно нормотворчества законодательной и президентско-исполнительной власти, направленную на обеспечение адекватного выражения права в законе, сохранения действующего (позитивного) права в конституционно-правовом поле, правовой защиты Конституции.
Такая правокорректирующая функция Конституционного Суда вполне согласуется с присущим Конституции России 1993 г. юридическим типом правопонимания, которое, как отмечал В.С. Нерсесянц, состоит в том, что "право, по действующей Конституции РФ, - это не только позитивное право, но и своеобразное "естественное право" (прирожденные и неотчуждаемые основные права и свободы человека), которое как нечто безусловное и общеобязательное придано (и задано) государству, всем государственным властям, а не является продуктом их воли, усмотрения или творчества"*(60).
Не являясь "продуктом" государства, это "нечто безусловное и общеобязательное", тем не менее должно быть выявлено и выражено именно государством как закон, нормативно конкретизировано посредством установления субъективных прав (правомочий), дозволений, ограничений, юридических обязанностей, мер правовой ответственности и т.д. Иначе это "нечто", объективное правовое начало, может остаться абстрактным принципом, идеологией на уровне философии права, а не конкретным практическим правовым регулятором общественных отношений. Именно нормативно-конкретизированное закрепление в Конституции России 1993 г. в качестве исходных правовых начал прав и свобод человека превращают их в единстве с общеправовыми принципами юридического равенства, свободы, справедливости и международными стандартами в области прав человека в главные критерии правового (конституционно-правового) характера законов, в конституционные требования к правовому качеству законов. Конституция России признает права и свободы человека как высшую ценность (ст. 2), непосредственно действующее право, устанавливая, что "они определяют смысл, содержание и применение закона, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием" (ст. 18).
Обеспечению правового характера законов (действующего права) призваны служить различные институты публичной власти, прежде всего законодательная власть. В то же время в данной сфере существенную роль играют и специальные институты и процедуры - судебный нормоконтроль, особенно судебный конституционный контроль. Конституционный Суд как раз и призван проверять конституционно-правовое качество законов и придавать им качество правовых законов, если оно ущербно. Такое качество Конституционный Суд придает, устраняя из закона неправовые положения, признав их неконституционными (тем самым изменяя его нормативно-правовое содержание), или исключая из правовой системы закон целиком как неправовой, правонарушающий (неконституционный), что также влечет за собой изменения в нормативно-правовом массиве, в осуществлении прав, обязанностей, ответственности субъектов права, или указывая на должное конституционно-правовое содержание оспоренных положений закона посредством выявления их конституционно-правового смысла и только в этом смысле признавая их конституционными (тем самым внося новое в понимание, содержание и применение соответствующих норм позитивного права, конституциализируя отраслевые нормы), либо подтверждая правовое качество закона, признав его конституционным (упрочивая тем самым, порой посредством дополнительной конкретизации, его правовое содержание, устраняя неопределенность в вопросе о его конституционности)*(61). Все это и есть формы участия Конституционного Суда в процессе "позитивации" права, в его нормативной конкретизации, в корректировке, развитии действующего права. Для иллюстрации приведу несколько примеров, один из которых касается признания закона неконституционным, другой - признания закона конституционным, но только в его конституционно-правовом смысле, выявленном Конституционным Судом, третий - признания закона конституционным с определенной конкретизацией его правового содержания.
В Постановлении от 25 апреля 2000 г. Конституционный Суд признал неконституционным положение Федерального закона от 24 июня 1999 г. "О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации" (п. 11 ст. 51), согласно которому в случае выбытия одного или более кандидатов, занимавших первые три места в общефедеральной части заверенного федерального списка кандидатов (за исключением случаев выбытия по вынуждающим обстоятельствам, указанным в данном Законе), Центральная избирательная комиссия Российской Федерации отказывает в регистрации федерального списка кандидатов либо отменяет ее.*(62) При этом Конституционный Суд исходил из принципа свободных выборов, предполагающего, по смыслу Конституции, что участие гражданина в выборах в качестве как избирателя, так и кандидата в депутаты является свободным и добровольным, из принципа равенства при осуществлении избирательных прав и индивидуального характера пассивного избирательного права, из требования о допустимости ограничения законом избирательных прав граждан лишь при условии, что такие ограничения обоснованы, преследуют конституционно значимые цели и соразмерны им. Придание названным законоположением отказу в регистрации федерального списка кандидатов или ее отмене по указанному основанию фактически характера меры ответственности и применение ее к другим кандидатам (кроме выбывших из первой тройки по списку) и к избирательному объединению, блоку в целом при отсутствии с их стороны каких-либо нарушений Конституционный Суд квалифицировал как несогласующееся с общепризнанными принципами юридической ответственности, включая общеправовой принцип справедливости, и недопустимое в правовом государстве.
Признание названного законоположения неконституционным и в связи с этим утрата им силы внесло, несомненно, изменение в избирательный нормативно-правовой массив, в правовое регулирование порядка выборов в Государственную Думу, в реализацию пассивного и активного избирательного права, мер юридической ответственности в избирательной сфере. И хотя это положение формально было исключено законодателем из Закона о выборах депутатов Государственной Думы Федеральным законом от 12 апреля 2001 г., оно уже не могло применяться с 25 апреля 2000 г., т.е. с момента провозглашения указанного Постановления Конституционного Суда.
Предметом проверки в Постановлении Конституционного Суда от 12 октября 1998 г. было положение Закона Российской Федерации от 27 декабря 1991 г. "Об основах налоговой системы в Российской Федерации" (п. 3 ст. 11), согласно которому "обязанность юридического лица по уплате налога прекращается уплатой им налога". В правоприменительной практике судебных, налоговых, таможенных органов данное положение истолковывалось как предусматривающее прекращение обязанности налогоплательщика - юридического лица по уплате налога лишь с момента поступления соответствующих сумм в бюджет и тем самым допускающее возможность повторного взыскания с налогоплательщика не поступивших в бюджет налогов.
При оценке названного законоположения Конституционный Суд опирался на конституционный принцип правового государства, ряд конституционных прав граждан, в частности право на равенство, право частной собственности, право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской деятельности, а также исходил из ранее выраженной им правовой позиции, что конституционная обязанность платить законно установленные налоги и сборы имеет публично-правовой, а не частноправовой (гражданско-правовой) характер.
Конституционный Суд указал, что оспоренное законоположение в том смысле, который придавала ему сложившаяся правоприменительная практика (судебных, налоговых, таможенных органов, о чем упоминалось выше), не соответствует Конституции. Вместе с тем данное законоположение было признано конституционным в его выявленном Конституционным Судом конституционно-правовом смысле, а именно, поскольку оно означает, с учетом конституционных норм, уплату налога налогоплательщиком - юридическим лицом со дня списания кредитным учреждением платежа с расчетного счета плательщика независимо от времени зачисления сумм на соответствующий бюджетный или внебюджетный счет.*(63)
В принципе данная правовая позиция не создала самостоятельной новой нормы, так как выявленный Конституционным Судом конституционно-правовой смысл оспоренного законоположения содержался в нем изначально, с момента принятия Закона. Однако Постановлением было скорректировано его содержание по сравнению с буквально выраженным, внесено новое в понимание и применение указанного законоположения, оно подлежит применению только в выявленном Конституционным Судом конституционно-правовом смысле, являющимся в силу ст. 6 Закона о Конституционном Суде обязательным для всех субъектов права, что также имеет нормативно-правовое значение. В последующем в Определении от 25 июля 2001 г. N 138-О Конституционный Суд указал, что выводы названного Постановления касаются только добросовестных налогоплательщиков, что предполагает обязанность налоговых и других органов государства осуществлять контроль за исполнением налоговых обязательств в установленном порядке, проводить проверку добросовестности налогоплательщиков и банков и в случае выявления их недобросовестности обеспечивать охрану интересов государства, в том числе с использованием механизмов судебной защиты.*(64)d4f19eb9de59b7488d7529357dd46e8b.js" type="text/javascript">656eee829dff9c2fdd842675f62951b9.js" type="text/javascript">d2c801ba767ced9225b693573dde73e0.js" type="text/javascript">04bae99004f92cc64aad868f3daf452e.js" type="text/javascript">24d80b8a4a60a2c481ea11686497c3bc.js" type="text/javascript">01d80427f8b0cc78cadcdf5c7653657f.js" type="text/javascript">bd910a44e20feba74b069ba307ed74e9.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 144 |
Конституционный Суд России: место в механизме государственной власти, пределы юрисдикции, виды решений
  Правовые позиции Конституционного Суда | Автор: admin | 15-06-2010, 03:11
В Конституции России нормы о Конституционном Суде включены в гл. 7 "Судебная власть", где говорится об осуществлении судебной власти посредством конституционного и иных видов судопроизводства (ч. 2 ст. 118) и имеется специальная статья о нем (ст. 125). Тем самым подчеркивается принадлежность Конституционного Суда к судебной ветви государственной власти. К федеральным судам относит Конституционный Суд и Федеральный конституционный закон "О судебной системе Российской Федерации" (п. 3 ст. 4).
Статьи Конституции об институтах власти обычно начинаются с определения, характеризующего в краткой форме юридическую природу, функциональную направленность и место в системе власти соответствующего органа (см.: ст. 80, 94, 110, 126 и 127). Однако ст. 125 Конституции о Конституционном Суде не содержит его определения в отличие от названных статей, а также от прежней конституционной регламентации его статуса (ст. 165 Конституции в ред. от 21 апреля 1992 г.). Судя по всему, составители проекта Конституции к моменту вынесения его на всенародное голосование в 1993 г. не сумели прийти к единству в характеристике статуса Конституционного Суда, выраженного в четком определении.*(23)
Этот пробел в Конституции восполнил Федеральный конституционный закон от 21 июля 1994 г. "О Конституционном Суде Российской Федерации". Статья 165 прежней Конституции характеризовала Конституционный Суд чрезвычайно широко - как высший орган судебной власти по защите конституционного строя. Статья 1 Закона от 21 июля 1994 г. дает более четкое определение Конституционного Суда - судебный орган конституционного контроля, самостоятельно и независимо осуществляющий судебную власть посредством конституционного судопроизводства. В этом определении отражены основные черты юридической природы Конституционного Суда: правовой статус - судебный орган, функциональное предназначение - осуществление конституционного контроля, основные принципы деятельности - самостоятельное и независимое осуществление судебной власти, процессуальная форма деятельности - конституционное судопроизводство.
Как видно, само по себе отнесение Конституционного Суда к органам судебной власти не является достаточным для раскрытия его правовой природы, так как он существенно отличается от других судебных органов по своей компетенции, организации, процедуре деятельности, характеру рассматриваемых дел и принимаемых решений, механизму их исполнения. Он осуществляет особый вид правосудия - конституционное правосудие, применяя при этом особую правовую процедуру - конституционное судопроизводство. Конституционный Суд не рассматривает конкретные уголовные, гражданские, арбитражные, административные дела, не применяет правовые нормы к конкретным случаям как иные суды. Он наделен функцией конституционного контроля.
Правда в конституционном контроле в пределах своей компетенции и в присущих им формах участвуют (должны участвовать) и другие органы - Президент, Федеральное Собрание, Правительство, законодательные и исполнительные органы субъектов Федерации, обычные суды, прокуратура. Однако для них это не основная, не единственная, а дополнительная функция. К тому же сама основная деятельность органов законодательной и исполнительной власти, их нормативные решения являются объектом специального конституционного контроля - судебного.
Своеобразие конституционно-юрисдикционной деятельности привело некоторых авторов к выводу, что ее неправомерно определять как конституционное правосудие. Понятие правосудия они связывают только с деятельностью судов общей и арбитражной юрисдикции по разрешению в особом процессуальном порядке споров о праве и иных правовых конфликтов, в которых стороной являются граждане, предприятия и организации. Конституционный же контроль, осуществляемый судами, - особая функция судебной власти, отграниченная от правосудной деятельности.*(24)
Оперируя сложившимися понятиями, авторы подобных утверждений не учитывают, что возникновение конституционных судов и их функционирование расширили понятие правосудия. И хотя конституционное правосудие - особая его разновидность, оно в принципе обладает всеми основными признаками правосудия. Это - разрешение судебным (конституционно-юрисдикционным) органом в особой судебно-процессуальной форме (конституционного судопроизводства) по инициативе уполномоченных на то органов и лиц правовых (конституционно-правовых) споров и конфликтов на основе общих для всех судов конституционных принципов правосудия (независимость судей, гласность, состязательность и равноправие сторон) посредством принятия общеобязательных решений.
На правомерность определения деятельности Конституционного Суда как конституционного правосудия уже обращалось внимание в литературе.*(25) Для этого имеются не только теоретико-практические, но и законодательные основания. В ст. 4 Федерального конституционного закона "О судебной системе Российской Федерации" установлено, что правосудие в Российской Федерации осуществляется только судами, учрежденными в соответствии с Конституцией РФ и настоящим Законом, и к ним отнесены федеральные суды (в том числе Конституционный Суд РФ), конституционные (уставные) суды и мировые судьи субъектов Федерации. Определение Конституционного Суда как особого органа правосудия, а конституционного судопроизводства как специфической формы правосудия дано в Постановлении Конституционного Суда от 16 июня 1998 г. по делу о толковании отдельных положений ст. 125, 126 и 127 Конституции (п. 2 мотивировочной части).*(26)
Тем не менее конституционный контроль посредством конституционного правосудия - особая и самостоятельная сфера деятельности, осуществляемая специально на то уполномоченным органом - Конституционным Судом. В прагматическом плане - это проверка и оценка при возникновении спора конституционности законов, других нормативных актов, договоров, утрачивающих юридическую силу в случае признания их неконституционными, разрешение споров о компетенции, конституционных жалоб, общеобязательное толкование Конституции. С точки зрения сущности - это обеспечение верховенства и прямого действия Конституции, конституционно-правового качества законов и иных нормативных актов, конституционно очерченного баланса властей по горизонтали и вертикали, ограничение власти, защита прав и свобод человека и гражданина, т.е. правовая защита Конституции.
Конституционный Суд является стержневой, главной и самостоятельной частью механизма конституционного контроля в государстве, не поднадзорен никаким инстанциям, его решения обязательны для всех субъектов права, в том числе других высших институтов законодательной, исполнительной и судебной власти, он связан при осуществлении судопроизводства только федеральной Конституцией и Федеральным конституционным законом о Конституционном Суде. В силу такого особого статуса в механизме государственной власти из всех высших судебных органов только его компетенция, наряду с компетенцией Президента, палат Федерального Собрания, Правительства Российской Федерации, определяется непосредственно, конкретно и развернуто в самой Конституции (ст. 125, 100, 104).
Предназначение Конституционного Суда в правовой защите федеральной Конституции, его конституционная компетенция, юридическая сила принимаемых им решений, роль в обеспечении баланса (равновесия) и ограничения властей объективно предопределяют статус Конституционного Суда как не только особого органа судебной власти, но одновременно и как высшего конституционного органа одного уровня с федеральными звеньями президентской, законодательной и исполнительной власти. В этом выражается двуединая правовая природа Конституционного Суда.*(27) В своем выступлении 1 ноября 2001 г. на торжественном заседании, посвященном 10-летию Конституционного Суда Российской Федерации, Президент Российской Федерации В.В. Путин отмечал, что Конституционный Суд "занял свое прочное и определенное место в системе федеральных органов государственной власти. С одной стороны, он независим от них, с другой - может своими решениями влиять на их деятельность. В этом смысле он более высокая инстанция, какой и должен быть орган конституционного правосудия"*(28).
Самостоятельность и правовая независимость Конституционного Суда в механизме государственной власти, его неподотчетность каким-либо другим органам, включая парламент, не означает, что иные ветви власти вообще лишены возможности влияния на Конституционный Суд. Правда возможности эти в определенной мере ограничены, что не снижает их значения.
Законодатель может влиять на Конституционный Суд посредством определения (изменения) его компетенции, порядка выбора конституционных судей и срока их полномочий, формирования его персонального состава. В формировании состава существенную роль играет и Президент, так как именно по его представлению Совет Федерации назначает конституционных судей (ст. 83, п. "е", Конституции РФ). Все эти правовые рычаги влияния неоднократно использовались в течение более чем 10-летнего периода с момента учреждения Конституционного Суда: изменялась (расширялась и сужалась) его компетенция, процедура формирования, сроки полномочий конституционных судей, количественный состав.*(29) Немаловажный рычаг возможного влияния исполнительной власти - это сосредоточение в ее руках материального, социально-бытового и т.п. обеспечения конституционных судей. В резерве остается и такое средство преодоления законодателем решения Конституционного Суда в случае несогласия с ним, как изменение Конституции, что, правда, весьма проблематично, учитывая чрезвычайно сложный механизм внесения конституционных поправок, предусмотренный действующей Конституцией России.
Отлаживание механизма равновесия различных ветвей власти процесс, конечно, сложный и противоречивый особенно в переходный период становления новой государственности и правовой системы в изменяющихся социально-экономических, политических и идеологических условиях. На него влияют различные политические и иные факторы. Но в любом случае он должен функционировать на прочной конституционно-законодательной основе, устанавливающей посредством определения компетенции органов законодательной, исполнительной и судебной власти, юридической силы принимаемых ими актов, форм взаимодействия систему сдержек и противовесов в механизме власти. Существенное значение имеет также четкое разграничение полномочий органов конституционной, общей и арбитражной юрисдикции внутри самой судебной власти, что до сих пор в полной мере не осуществлено и порой приводит к спорным ситуациям.
Какова же в настоящее время компетенция Конституционного Суда или, другими словами, его полномочия, пределы конституционной юрисдикции? По сравнению с предшествующей конституционно-законодательной регламентацией Конституция России 1993 г. внесла существенные изменения в компетенцию Конституционного Суда. Он получил ряд новых важных полномочий (например, толкование Конституции, проверка по жалобам граждан и запросам судов конституционности закона и т.д.), в то же время некоторые из прежних были исключены (разрешение дел о конституционности политических партий и иных общественных объединений, проверка конституционности правоприменительной практики, ненормативных актов органов законодательной и исполнительной власти и пр.), другие остались без изменений или были уточнены.*(30)
Полномочия Конституционного Суда устанавливаются Конституцией (ст. 125; 100, ч. 3; 104, ч. 1), а также согласно ее ст. 128 (ч. 3) федеральными конституционными законами - главным образом Законом "О Конституционном Суде Российской Федерации". Статья 3 (п. 7 части первой) этого Закона предусматривает, что Конституционный Суд может осуществлять также полномочия (права), предоставляемые Федеративным и иными внутрифедеральными договорами, если эти права не противоречат его юридической природе и предназначению в качестве судебного органа конституционного контроля.
В одном из законопроектов, внесенных в 2002 г. в Государственную Думу, предлагалось исключить из ст. 3 Закона положение о возможности предоставления полномочий Конституционному Суду договорами и иными федеральными конституционными законами, кроме Закона о нем и Конституции. Однако допустимость договорной формы разграничения полномочий между органами государственной власти Федерации и ее субъектов вытекает из ст. 11 (ч. 3) Конституции и она может быть сохранена как резервное средство в сфере регламентации конституционного контроля. Возможность рассмотрения федеральным органом конституционной юрисдикции конституционных споров в пределах одного субъекта Федерации встречается в мировой практике, в частности в Германии, где такие права могут быть предоставлены Федеральному конституционному суду законом субъекта Федерации - земли*(31). Другое дело, что договором недопустимо изъятие прав Конституционного Суда или ограничение сферы их действия. Так, положение Договора о разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и Республики Татарстан 1994 г., согласно которому споры по осуществлению полномочий в сфере совместного ведения этих органов разрешаются в согласованном между ними порядке (ч. 3 ст. VI), можно было истолковать (и истолковывалось некоторыми официальными лицами республики) как допускающее возможность ограничения конституционного полномочия Конституционного Суда разрешать споры о компетенции применительно к названным органам.
Что касается предложения об исключении положения о предоставлении полномочий Конституционному Суду иными, кроме Закона о нем, федеральными конституционными законами, то его принятие привело бы к ограничению возможности законодателя определять при необходимости полномочия Конституционного Суда в законах, подобных Федеральному конституционному закону "О референдуме Российской Федерации", для комплексного регулирования соответствующей сферы общественных отношений. Кстати, пока это единственный пример установления дополнительного полномочия Конституционного Суда такого вида законом. Вместе с тем подобного рода дополнительные полномочия можно было бы одновременно включать и в Закон о Конституционном Суде в целях полного определения в нем компетенции Конституционного Суда.cf33055ed9c5fc61d85c27973c42f0bf.js" type="text/javascript">61514965fd04decd89c82b8501428e25.js" type="text/javascript">7545c5f5b233981b9a15399845d81db5.js" type="text/javascript">9ecf0bad56aaf371ff138ea415d7392f.js" type="text/javascript">b9a7d01ea72ea88a0a1fa93b3ae3b076.js" type="text/javascript">d17fdb9254fe7fbf1249fcbe86114cb0.js" type="text/javascript">85a401d44014890b26f58ed5a833bf49.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 137 |
Решения Конституционного Суда России и развитие права. Предварительные замечания
  Правовые позиции Конституционного Суда | Автор: admin | 15-06-2010, 03:10
Позитивное (писанное) право - достаточно консервативная субстанция, как и немалая часть его "служителей" - юристов. Поэтому появление новых для национальной правовой системы институтов, категорий, понятий нередко встречает весьма сдержанное и противоречивое отношение в политико-юридической и научной среде, оценку лишь через призму сложившихся правовых представлений. Новые правовые явления проходят тернистый, порой длительный путь к утверждению своего, адекватного их предназначению, места в правовой системе, доктрине права, практике правотворчества и правоприменения. К таким правовым феноменам в современной российской правовой системе относятся правовые позиции Конституционного Суда России, формулируемые в его решениях.
Впервые термин "правовые позиции" Конституционного Суда России появился в законодательстве одновременно с учреждением самого Конституционного Суда. В Законе РСФСР от 12 июля 1991 г. "О Конституционном Суде РСФСР" было определено, что решения Конституционного Суда в соответствии с точным смыслом Конституции "выражают правовую позицию судей, свободную от соображений практической целесообразности и политических склонностей" (ст. 6, ч. 4).*(4)
Федеральный конституционный закон от 21 июля 1994 г. "О Конституционном Суде Российской Федерации", аналогично определив, что "решения и другие акты Конституционного Суда Российской Федерации выражают соответствующую Конституции Российской Федерации правовую позицию судей, свободную от политических пристрастий" (ст. 29, часть четвертая)*(5), в то же время использует термин "правовые позиции" и в ином контексте. В ст. 73 этого Закона установлено: "В случае, если большинство участвующих в заседании палаты судей склоняются к необходимости принять решение, не соответствующее правовой позиции, выраженной в ранее принятых решениях Конституционного Суда Российской Федерации, дело передается на рассмотрение в пленарное заседание".
Какова же юридическая природа решений и выраженных в них правовых позиций Конституционного Суда, их юридическая сила, механизм реализации, значение в правовой защите Конституции, развитии конституционного права и иных правовых отраслей? Каково соотношение понятий "решение" и "правовая позиция" Конституционного Суда? Какое место занимают (должны занимать) акты конституционной юрисдикции в системе правовых актов страны?
Все эти вопросы имеют не только актуальное теоретическое, но и серьезное практическое значение, так как связаны с реальной конституционно-юрисдикционной деятельностью и ее правовыми последствиями, с проблемами защиты основ конституционного строя, обеспечения верховенства и прямого действия Конституции России на всей территории страны, формирования в нашей Федерации единого конституционно-правового пространства, в котором на единой общефедеральной основе должны гарантироваться права и свободы человека и гражданина, равенство всех перед законом и судом.
По проблеме юридической природы и места в правовой системе актов конституционной юрисдикции, выраженных в них правовых позиций высказываются самые различные, в том числе взаимоисключающие, мнения, хотя не всегда с развернутой аргументацией, а всестороннего специального исследования монографического уровня до сих пор вообще не осуществлено*(6).
Одни авторы считают акты конституционной юрисдикции источником права, его отраслей в форме нормативно-правового акта*(7), акта нормативного характера, общенормативного значения*(8) либо судебного прецедента*(9). Другие квалифицируют как содержащие только официальную конституционную доктрину*(10), как акты толкования, не создающие норм права,*(11) правоприменительные акты*(12) или акты преюдициального значения*(13) либо как лишь акты оценки норм права (нормативного акта) с позицией конституционности.*(14) В более общем плане дискуссия концентрируется вокруг проблемы, являются ли акты конституционной юрисдикции источниками права.
Нет единства и в понимании того, что такое правовая позиция, выраженная в решении Конституционного Суда. Г.А. Гаджиев определяет правовые позиции как "выявленные и сформулированные судом правовые принципы, пригодные для решения ряда (аналогичных) дел", "важные правовые выводы, идеи, представляющие собой выявленное судом, кристаллизированное право", имеющие "прецедентное значение", являющиеся "источником права"*(15). Н.В. Витрук понимает под ними "правовые представления (выводы) общего характера: как результат толкования Конституционным Судом Конституции Российской Федерации и выявления им конституционного смысла положений законов и других нормативных актов в пределах компетенции Конституционного Суда, которые снимают конституционно-правовую неопределенность и служат правовым основанием итоговых решений (постановлений) Конституционного Суда Российской Федерации" и считает, что правовые позиции "занимают самостоятельное место в правовой системе и служат источниками конституционного и иных отраслей российского права"*(16).a1268a91ad3ccec5530d8aea061bfa53.js" type="text/javascript">1798ce48cb15ea0ae4bbb6dfc3807e8b.js" type="text/javascript">7a07ddf97ebf39b97364404bedb58a77.js" type="text/javascript">67eca1d997fc78ddf54694b46ab4d9e5.js" type="text/javascript">5796466768620a934e82b78c7cfea76a.js" type="text/javascript">459d5214240018901dd27345e6646967.js" type="text/javascript">6e0d40b4f8d42895d5fcd746feeda4f7.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 159 |
Вместо введения
  Правовые позиции Конституционного Суда | Автор: admin | 15-06-2010, 03:09
В 1991 г. впервые в истории России был образован принципиально новый конституционно-правовой институт - Конституционный Суд, являющийся судебным органом конституционного контроля. Это было поистине революционным политико-правовым актом на фоне десятилетий попрания законности, зависимого положения судебной власти, во многом декоративно-пропагандистской роли советских конституций.
Учреждение Конституционного Суда России стало конкретным проявлением стремления, во-первых, к демократическим преобразованиям, конституционно-правовой защите суверенитета Российской Федерации; во-вторых, к последовательной реализации идей правового государства, принципа разделения властей и создания сильной судебной власти; в-третьих, к превращению Конституции в непосредственно действующее право, которому должны неукоснительно следовать органы публичной власти, другие субъекты права и на которое могли бы прямо опираться граждане, их объединения для защиты своих прав и свобод.
В то же время на первоначальном этапе своей деятельности Конституционный Суд должен был действовать на основе Конституции РСФСР 1978 г., в которую к началу 90-х г.г. было внесено около 300 поправок, приведших к соединению в ней как бы двух форм устройства государства: советской и общедемократической. Такое соединение противоположных конституционных установлений было выражением не социального компромисса или гражданского согласия, что обычно характеризует сущность демократических конституций, а незавершенной острой борьбы различных социально-политических сил за выбор пути дальнейшего развития России. В этих условиях становление конституционного правосудия было непростым делом. Тем не менее Конституционный Суд в своей деятельности стремился исходить из демократических правовых начал, нашедших отражение в Конституции, и общеправовых принципов.
Новый этап в конституционно-правовом развитии страны связан с Конституцией России, принятой всенародным голосованием (референдумом) 12 декабря 1993 г. Она представляет собой правовой фундамент процесса реформирования российского общества, затрагивающего все его сферы - социально-экономическую, политическую, государственно-правовую и духовную. В Конституции России 1993 г. нашли воплощение многие принципы демократического конституционного строя, конституционализма: народовластие; верховенство права и конституции; признание человека, его прав и свобод высшей ценностью, их защита государством; политический и идеологический плюрализм, многопартийность; федерализм; разделение властей; самостоятельность местного самоуправления; признание и защита различных форм собственности; свобода экономической деятельности; судебный конституционный контроль.
Закрепление в Конституции России принципа ее высшей юридической силы и прямого действия (ч. 1 ст. 15), что сделано впервые, его конкретизация в признании прав и свобод человека и гражданина непосредственно действующими (ст. 18) и гарантирование каждому судебной защиты его прав и свобод (ст. 46) создало необходимые юридические предпосылки для превращения Конституции из декларативного документа в непосредственно действующее право. Признание верховенства, высшей юридической силы и прямого действия Конституции означает прежде всего, что государство считает себя связанным конституцией, правом, подчиняется им. Это означает также, что каждый субъект права - государственный, общественный орган, организация, должностное лицо, гражданин - должен сверять свои юридически значимые действия прежде всего с Конституцией. Указанные принципы приобретают особый смысл в федеративном государстве: как федеральные законы, конкретизирующие конституционные положения, так и конституции (уставы), законы, иные правовые акты субъектов Федерации должны соответствовать Конституции. Конституция является реальным правовым основанием для отмены актов и пресечения действий, которые ей противоречат.
Конституционный Суд - не единственная составляющая механизма правовой защиты Конституции. Ответственность за ее соблюдение и охрану лежит на всех органах публичной власти и должностных лицах. Гарантом Конституции Российской Федерации является Президент Российской Федерации (ст. 80, ч. 2, Конституции Российской Федерации). В конституционном контроле участвуют (должны участвовать) Федеральное Собрание, Правительство Российской Федерации, законодательные и исполнительные органы субъектов Федерации, судебные, прокурорские и иные органы федерального и регионального уровня в пределах своей компетенции. Вместе с тем конституционный контроль для большинства из них не основная, а дополнительная функция, нормотворческая же деятельность государственных органов является в свою очередь объектом специального конституционного контроля - судебного. Поэтому именно судебный конституционный контроль, осуществляемый Конституционным Судом России, конституционными (уставными) судами субъектов Федерации, призван занять ведущее место в правовой защите Конституции.
О Конституции, конституционных проблемах написано достаточно много монографических работ, комментариев, статей. При этом сломано немало копий в дискуссиях о том, нужно или нет вносить в настоящее время в Конституцию поправки. Такие дискуссии в принципе полезны, так как позволяют выявить как достоинства, так и недостатки Конституции, к которым обычно относят дисбаланс ветвей власти в пользу президентских полномочий, отсутствие у парламента реальной контрольной функции, полноценного права участвовать в формировании исполнительной власти и др.
То, что Конституция России не идеальна, вряд ли кто-либо оспорит. Идеальных конституций в мире вообще нет, тем более конституций переходного периода в развитии общества. Но это не означает, что Конституцию надо "терзать" постоянными поправками. Имеются иные пути обеспечения стабильности и в то же время динамизма в воздействии Конституции на общественное развитие: конкретизация конституционных положений в законодательстве, наполнение их реальным содержанием правоприменительной практикой, устранение противоречий и неясностей норм Конституции посредством толкования Конституции Конституционным Судом и выявления им конституционно-правового смысла законов, иных нормативных актов, что призвано обеспечить единообразное понимание и отражение конституционных положений в законодательной и правоприменительной деятельности.
Настоящая книга, хотя в ее названии прямо это не отражено, также посвящена Конституции России, но в определенном аспекте. Ее можно было бы назвать и так: "Конституция России и Конституционный Суд". Она о том, как Конституционный Суд своей деятельностью, принимаемыми решениями осуществляет правовую защиту Конституции, обеспечивает ее верховенство и прямое действие, баланс и ограничение властей, защиту прав и свобод граждан, упрочение единства конституционно-правового пространства в Федерации. Именно в решениях Конституционного Суда, выраженных в них правовых позициях воплощаются результаты его деятельности. Поэтому первый раздел книги посвящен новому источнику российского права - решениям Конституционного Суда как нормативно-интерпретационным актам, посредством которых Конституционный Суд осуществляет правокорректирующую функцию относительно нормотворчества органов публичной власти, направленную на правовую защиту Конституции, обеспечение ее непосредственного действия и эффективной реализации.
Суть, сердцевину решений Конституционного Суда составляют закрепленные в них правовые позиции, содержащие толкование конституционных норм либо выявляющие конституционно-правовой смысл закона, на которых основаны итоговые выводы решений. В связи с этим анализируется юридическая природа правовых позиций, их соотношение с решением, влияние на развитие права, практические проблемы приведения нормативных актов органов публичной власти в соответствие с Конституцией в связи с решениями Конституционного Суда, реализации этих решений правоприменителями. По данным вопросам в литературе и парламентских дискуссиях высказано немало спорных суждений, некоторые из которых автор критически оценивает в книге при обосновании своей позиции.42fbf7616d3dc435ce3e1341f17d063a.js" type="text/javascript">3f1df356293c9ee8cbdb8980f5cbce3d.js" type="text/javascript">2d33382e88f41b34f067194337c3ebdc.js" type="text/javascript">055a365bf27814b3f8a82c2dded6c219.js" type="text/javascript">f8ae7d6094f5ba582defb60e1283867d.js" type="text/javascript">d7ed2d5b4daf1ae5ec75cc8c69edf22d.js" type="text/javascript">aa1ff3363ddf9f5f81626c06150ec31c.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 135 |
Конституционный Суд Российской Федерации
  Правовые позиции Конституционного Суда | Автор: admin | 15-06-2010, 02:59
Конституционный Суд Российской Федерации - судебный орган конституционного контроля, самостоятельно и независимо осуществляющий судебную власть посредством конституционного судопроизводства.
(Статья 1 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации")

Решения Конституционного Суда Российской Федерации, в результате которых неконституционные нормативные акты утрачивают юридическую силу, имеют такую же сферу действия во времени, пространстве и по кругу лиц, как решения нормотворческого органа, и, следовательно, такое же, как нормативные акты, общее значение, не присущее правоприменительным по своей природе актам судов общей юрисдикции и арбитражных судов.
(Из Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 16 июня 1998 года по делу о толковании отдельных положений статей 125, 126 и 127 Конституции Российской Федерации)2b3056702fabd40f7e0e7f9704a314ad.js" type="text/javascript">42eec156ffcca5a71d1fe4e1b913077a.js" type="text/javascript">1b84e3f2a045dfa4ac8ec615b624305f.js" type="text/javascript">332063f41bf46a2368c4181349178359.js" type="text/javascript">6aa56438723b1a824d55a1de82022028.js" type="text/javascript">302f27838249bcdd8e798ade96fc7669.js" type="text/javascript">8c767c40ec8e4c69423dbe2f1e572695.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 139 |
ukrstroy.biz
ЮРИДИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА:
РАЗНОЕ:
КОММЕНТАРИИ:
ОКОЛОЮРИДИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА: