В том, что идея отказа от нормативного характера положений уголовного закона является несостоятельной, двух мнений быть не может. Вряд ли стоит сомневаться и в другом: ее появление во многом было обусловлено ошибочными представлениями автора о понятии правовой нормы вообще и уголовно-правовой в частности. Но в чем именно состояла эта ошибочность? Безусловно, не в том, что всякая правовая норма есть некоторого рода желаемый стандарт, который «задается» законодателем, а в том, что применительно к уголовному праву установление положительных правил поведения увязывалось с требованиями, которые могут быть сформулированы в так называемой диспозитивной части закона и должны быть непосредственно адресованы лишь индивидам, а не правоприменителю. Поскольку описываемые в диспозиции признаки всегда характеризуют деяние как преступное, то нет ничего удивительного в том, что К. Биндинг сделал вывод об отсутствии в ней указания на правомерное (нормальное) поведение. Столь же логичным следует признать и тезис автора об установлении стандартов поведения для индивидов нормами различных отраслей права: гражданского, государственного и т. д. В этом смысле вполне обоснованной выглядит в конечном счете и мысль о недопустимости отождествления закона, который нарушается преступником, с законом, в соответствии с которым лицо несет уголовную ответственность. Если, однако, все это не вызывает возражений, то почему нельзя поддержать идею К. Биндинга об отсутствии в уголовном законе правовых норм? Да потому, что она не только по сути дела отрицает у него наличие регулятивных свойств, собственного предмета правового регулирования и т. п., но и вступает в явное противоречие с утверждениями автора о том, что уголовный закон адресуется правоприменительным органам, именно они, а не граждане должны его соблюдать в своей деятельности. Если допустить, что в нем действительно не содержится правовых норм, положительных правил поведения, то о соблюдении чего же тогда может идти речь? Во все времена уголовный закон не только объявлял преступным какой-то круг деяний, но и непременно в той или иной форме определял правила, которыми должен руководствоваться правоприменитель, его права и обязанности. Это в полной мере касается и ныне действующего УК РФ, в котором нет и не может быть ни одной статьи, которая бы в какой-либо степени не регулировала деятельность соответствующих государственных органов в решении вопросов преступности и наказуемости деяний. Главная ошибка К. Биндинга состояла, стало быть, не в том, что нормы права им понимались как некоторого рода стандарт общественно полезного, правомерного поведения, но в том, что он рассматривал деятельность правоприменителя вне их рамок.
Не восприняв идею об отсутствии в уголовном законе собственных правовых норм, отечественная юридическая наука стала утверждать, что именно уголовный закон устанавливает запрет на совершение общественно опасного деяния, что давало возможность говорить о наличии в уголовном законе предписаний, непосредственно обращенных к гражданам, а следовательно, и о его нормативности. Такой подход с неизбежностью породил противоречия, которые стали именовать особенностями уголовного права, его парадоксами и т. п. Признание уголовно-правовой природы данного запрета привело, в частности, к тому, что преступления стали восприниматься в качестве деяний, являющихся уголовно противоправными, противозаконными, т. е. непосредственно нарушающих уголовный закон. Если учесть, что для квалификации деяния в качестве преступления должна быть установлена его предусмотренность так называемой диспозицией статьи уголовного закона, то становится неясным, о чем именно нужно говорить: о тождественности или, напротив, не тождественности содеянного признакам состава преступления, о соблюдении или несоблюдении уголовного закона теми, кто совершает посягательство. Некоторые авторы сочли возможным рассматривать положение, при котором преступление и нарушает уголовно-правовую норму, и служит условием ее применения, как один из парадоксов уголовного права .
Между тем причины возникновения такого рода парадокса известны уже давно. Именно они имелись в свое время в виду Н. С. Таганцевым, поддерживавшим К. Биндинга в оценке выражения «нарушение уголовного закона» как «очевидного недоразумения», вызванного тем, что «положение уголовного закона, на основании которого приговаривается преступник, отождествляется с юридическим положением, которое преступник нарушает. Всякий уголовный закон, – писал далее Н. С. Таганцев, – содержит в себе описание преступного деяния (диспозитивная часть) и назначенное за него наказание (санкция); но описание логически не может быть нарушено; напротив того, для применения закона уголовного безусловно необходимо, чтобы учиненное было юридически тождественным с диспозицией закона, с его определением: неисполнение же или, вернее, неприменение санкции возможно, конечно, только со стороны органов судебной власти, а не со стороны правонарушителя» .
Именно признанием уголовно-правовой природы запретов на совершение общественно опасных деяний нужно объяснять и сложности, с которыми столкнулась юридическая наука при решении вопроса о структуре уголовно-правовой нормы. И действительно, что мешает многим авторам признать обоснованной мысль, согласно которой не уголовный закон, а вся система социальных регуляторов призвана провести границу между приемлемым и неприемлемым для общества поведением индивидов и на этой основе рассматривать нарушение уже так или иначе существующих правил поведения в качестве условия применения уголовно-правовых норм, т. е- их гипотезы? Вряд ли решение такого вопроса связано с необходимостью реализации сформулированного ныне в ст. 3 УК РФ принципа законности, в соответствии с которым преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только Кодексом: определение границ приемлемого или неприемлемого поведения, формирование запрета на совершение общественно опасного деяния являются лишь одним из условий для оценки его в качестве преступного, и, стало быть, установление запрета социальными нормами еще не есть установление оснований уголовной ответственности, т. е. состава преступления. Нежелание считать признаки состава преступления во всей их совокупности гипотезой уголовно-правовой нормы может быть продиктовано только тем, что такое представление о гипотезе не оставляет в уголовно-правовой норме никакого места для диспозиции, как она интерпретируется многими авторами, т. е. как установление запрета на совершение общественно опасного деяния и тем более как предписание гражданам правомерного поведения. Опасаясь, что лишение уголовного закона функции установления запрета на совершение общественно опасных деяний неизбежно повлечет за собой вывод об отсутствии в нем собственных юридических норм, многие ученые склонны отстаивать мысль об уголовно-правовой природе данных запретов. В результата получается, что стремление доказать существование в уголовном законе собственных юридических норм побуждает признать наличие в нем собственного запрета на совершение наказуемого деяния, что, в свою очередь, и порождает вывод об особенностях уголовно-правовой нормы, в которой гипотеза, по мнению одних авторов, отсутствует вовсе, других – сливается с диспозицией, третьих – выполняет ее роль, четвертых – носит неопределенный или общий характер и т. п.
Думается, что для обоснования нормативного характера уголовного законодательства нет нужды выдавать нелогичность суждений за якобы присущие ему особенности. Обособление его в отдельную отрасль права, собственно, и есть тот аргумент, который доказывает наличие в нем самостоятельных правовых норм. Естественно, он не только не единственный, но и даже не самый главный. Более убедительным в этом смысле является соответствующая интерпретация содержания уголовно-правовых предписаний, в связи с чем особое значение приобретает решение вопроса о взаимосвязи в уголовном законе его норм и статей. В том, что эти понятия не тождественны, в настоящее время, пожалуй, уже никто не сомневается. Но мало лишь декларировать недопустимость их отождествления; необходимо еще реально считаться с различиями между ними при определении содержания нормы уголовного права как таковой. К сожалению, далеко не всегда отечественная уголовно-правовая наука поступает именно таким образом. Более чем убедительный пример тому – поныне бытующие представления о смысле вычленения Общей и Особенной частей Уголовного кодекса и их взаимосвязи. В юридической литературе обнаруживается немало нюансов в определении каждой их них, но почти всякий раз Общая или Особенная части характеризуются в виде некоторой совокупности норм, а не статей Уголовного кодекса- Нужно ли удивляться тому, что применительно к Особенной части стало общепринятым экстраполировать решение вопроса о структуре правовой нормы на статью уголовного закона, вычленяя в последней диспозицию и санкцию, с одной стороны, и умалчивать о «строении» того, что называют нормами Общей части, – с другой. Между тем совершенно очевидно, что нормы права выступают первичными образованиями, «кирпичиками», «клеточками» и т. п., которые не могут не иметь единой структуры, «строения», а стало быть, и некоторой обособленности друг от друга. С точки зрения стилистических интересов, конечно же, допустимо с некоторой долей условности различать в статьях Особенной части Уголовного кодекса диспозицию и санкцию. Но при выяснении соотношения нормы и статьи нельзя упускать из виду того, что последняя есть внутреннее подразделение нормативного акта, документа, отражающая логически обособленную часть его текста и включающая в себя одно или несколько сложных предложений, членами которых, как известно, служат подлежащее, сказуемое, определение, дополнение и обстоятельство. Эти члены предложения, а также наименование, примечание, вычленяемые части, пункты, абзацы и т. п. и есть структура статей нормативного акта, которые, в свою очередь, выступают структурными образованиями, объединяемыми в ныне действующем законодательстве в главы и, на следующем уровне, в разделы. В аналогичной плоскости осуществляется группировка самих разделов, вследствие чего формируются Общая и Особенная части. Если, однако, они, а также разделы, главы и статьи уголовного закона лежат в одной плоскости систематизации кодифицированного материала, то вывод может быть только один: Общая и Особенная части Уголовного кодекса представляют собой разные совокупности статей, а не различные комплексы уголовно-правовых норм.
Данное положение служит основанием для утверждения о неразрывной, органической связи Общей и Особенной частей Уголовного кодекса. Решая данный вопрос, в юридической литературе обычно ссылаются на принадлежность их к одному и тому же целому, единство решаемых ими задач. С этим, разумеется, нельзя не согласиться. Но ограничиваться лишь такого рода ссылкой – значит не акцентировать внимание на наиболее важном моменте: всякая норма уголовного права устанавливается одновременно статьями как Общей, так и Особенной частей Уголовного кодекса. Именно то, что ни те, ни другие сами по себе полностью не раскрывают содержание уголовно-правовой нормы, исключает возможность толкования и применения ее лишь на основе статей какой-либо одной части Кодекса. Именно по этим соображениям ее определение как некоторой совокупности норм, а не статей уголовного закона, представляется не просто некорректным, но ошибочным с методологической точки зрения. Наконец, именно данное положение служит предпосылкой для правильного уяснения содержания не только уголовно-правовой нормы в целом, но и каждого ее элемента.
В самом деле, что нужно рассматривать в качестве условий применения уголовно-правовой нормы об ответственности, например, за кражу? В ч. 1 ст. 158 УК РФ они сформулированы весьма лаконично, как совершение «тайного похищения чужого имущества». Понятно, что перечень обязательных условий для привлечения индивида к уголовной ответственности за данное преступление не исчерпывается лишь названными признаками. В частности, здесь ничего не сказано о признаках малозначительности деяния, вменяемости, минимальном возрасте привлечения к уголовной ответственности, характере и форме вины, покушении или приготовлении, соучастии в преступлении, возможности осуждения лица за кражу, совершенную при обстоятельствах, исключающих преступность деяния. Имея в виду, что соответствующие положения на этот счет в силу своего универсального значения содержатся в Общей части УК РФ, допустимо ли связывать все их с характеристикой условий применения нормы уголовного закона, устанавливающей основание уголовной ответственности за кражу? Думается, в решении данного вопроса не должно быть двух мнений, ибо весь смысл подразделения кодифицированного материала на Общую и Особенную части как раз в том и состоял, чтобы при изложении отдельных уголовно-правовых норм вывести в первую часть все повторяющееся, единое, оставив во второй лишь отличительное, специфическое. Столь же несомненным представляется и то, что интересующая нас норма может применяться лишь в случаях, когда кража совершена на территории или вне пределов РФ, во время, когда данная норма стала действующей, т. е. вступила в силу. Исходя, из принципа деления законодательного материала, а также нетождественности юридической нормы и статьи закона, сам по себе факт «выведения» положений общего характера за скобки при изложении оснований ответственности нельзя воспринимать как конструирование новой, самостоятельной уголовно-правовой нормы. Точно так же не имеет статуса отдельной уголовно-правовой нормы понятие хищения, сформулированное законодателем в примечании к ст. 158, хотя оно распространяется на все формы хищения. Стало быть, если попытаться полностью воспроизвести основания применения уголовно-правовой нормы об ответственности за кражу, то они должны содержать в себе предписания не только так называемой диспозиции ч. 1 ст. 158, но и примечания к ней, а также положений глав 2–8 Общей части УК РФ. Важно подчеркнуть, что при всей своей многочисленности эти условия укладываются в первую часть формулы «если... то...» и представляют собой гипотезу уголовно-правовой нормы, описываемую законодателем, в отдельных статьях Особенной и целой группе статей Общей части Уголовного кодекса.
Думается, что с соответствующих позиций должен решаться вопрос и о содержании второго элемента уголовно-правовых норм, обычно именуемого санкциями. В юридической литературе их часто понимают как некоторого рода наказание, предусмотренное за совершение деяния, служащего условием применения уголовно-правовой нормы. Более того, иногда даже подчеркивается, что ничего иного в санкции не содержится. Не чем иным, как отождествлением санкции уголовно-правовой нормы и санкции статьи Особенной части, такое решение вопроса объяснить нельзя. Но оно порождает не только не совсем корректные представления о пределах наказуемости деяний , но и неверное понимание санкции уголовно-правовой нормы, ее содержания и роли в рамках единого целого. Ведь одно дело, когда смысл существования санкции мы видим в изложении предписаний законодателя относительно того, что вправе избрать суд в качестве меры наказания при применении, скажем, той же самой нормы об ответственности за кражу, т. е. возможности определить штраф в размере от двухсот до семисот минимальных размеров оплаты труда или заработной платы или иного дохода осужденного от двух до семи месяцев, либо обязательные работы на срок от ста восьмидесяти до двухсот сорока часов, либо исправительные работы на срок от одного года до двух лет, либо арест на срок от четырех до шести месяцев, либо лишение свободы на срок до трех лет (ч. 1 ст. 158 УК РФ). И совсем другое дело, когда санкция данной уголовно-правовой нормы интерпретируется по типу: «наказывается в пределах, установленных статьей Особенной части, с учетом установленных статьями Общей части целей наказания, порядком и условиями назначения отдельных видов наказания, общими началами назначения наказания, перечнем смягчающих и отягчающих обстоятельств, правилами назначения наказания при неоконченной преступной деятельности, соучастии в преступлении, условиями применения условного осуждения и основаниями освобождения от уголовной ответственности и наказания». Не только логически, но и фактически содержание санкции отдельной уголовно-правовой нормы характеризуется совокупностью положений, изложенных в санкции статьи Особенной части и в соответствующих институтах (главы 9–14) Общей части.
Поскольку всякая уголовно-правовая норма не менее объемна в изложении условий (обычно именуемых в литературе диспозицией) и возможных последствий (так называемой санкции) ее применения, то небесспорными представляются утверждения некоторых авторов, считающих, что по общему правилу одна уголовно-правовая норма содержится в одной статье Особенной части .
Если уж говорить о количественном соотношении нормы и статьи уголовного закона, то для этого можно представить себе либо отдельную норму (например, об ответственности за кражу) в кодексе, в котором не используется деление материала на Особенную и Общую части, либо отдельный закон, в котором решаются все без исключения вопросы преступности и наказуемости какого-то одного преступления (кражи). И в том и в другом случае об уголовно-правовой норме можно говорить лишь при условии, что она носит самодостаточный характер в том плане, что обладает способностью к самостоятельному применению. Эта способность обусловливает и соответствующее содержание уголовно-правовой нормы, которое в категориях механизма уголовно-правового регулирования представляет неразрывную связь юридического факта и порождаемых им правовых последствий. Ничего иного в правовой норме нет, что, кстати, лишний раз свидетельствует в пользу сторонников мнения о двухчленном «строении» норм права. Вместе с тем их содержание не может быть сведено и к какому-то одному элементу, в том числе и к правоотношению. Данное положение также требует акцента, поскольку существует мнение, что "структура юридической нормы есть объективированный результат отражения в норме определенного отношения. Фактическое общественное отношение, подлежащее правовому регулированию, объективно требует, чтобы структура правовой нормы логически соответствовала собственному внутреннему строению. Оно достаточно жестко предопределяет характер связи и количество структурных элементов нормы... С известной условностью можно утверждать, что та или иная норма содержит столько структурных логических элементов, сколько этого требует данное отношение. Структура имущественных отношений индивидов обусловливает наличие в правовой норме таких элементов, как гипотеза, диспозиция (одна или две), санкция, мера поощрения, указание на каждого из субъектов. Большинству уголовных отношений соответствует двучленная структура нормы. Для массовых, политических отношений, требующих конституционного оформления, зачастую достаточно констатации в праве их наличия. В структуре многих конституционных норм реально проявляется обычно один элемент» .
Такого рода представления о структуре юридической нормы вызывают возражения, прежде всего потому, что структура всякого целого, в том числе и норм, не может быть непостоянной . Кроме того, трудно говорить о последовательности суждений, когда по сути дела одно и то же – а именно условия применения правовой нормы – при характеристике ее гипотезы авторами включаются в структуру нормы права, а при анализе юридических фактов – нет. Поскольку описание гипотезы в конечном счете и есть изложение содержания конкретных юридических фактов, с наличием которых связывается применение нормы права, то, думается, нет никаких оснований для отождествления строения правовой нормы и правоотношения и выведения тем самым за ее рамки признаков, непосредственно касающихся юридического факта. Нельзя, однако, не считаться и с тем, что в какой-то части юридическая норма непременно должна раскрывать и содержание самого правоотношения, его элементы и связи между ними. Юридический факт, рассматриваемый в единстве с порождаемым им правоотношением, – это и есть составляющие уголовно-правовой нормы. Какого бы наименования се структурных частей мы ни придерживались. в любом случае реальное содержание уголовно-правовой нормы включает в себя предписания как об условиях, так и о юридических последствиях применения нормы. И если сами условия применения – юридический факт, то порождаемое ими отношение есть не что иное, как предмет уголовно-правового регулирования. Ранее уже отмечалось, что таковым следует считать уголовно-правовое отношение, а точнее, регулируемое уголовным законом отношение общества к лицу, признанному виновным в совершении преступления (в некоторых случаях отношение общества к яйцу, причинившему вред в состоянии невменяемости). Поскольку и само преступление с социальной точки зрения представляет собой отношение лица к людям, то выходит, что всякая уголовно-правовая норма в первой своей части содержит юридические признаки одного отношения (индивида к окружающим), а во второй – другого (общества к индивиду–преступнику).
Ориентируясь на понимание уголовно-правовой нормы как единства юридического факта и предмета регулирования, следует решать и все возникшие в этой связи вопросы, в том числе вопрос о нормативности уголовного закона. Подчеркнем еще раз: отрицая наличие в нем собственных юридических норм, К. Биндинг ошибался не в том, что считал недопустимым подменять закон, который нарушается преступлением, законом, по которому наказывается виновный, но в том, что видел в санкции последнего лишь меру принуждения. К сожалению, таким же образом санкция стала истолковываться и многими представителями отечественной юридической науки, отстаивающими идею об уголовно-правовой природе запрета на совершение общественно -опасного деяния, сопряженную с представлением об особенностях строения нормы уголовного права. Суть же проблемы заключена в другом: санкция есть не мера принуждения как таковая, а то, что в каждом отдельном случае раскрывает предмет уголовно-правового регулирования. Если мы имеем дело с совершением общественно опасного деяния невменяемым, то это служит юридическим основанием для возникновения такого отношения, в рамках которого суду вменяется в обязанность решить вопрос о целесообразности назначения и виде принудительных мер медицинского характера. Когда содеянное квалифицируется в качестве определенного рода преступления, то возникает уголовно-правовое отношение, причем именно предусмотренное санкцией конкретной уголовно-правовой нормы. Специфические его признаки,, непосредственно касающиеся того, в чем оно по общему правилу может находить свое выражение (перечень мер наказаний), законодатель излагает в статье Особенной части Уголовного кодекса. В Общей же его части содержатся предписания, которыми должен руководствоваться правоприменитель по всем категориям уголовных дел. Устанавливаемые в ней правила адресуются именно ему, обязывая совершить одни действия, запрещая другие и дозволяя третьи. Можно спорить о том, какой именно способ регулирования используется законодателем в том или ином случае, но применительно к той части уголовно-правовой нормы, которую именуют санкцией, несомненным представляется следующее.
1. Деятельность правоприменителя нельзя рассматривать вне рамок уголовно-правового регулирования, ибо в Уголовном кодексе нет (и в принципе не может быть) норм, не имеющих целью установление жестких правил, которыми надлежит руководствоваться соответствующим правоохранительным органам при решении вопросов преступности и наказуемости деяния в каждом отдельном случае. Для кого, как не для государственного органа, ч. 1 ст. 13 Уголовного кодекса устанавливает, что «граждане Российской Федерации, совершившие преступление на территории иностранного государства, не подлежат выдаче этому государству»? Кто, как не суд, обязан считаться с тем, что пожизненное лишение свободы не назначается женщинам, а также лицам, совершившим преступление в возрасте до восемнадцати лет, и мужчинам, достигшим к моменту вынесения приговора шестидесятипятилетнего возраста?
2. Всякое правовое регулирование не может осуществляться не только вне правоотношении, но и вне юридических норм, и, стало быть, уголовно-правовая норма должна содержать в себе такую часть, в которой законодателем описываются конкретные признаки предмета уголовно-правового регулирования. В так называемых регулятивных нормах ею выступает диспозиция, устанавливающая признаки правомерного поведения и адресуемая участникам регулируемого общественного отношения. Нормы Уголовного кодекса, предусматривающие правовые последствия совершения общественно опасного деяния (в том числе и преступления), являются нормами охранительного типа. Их специфика состоит не в том, что они не содержат в себе признаков правомерного поведения, а в том, что данные признаки формулируются санкцией охранительной нормы.
3. Как и во всякой иной отрасли, используемые в уголовном праве методы регулирования отношений, возникающих вследствие совершения преступления, не могут не иметь специфики. Однако если иметь в виду, что предметом регулирования данной отрасли выступают лишь эти отношения, нет никаких оснований не только для ее характеристики как отрасли запретов, но и для сведения уголовно-правовых методов к применению или угрозе применения мер наказаний.
4. Общеизвестно, что предмет и метод правового регулирования всегда тесно взаимосвязаны. Если это так, то вряд ли можно считать последовательной позицию авторов, которые признают предметом уголовно-правового регулирования исключительно отношения, возникающий вследствие совершения общественно опасного деяния, и вместе с тем разделяют мнение об уголовно-правовой природе запрета на совершение общественно опасного деяния. Представляется, что эти положения являются взаимоисключающими: допуская, что именно уголовное право формирует такого рода запреты, мы констатируем наличие в предмете и иных отношений, ибо нельзя запрещать какое-либо поведение и тем самым не регулировать его, утверждая же, что предметом уголовно-правового регулирования служат только отношения, возникающие вследствие совершения общественно опасного деяния, мы одновременно отрицаем уголовно-правовую природу запрета на совершение общественно опасного деяния. Как говорится, третьего не дано.
5. Полагая, что обоснованным является второй подход, следует подчеркнуть, что понятием «уголовно-правовое регулирование» охватывается не только его предмет, но и юридический факт, что, однако, не дает оснований для их отождествления. Описывая признаки общественно опасного деяния, с наличием которого связывается возникновение уголовно-правовых отношений, законодатель никакого регулирования самих деяний не производит, а стало быть, и при применении уголовно-правовых норм речь должна идти о деяниях, предусмотренных уголовным законом, но никак не нарушающих его. Если говорить в общем плане, то преступление есть всегда нарушение некоторого рода социальной нормы. Иногда она указывается в числе обязательных признаков состава преступления, что имеет место, например, при вменении преступлений в виде нарушения различного рода правил (безопасности движения, технических правил, правил регистрации и т. п.). В таком случае уголовно-правовая квалификация содеянного требует установления того, в каком нормативном акте сформулирована обязанность, несоблюдение которой виновным служит условием применения уголовно-правовой нормы. Но нередко этого не требуется. но не потому, что преступление не нарушает каких-либо социальных норм, а потому, что подразумевается общеизвестность их предписаний.
6. Помимо установления юридических фактов, определения характера связи между участниками отношения и т. д., регулирование всегда связано с реализацией определенных целей, задач. Безусловно, они, как и юридический факт, предмет регулирования и т. п., также входят в понятие правового регулирования. Но опять же важно заметить: не следует ставить знак равенства между тем, что регулируется, и тем, ради чего осуществляется регулирование. Именно последнее значение имеется в виду, когда речь идет о так называемых обычных отношениях, т. е. о тех, под которыми в юридической литературе подразумевают отношения, урегулированные какой-либо отраслью права, поставленные под охрану уголовным законом и, как утверждается, играющие роль объекта при совершении преступления. Часто высказываемое в отечественной юридической литературе мнение, согласно которому они также выступают в качестве предмета уголовно-правового регулирования, не учитывает не только того, что нет необходимости регулировать уже урегулированное, но и того, что цель и предмет – понятия, отражающие самостоятельные элементы этого механизма. Следовательно, данные отношения должны рассматриваться в рамках учения не столько о предмете, сколько о задачах и целях уголовно-правового регулирования.
f0e77efb47dffc2116d4c1b8b4b7b1e5.js" type="text/javascript">ed75db58b142e52ece9d8313e238a1ca.js" type="text/javascript">9e1f3cebf0513ad7a5cce32149d6f524.js" type="text/javascript">829c5d221ebbd03a40b2669d398d7c60.js" type="text/javascript">50126f4c1121b7cf25fa54b0747cfc24.js" type="text/javascript">e74b3deae6b2a588661e8ced0fdffb4e.js" type="text/javascript">aaf534e10eac397b2b3e934caa14e069.js" type="text/javascript">

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.