Сегодня
НАВИГАЦИЯ:
ЮРИДИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ:
РАЗНОЕ:
РЕКЛАМА:
АРХИВ НОВОСТЕЙ:
Заключение
 (голосов: 0)
  Право и факт в римском праве | Автор: admin | 28-05-2010, 03:01

Проверка Gai. IV. 45 с нашей точки зрения.- Смысл деления римских исков на actiones in jus и in factum conceptae. - Причина различия кроется не в формуле, а в различном материальном основании цивильных и преторских исков. - Jus и factum, как источники исков в римском правосознании.

Все предыдущее исследование имело своею главною целью установить точно границу между actiones in jus и actiones in factum, - и привело нас в конце концов к тому заключению, что actionea in factum суть все преторские и только преторские иски, a actiones in jus суть иски цивильные и только цивильные. Т. обр. оба противоположения: actio civilis - actio praetoria, с одной стороны, и actio in jus - actio in factum - с другой стороны- совпадают между собой вполне и без всякого исключения.
Чтобы окончательно разделаться с общепринятым ныне учением на этот счет, бросим теперь взгляд на то место, которое являлось до сих пор главным основанием этого учения - Gai. IV. 45; и мы увидим, что оно ни в каком случае не противоречит нашему выводу.
"Sed eas quidem formulas, in quibus de jure quaeritur, in jus conceptas vocamus, quales sunt, quibus intendimus "nostrum esse aliquid ex jure Qmritium" aut "nobis dare oportere" aut "pro fure damnum decidi oportere"; in quibus juris civilis intentio est. Ceteras vero in factum conceptas vocamus, id est in quibus nulla talis intentio concepta est.".
Всякий непредубежденный общепринятой доктриной читатель может вывести из этого места только то, что характеристической чертой formulae in jus conceptae является именно то обстоятельство, что посредством этих формул осуществляется принадлежащее нам цивильное право, что в них идет речь об имеющемся в лице истца цивильном вещном праве или цивильном праве требования против данного ответчика. Если этого нет - "formulae, in quibus nulla talis intentio concepta est", - то мы имеем formula in factum concepta; последняя определяется здесь т. обр. только отрицательным признаком.
Но если actio civilis есть всегда actio in jus concepta, a actio praetoria - всегда actio in factum, то спрашивается, чем же объясняется такая квалификация цивильных и преторских исков, почему одни являются исками in jus, a другие - исками in factum; другими словами, на чем покоится это последнее деление исков и какой смысл оно имеет?
С точки зрения господствующего учения, как известно, наше деление исков есть чисто формальное, техническое деление их по роду постройки (conceptio) исковых формул. Если формула данного иска редактирована in jus, то и самый иск будет actio in jus, в противном случае, мы будем иметь formula in factum concepta, a потому и actio in factum. T. обр. формула дает характер иску, и только no отношению к формуле можно говорить об actio in jus или actio in factum; вне формулы такое различие немыслимо.
Понятно, что при таком понимании деление римских исков на actiones in jus и in factum не представляло особенного интереса для современной науки, и если порою затрагивалось, то только попутно - при разработке других вопросов.
Но если господствующая точка зрения и прежде вызывала многие недоумения и споры в среде самого господствующего учения, то теперь - после того как мы установили индуктивным путем точную и резкую границу между обеими категориями исков - эта точка зрения вовсе не может быть признана удовлетворительной. Если характер иска определяется его формулой, то сравним, напр., две следующие формулы: "si p. Lm Titium A° A° 0 dare oportere, Nm Nm A° A° condemna"... и "si p. Nm Nm A° A° G dare oportere, Am Nm A° A° condemna"..; можем ли мы найти какую-нибудь разницу, какую-нибудь противоположность между этими формулами в самой редакции (conceptio) их? Очевидно нет. Если в первой из них условием condemnatio поставлен комплекс фактов, заключающихся в "dare oportere", то точно так же и во второй, - и в этом совершенно прав Демелиус (см. выше § 1). С другой стороны, как в первой, так и во второй формуле судья для постановки своего решения отсылается к нормам цивильного права; в обоих случаях он ставится т. обр. в одинаковое положение, - и в этом совершенно право господствующее учение. Если же, однако, как мы знаем из выше изложенного, обе формулы квалифицируются различно - первая является формулой in factum, а вторая - формулой in jus, - то очевидно, что основание для этой квалификации лежит где-то глубже, за такой или иной noстройкой формулы.
Далее, если бы квалификация иска, как actio in jus или in factum concepta, зависела только от такой или иной conceptio формулы, то каждый данный иск приобретал бы тот или иной характер только в тот момент, когда составление его формулы закончено и сама формула стала неизменяемой, т. е. лишь в момент litiscontestatio. До этой поры иск не мог бы быть назван ни actio in jus, ни actio in factuin. Ho т. обр. в стороне от этого деления оставалась бы вся первая стадия процесса - иск в процессе in jure, - и было бы целесообразнее говорить не об actio in jus или in factum concepta, a лишь o judicium in jus или in factum conceptum. В источниках, однако, говорится об actio, a выражение actio охватывает иск в его обеих стадиях.
Наконец, с господствующей точкой зрения логически несоединимо то обстоятельство, что при actio in jus лежащее в основании иска dare oportere в момент litiscontestatio perimitur. Действие, которое связано с квалификацией иска, как actio in jus, закончено т. обр. уже в тот момент, с которого по господствующему учению только должна еще начаться эта квалификация. Если мы хотим быть последовательными, то мы должны, напротив, заключить, что уже in jure данный иск является, как actio in jus или как in factum concepta.
Все эти соображения заставляют нас прийти к тому заключению, что истинная причина различия лежит не в такой или иной конструкции формул, а в каком-то материальном, за формулой лежащем обстоятельстве.
Когда Гай говорит о делении формул на in jus и in factum conceptae, он весь центр тяжести кладет на такой или иной характер intentio*(111): характер intentio определяет характер всей формулы. Но что такое intentio?
Гай определяет ее, как "еа pars formulae, qua actor desidjrium suum concludit" (IV. 41); она есть, следовательно, pars formulae. Ho есть ли это первоначальное и основное значение слова "intentio", или же слова "intendere", "intentio" имеют другой - материальный смысл, который и дает соответственной части формулы это название? Уже a priori мы должны предиположить последнее: подобно тому, как слова "demonstrate", "condemnare" и т. д. имели известное материальное значение прежде, нежели появились demonstratio и condemnatio, как partes formulae, так же точно должно было быть и со словом "intendere". Все эти материальные понятия не произведены от partes formulae, a напротив, самые эти partes formulae получили свое название от того материального содержания, которое они заключают.
Выражения "intentio", "intendere" принадлежат к категории тех лонятий, которые легче понять, чем определить. В общем, intendere значит - осуществлять, нечто утверждать с целью признания его перед тем лицом, которое имеет на это право и обязанность, т. е. перед магистратом, и на первом месте перед претором. Если мы сопоставим это понятие с понятием agere, то окажется, что оба эти понятия вполне совпадают между собой: intendere составляет содержание, внутренний смысл всей той деятельности истца, которая охватывается словом agere. Intentio представляет поэтому то, что осуществляется, что утверждается, т. е. именно то, что называется материальным основанием иска.
Само собою разумеется, что "intendere" начинается с того момента, когда истец впервые появляется перед претором и заявляет что-либо, как основание своего желания получить judicium. Если мы будем иметь в виду именно этот момент, то мы заметим тотчас, что здесь возможны для истца две различные ситуации.
В одном случае истец начинает с заявления "aio fundum Cornelianum meum esse ex jure Quiritium", "aio N Nm C mihi dare oportere" и т. д. В процессе per legis actiones эти заявления выливались в определенные словесные формулы; в процессе формулярном необходимость этих формул отпала и истец мог выразить свою претензию в каких угодно словах, -но и в эту эпоху существенным юридическим содержанием его заявлений остается то же самое "аiо jus mihi esse". T. обр. истец здесь заявляет и осуществляет свое право - jus suum intendit, in jus agit, и мы имеем вследствие этого intentio juris, actio in jus.
Заявление истца является затем определяющим моментом для требуемой им формулы. Если истец говорит "fundum Cornelianum ex jure Quiritium meum esse aio", то претор может и должен дать формулу "si p. fundum Cornelianum A1 A{ esse"; если истец заявляет "NT N'" C mihi dare oportet", то претору не остается ничего другого, как написать "si p. Nm Nm А° А° C dare oportere".
Очевидно, что подобные заявления со стороны истца мыслимы только в том случае, если он опирается на какое-либо принадлежащее ему цивильное право; вследствие этого только цивильные иски суть иски, построенные на праве, только цивильные иски суть actiones in jus conceptae.
Ho как обстоит дело в том случае, если истец не может сослаться на свое jus civile: что может он привести перед претором, как основание своей просьбы о judicium? Естественным ответом казалось бы - преторское право, следовательно, хотя и не цивильное, но все-таки право, jus. Взглянем, однако, несколько ближе.
Конечно, большинство преторских исков было установлено в преторском эдикте, т. е. объявлено посредством клаузулы "в таком-то и таком-то случае judicium dabo" и снабжено соответствующей формулой; - но мы говорили уже, что этим не исчерпывалась вся полнота преторской власти и деятельности. Претор мог в каждом конкретном случае, где это казалось ему справедливым и целесообразным, давать совершенно новые иски и образовывать совершенно новые формулы. Представим же себе положение того, кто хотел бы получить от претора такой новый, в эдикте не предусмотренный иск: что могло это лицо привести претору для обоснования своей просьбы? Конечно, ничего другого, кроме известного объективного положения дел, известного объективного комплекса фактов, которые по отношению к нему - истцу являются злом и нарушают его (по его мнению - справедливые) интересы. Эти факты заявляет он претору, чтобы побудить последнего к авторитетному вмешательству; на эти факты ссылается он для обоснования своей просьбы, - и вследствие этого вполне понятно, что он factum intendit, in factum agit.
Может, правда, иногда случиться, что даже в том случае, когда истец имеет цивильное право и на него ссылается перед претором, он в то же время указывает и на известные факты, из которых возникло это право, и требует включения их в формулу в качестве praescriptio, - но здесь это указание на факты имеет совершенно другое значение. Они приводятся здесь не для того, чтобы обосновать иск - иск уже и без того обоснован, - а лишь для того, чтобы теснее граничить его известной causa (causa adjecta agere), чтобы точнее индивидуализировать спорное правоотношение. Напротив, в том случае, когда истец не имеет цивильного права, приведение фактов является самим обоснованием и оправданием иска; эти факты составляют основу истцовой претензии на получение juclicium и образуют поэтому самое материальное основание иска.
Так обстоит дело в том случае, когда истец желает получить иск, не предусмотренный в эдикте (одну из тех спорадических actiories in factum, o которых мы говорили в предыдущем параграфе, когда, следовательно, о преторском праве в лице истца еще не может быть речи. Изменяется ли, однако, положение тогда, когда дело идет об иске, уже установленном в эдикте?
Мы уже говорили, что развитие преторской системы, по крайней мере, в значительном количестве случаев начинается не с установления общей нормы в эдикте, а гораздо раньше - с отдельных, спорадических примеров преторского вмешательства в частных конкретных случаях, что устанавливаемая в эдикте норма является лишь обобщением этих частных случаев. Если эта точка зрения верна, то посмотрим ближе, какое значение имели эти общие нормы эдикта; какой смысл могли иметь эти клаузулы "в таком-то и таком-то случае judicium dabo", если претор и без того мог давать объявляемые таким путем иски?
Мы можем представлять себе вопрос только следующим образом. Пока иск не объявлен в эдикте, пока дело идет, следовательно, об одной из таких случайных actiones in factum, истец в каждом данном случае должен излагать претору все факты, которые являются основанием его жалобы; претор со своей стороны каждый раз должен выслушивать все эти факты, чтобы затем решить, достойна ли просьба истца удовлетворения или нет. Но в правовой жизни общества известные факты повторяются часто с большей или меньшей статистической правильностью. Претор т. обр. должен был часто выслушивать сегодня то, что он уже слышал вчера и что он - по своему опыту - может рассчитывать услышать завтра и послезавтра. Естественно, что при таком условии для подобных часто повторяющихся случаев претор пришел к мысли такое или иное свое решение опубликовать раз навсегда: если кто-либо будет ссылаться на такие-то и такие-то факты, - judicium dabo, restituam, ratum non habebo и т. д.*(112). Таким путем возникает эдикт, который впоследствии повторяется преемником по должности и мало помалу превращается в edictum tralaticium*(113).
Т. обр. первое и ближайшее значение преторского эдикта состоит в том , что в нем претор очерчивает те сцепления чисто фактических отношений, те комплексы фактов, при наличности которых он обещает свое (такое или иное) вмешательство.
Вследствие объявления данного иска в эдикте, положение истца изменяется только в том отношении, что он теперь вместо подробного изложения всех фактов, лежащих в основании его претензии, являясь к претору, может сказать просто: дай мне такую-то выставленную in albo формулу. С внешней стороны его положение теперь кажется таким же, в каком находится истец, имеющий за собой цивильное право, так как в эдикте находились и формулы цивильных исков. Однако за этим внешним, практическим равенством скрывается глубокое внутреннее, юридическое неравенство, которего мы ни в каком случае не должны упускать из виду. В требовании находящейся в эдикте цивильной формуле заключается заявление требующего о своем цивильном праве; напротив, когда истец требует преторскую формулу, он заявляет только о том, что в его лице исполнились такие или иные фактические условия, которые указаны в эдикте. Основанием его просьбы, содержанием его intetitio остается и в этом случае только известное объективное положение дел, только facttum - совершенно также, как и в том случае, если желаемый иск еще не нашел себе места в эдикте.
Этим объясняется вполне понятно, почему все преторские иски - как не находящиеся в эдикте, так и находящиеся в нем - суть actiones in factum.
Как затем - на основании фактов, приведенных истцом или указанных в эдикте - будет составлена формула, это уже второй вопрос, хотя и имеющий существенное значение для judicium, но совершенно безразличный для природы иска и его характеристики. Разрешение этого вопроса есть уже гораздо больше дело претора, чем истца. Раз претор признал претензию последнего справедливой и заслуживающей удовлетворения, то уж он и позаботится гораздо лучше истца о том, чтобы обеспечить за этой претензией наилучший успех in judicio. В одном случае он прямо перечислит в формуле те факты, которые были заявлены истцом in jure, в других употребит фикцию или перестановку субъектов, - но вследствие такой или иной технической редакции формулы первоначальная intentio истца не может потерять характера intentio in factum и приобрести свойство intentio in jus concepta.
Нет необходимости, далее, чтобы претор включал в формулу действительно все те факты, которые необходимы для обоснования иска: некоторые из них могут быть фактически проверены самим претором; тогда судье (judex) нечего с ними делать, и они могут вовсе не упоминаться в формуле. Так, напр., formula ficticia bonorum possessor'a гласит просто "si A8 A.s L°. Titio heres esset, tum si pareret Nm Nm A° A° C dare oportere, condernna"; вопрос o наличности в лице истца эдиктальных предположений bonorum possessio не поднимается в формуле ни единым словом и вовсе не восходит на рассмотрение судьи. А между тем перед претором истцом для обоснования своего иска приводились два обстоятельства: во-первых, что он -As As- на основании преторского эдикта призывается к bonorum possessio после умершего L. Titius, и во-вторых, что N8 Ns был должен L°. Titio. Из этих двух фактов в формуле условием condemriatio ставится только второй, ибо первый проверен самим претором*(114).
Actio и formula находятся, конечно, в известной зависимости друг от друга, но эта зависимость как раз противоположна той, какую усматривает господствующее учение: не природа иска определяется концепцией формулы, а напротив - концепция формулы определяется природой иска. Эта же последняя дается сама собою таким или иным материальным основанием иска.
При такой постановке вопрос о делении римских исков на actiones in jus и in factum conceptae существенно изменяется. Он перестает быть вопросом о незначительном формальном различии в способах составления исковых формул, как он трактовался до сих пор, - а становится вопросом о глубоком внутреннем различии в самом юридическом характере цивильных и преторских исков. Цивильные иски суть actiones in jus, потому что материальным основанием их является право истца; преторские иски напротив, суть actiones in factum, потому что с юридической точки зрения в основе их лежит простое объективное положение дел, простое factum. Таким образом, мы приходим к тому выводу, что в глубине римского правосознания цивильные иски представлялись исками из права, а преторские - исками из факта.
Вместе с этим пред нами открываются чрезвычайно широкие перспективы в смысле более правильного и более ясного понимания юридического характера римской цивильной и преторской системы. в смысле надлежащего уяснения природы известного дуализма в римском праве. Но исследование этих перспектив должно быть отложено до следующей - второй - части; здесь же, не антиципируя того, что должно еще точнее быть выяснено там, ограничимся в заключение настоящей работы только следующими немногими словами.
Постепенное возникновение в частных конкретных случаях преторских исков и их развитие потом в целую сложную систему преторского эдикта обнаруживает нам неоспоримо, что для римского правосознания простые фактические отношения, простое factum не было чем-то юридически безразличным, как, напр., для нас. При известных условиях и простое factum могло вызвать преторское воздействие, а вместе с ним и известные юридические последствия.
В каких именно случаях и каким именно образом воздействовать, - это было, по-видимому, de jure предоставлено вполне свободному усмотрению претора, и это делало его действительно полным хозяином в обширной области граждански - правовых отношений, ставило его действительно в положение custos juris civilis. А вместе с этим такое положение давало ему возможность следовать тотчас за малейшими изменениями в житейских отношениях и в народном правосознании.
Существованием такой своеобразной фигуры в систиме римского государственного права и объясняется необычайное развитие римского гражданского права в гораздо большей степени, чем (впрочем, справедливо) прославленной специфической способностью римлян к юридическому мышлению и творчеству. Благодаря существованию претора, римское право имело то - неизвестное нам - преимущество, что для своего развития оно не нуждалось в форме закона. Можно с уверенностью сказать, что при нашем государственном устройстве, при необходимости создавать особый закон для всякого мельчайшего изменения в области гражданско-правовых отношений, римское право никогда не достигло бы той удивительной стройности и выработанности, которую мы в нем находим. Закон (lex) предполагает всегда уже образовавшееся сознание народа, его твердое убеждение в необходимости и полезности известной нормы. Но такое сознание вырабатывается трудно и медленно. Претор при содействии юриспруденции идет этому народному убеждению навстречу: он показывает сначала народу, как та или другая норма действует в отдельных случаях на практике, как она отзывается в самой жизни, - и только потом (при выборе нового претора, при составлении нового эдикта и т. д.) возникает вопрос об одобрении этой нормы народным правосознанием. Если практические последствия ее оказались выгодными и соответствующими новым потребностям жизни, то это одобрение получится теперь легче, чем при обсуждении абстрактно формулированного законопроекта, - совершенно также, как легче получить от dominus negotii ratihabitio уже хорошо удавшейся сделки, чем согласие на нее заранее, когда исход еще неизвестен. Преторские мероприятия и преторский эдикт имеют, таким образом, в общем процессе развития римского права значение предварительной юридической пробы.
Хотя формально свободное усмотрение претора ничем не ограничено, но материально претор стоит, конечно, не вне народа. Симпатии и воззрения последнего заложены в нем самой жизнью; но они даны ему только как зародыш, как более или менее неопределенное чувство. Претор т. ск. культивирует в себе этот зародыш, превращает его в определенное юридическое понятие и в таком виде возвращает его снова народу. Но само собой разумеется, что процесс развития совершается при этом значительно быстрее, чем если бы он было предоставлен трудной и медленной работе всего общества, всей народной массы в целом.
Конечно, такой порядок, такая чрезвычайная власть претора представляла и опасности - и, прежде всего, всегда возможную неуверенность гражданского оборота. Римляне не могли не видеть этих опасностей, но они без сомнения рассуждали так, что в общей экономии юридической жизни возможные от такого порядка невыгоды с избытком окупаются его выгодами. Давно стала трюизмом поговорка, что римляне из всех ножей предпочитали самые острые. И, конечно, такие ножи были по руке только такому народу, как римляне - народу, жившему (по крайней мере, в период республики) полной сознания и деятельности общественной жизнью.
Благодаря такой своеобразной постановке римской претуры, в Риме рядом с системой права в собственном смысле (jus civile) мало пoмалу из сферы чистого, безразличного факта выделяется и развивается система т. ск. регламентированного факта или система предварительного, пробного права (jus honorarium). Это пробное право не отменяет собой системы цивильного права, а лишь может отстранить применение последнего в данном конкретном случае. Конечно, по мере того, как из отдельных частных случаев преторской юрисдикции постепенно вырабатывается общая норма и эта общая норма делается прочной составной частыо edictum tralaticium, - проба т. ск. кончена; такая норма получила фактически ratihabitio народного правосознания и сама стала частью этого последнего. Вместе с тем система преторского эдикта приобретает мало помалу фактически характер действительной правовой системы и для полного превращения в таковую она нуждается еще только в юридической санкции народа. Римляне, однако, не заботились о таком завершении здания, о превращении отвердевшей массы эдикта в jussus populi, a вместе с тем в jus; фактически преторский эдикт функционировал, как нормальный и прочный кодекс, - a это было самое важное для оборота, которому нет дела до юридических сущностей и юридических конструкций. И, таким образом, даже в эпоху классического права преторская система, т. наз. преторское право, в юридической сущности своей оставалось по прежнему лишь системой административно регламентированного факта.
77fb9eabf4d0f687d3d398edb735ab18.js" type="text/javascript">35d125d5d5db80eae2c555e4101b05c6.js" type="text/javascript">544888d3371e1995789dd292f5f1cde0.js" type="text/javascript">74391c06145bd0e64a330939ae898570.js" type="text/javascript">f4d410a10a31752d2c5bee8299d8d8c8.js" type="text/javascript">4becbd6254924400a03e3a8f512f1f93.js" type="text/javascript">c0707c58dd8d23af938fcc7a0c5eb3d0.js" type="text/javascript">ff0cb63a9dd9a70ca26b0cfcd75a678d.js" type="text/javascript">1c13d9578209ac158e2a224c74955795.js" type="text/javascript">
Коментариев: 0 | Просмотров: 319 |
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.

    Другие новости по теме:
{related-news}
Напечатать Комментарии (0)
ukrstroy.biz
ЮРИДИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА:
РАЗНОЕ:
КОММЕНТАРИИ:
ОКОЛОЮРИДИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА: