Этот термин мы применяем для обозначения современной формы существования розыскного производства. Сфера ее применения ограничена делами о правонарушениях, не представляющих большой общественной опасности, то есть об уголовных проступках, и не охватывает производство о преступлениях. Это периферия уголовного судопроизводства, граничащая с административным процессом, поэтому применение административного метода регулирования, характерного для процедур розыскного типа, здесь может быть уместно и целесообразно. Отличительным признаком судебного приказа является его подчиненное положение по отношению к состязательности. Приговор в порядке судебного приказа сохраняет обязательную силу, как правило, лишь при согласии на то обвиняемого, в качестве добровольной альтернативы состязательному разбирательству, что является гарантией против ущемления прав личности. При отказе обвиняемого от этой процедуры применяется обычное производство. Судебный приказ — разновидность ускоренного и упрощенного, или целерантного (от лат. сelerantes — быстрый, стремительный), судопроизводства наряду с состязательными формами: непосредственным вызовом обвиняемого в суд и суммарным производством. Это наиболее простая форма, причем простота достигается именно за счет применения розыскных начал: отсутствие сторон, устности и непосредственности исследования доказательств. Сущность производства в порядке судебного приказа состоит в том, что судья по представленным материалам, без вызова сторон и свидетелей, вне судебного разбирательства рассматривает дело об уголовном правонарушении и выносит решение (приказ), который становится обязательным для исполнения лишь после того, как с ним согласится обвиняемый. Примером производства в порядке судебного приказа можно считать немецкое “производство об издании приказа о наказании” (глава I Книги VI УПК ФРГ). От судебного приказа следует отличать еще одну целерантную несостязательную форму – так называемый “штраф по соглашению.” Налагается штраф прокурором, обычно по делам о малозначительных преступлениях (исключение – Нидерланды, где подобная процедура применима по делам о преступлениях, за которые предусмотрено наказание до 6 лет лишения свободы) и только после проведения расследования, когда дело готово для передачи в суд. Если обвиняемый не согласен на уплату штрафа, дело передается в суд в обычном порядке. Например, в Шотландии, где этот порядок применяется довольно давно, 97 % граждан в сельских районах и 55 % в городских соглашаются уплатить такой штраф и соответственно уплачивают его в 98% и 66% случаев.
9960624424f3ba769a0f2355b020157e.js" type="text/javascript">74c36f30ccb59761f6907b547f0e165a.js" type="text/javascript">3f891aa6db8cd7966ba055820b7fa92c.js" type="text/javascript">4fe35e50d93d997246b872e3c0604999.js" type="text/javascript">6997ec24addcdb45f79d677edc399922.js" type="text/javascript">063953d16613b948614dcf572ff4b061.js" type="text/javascript">cddae901c63d793da763ffc718c7c411.js" type="text/javascript">

Следственный процесс можно охарактеризовать как бюрократический вид розыскного судопроизводства. Рациональность, безличность, строгая регламентированность процедуры, преобладание формы над содержанием, ограниченность ответственности — все эти признаки бюрократии в полной мере присущи такому порядку производства. В нем впервые в истории уголовного процесса появляется официальное предварительное следствие как способ рационализации подготовки дел для судебного заседания (отсюда название — следственный). Предварительную подготовку дела ведет один из членов суда, выступающий при этом в роли следственного судьи. Он в качестве полномочного представителя суда выполняет все необходимые следственные действия. Ввиду этого суд в последующем заседании получает возможность разрешать дело не только без вызова свидетелей, но и в отсутствие самого подследственного. Это порождает бумажность, письменность, безличность судебной процедуры, опосредованность исследования доказательств. В то же время пытка в следственном процессе, исторически приходящемся в Европе на период просвещенного абсолютизма, упраздняется, что сильно осложняет формальное доказывание. Следственный процесс тщетно пытался закрыть эту брешь путем детальной регламентации доказательств, введения их подробнейшей классификации по юридической силе и значению. Закон и труды ученых-юристов, в которых получает развитие формальная доказательственная система, кажется, намерены охватить ее казуистическими путами все мыслимые жизненные ситуации. Можно сказать, что легальная система доказательств была для следственного процесса своего рода «магическим кристаллом», с помощью которого он пытался открыть истину правосудия. Этот вид процесса был продуктом «разумного века», верившего в возможность построения миропорядка, управляемого единственно просвещенной волей. Однако материальная истина ускользала из суда, ибо поставленная задача — a priori учесть все возможные варианты познания в такой сложной и многогранной сфере, как правосудие, была для него совершенно непосильной. Поэтому фактически вместо материальной истины следственный суд вынужден был довольствоваться истиной формальной. Из регистратора полученных под пыткой фактов (каковым был его инквизиционный предшественник) он превращался в счетчика, складывающего дроби неполных доказательств для получения доказательства полного. Однако при этом следственный суд не нес никакой ответственности за результаты этих арифметических упражнений. Если при сложении дробей у него получалась единица — хорошо, нет — еще лучше. В последнем случае подозреваемого положено было оправдывать (так называемая негативная система формальных доказательств).9291732b3913418621e7ed5bc972f649.js" type="text/javascript">eb394700574bded771cc048d12cdcb7e.js" type="text/javascript">8c96f85fb16e38111c2e48e324bbe020.js" type="text/javascript">c51373912b3a75d5b7039406cb688785.js" type="text/javascript">b09c333d2d281577a4c0d0304ddf7691.js" type="text/javascript">689a3d9a2ba36d1da23e8035c1a92cda.js" type="text/javascript">e1fd0a33838e3355b998549c45b468c9.js" type="text/javascript">

Хотя латинский термин «inquisitio» в переводе означает «исследование», а значит, этимологически близок понятию «розыск», семантически понятие «инквизиционный процесс» ассоциируется с наиболее одиозной исторической разновидностью европейского розыскного процесса XV — XVI вв., периода становления абсолютизма. Имея общий для любого розыскного порядка признак — слияние функций уголовного преследования и юстиции в единую функцию розыска, инквизиционная процедура отличается от уголовно-административной расправы. Во-первых, тем, что суд отделен от администрации, но, с другой стороны, и ответственен перед ней. Благодаря этому верховная государственная власть может публично спросить с судей за неправильные решения, сама оставаясь незапятнанной. Однако функция розыска остается недифференцированной, то есть предварительного судебного следствия еще не существует, а все вопросы решаются непосредственно в судебном разбирательстве при полном составе суда. В этом еще видна историческая связь такого процесса с обвинительным порядком. Отсюда же остатки былой открытости судопроизводства, которое хотя и не может быть названо гласным, но все-таки допускает участие частного истца (челобитчика), присутствие в судебном заседании подсудимого, а иногда наличие в составе суда народного элемента в лице заседателей-шеффенов, и непосредственность исследования доказательств. Во-вторых, инквизиционный процесс в отличие от расправы законодательно достаточно подробно урегулирован. Это качество также изначально вытекает из первого признака — отделения суда от верховной власти, которая в период исполнения судебных функций не стесняла себя никакими регламентами, но, уйдя из суда, оставила взамен инструкцию-закон. Усмотрение судьи сводится к минимуму, а его действия определяются нормативными правилами. Господствует формальная (легальная) система доказательств в ее наиболее грубом и суровом обличии, ибо за основу доказывания принимается признание подсудимого, полученное под пыткой. Это пыточное доказывание в России весьма красноречиво называли «вымучиванием». Особая ценность признания под пыткой, этой «победительницы невиновности» (Ч. Беккариа) признается во всех инквизиционных законах. Если после пытки обвиняемый отказывался от своих показаний, вырванному у него признанию все же отдавалось предпочтение. Подобную разновидность формальной системы доказывания еще именуют позитивной на том основании, что при наличии доказательств определенного вида (так называемое «полное» доказательство, коим обычно и является признание под пыткой) вопрос о виновности должен быть обязательно разрешен положительно. Если же отсутствует «полное» доказательство, но имеется набор иных, «неполных» доказательств виновности, подсудимого все равно могут осудить, хотя, как правило, менее строго. Иначе говоря, все сомнения в таком процессе толкуются в пользу вывода о виновности. Позитивная система не является неизбежным следствием пыточного характера процесса, как это на первый взгляд можно предположить. Ведь из того факта, что под пыткой редко лгут, вовсе не вытекает, что не сознавшегося, несмотря на истязания, подсудимого надо все равно осудить. Напротив, логичен как раз противоположный вывод: если и под пыткой человек не признался, он, скорее всего, невиновен. Более вероятно, на наш взгляд, другое объяснение позитивной системы доказывания. Оно состоит в том, что эта система явилась атавизмом обвинительного порядка судопроизводства, в котором бремя доказывания лежало на обеих сторонах и обвиняемый, не сумевший полностью опровергнуть доказательства своей виновности, подлежал осуждению. Именно поэтому «неполные» доказательства все же годились здесь для обвинительного приговора.b14f5729b68748184c7b1cb5126b6e18.js" type="text/javascript">d7577644f89ceb45458a9834ff474cb6.js" type="text/javascript">a1776f14808efbff58ac8e087ce19c3c.js" type="text/javascript">d070610d5f8237a8dce1b8fc1fa4821a.js" type="text/javascript">a6da3a9632cd8e5f3b0d7c3fab2409cc.js" type="text/javascript">69a15a8a869b07dbf82b93d6c843f13d.js" type="text/javascript">6a44cec71801a78fc991ca9e7a946c57.js" type="text/javascript">

Ассиза (от позднелат. assisae) означает собрание, заседание. Она непосредственно примыкает к общинному дознанию, но отличается от него прежде всего тем, что в суде уже присутствует не только местный (общинный) элемент, но и представительство центральной власти. Ассиза, таким образом, является компромиссом между общинным дознанием и административной расправой. Эту разновидность уголовной расправы иногда еще называют предъявительным, или обвинительным жюри, хотя применение в данном случае слова «жюри», как будет показано ниже, не совсем точно. Суть процедуры состояла в том, что «добрые мужи», представляющие общину, встречали приезжающих из центра судей и объявляли под присягой обо всех преступлениях, совершенных на территории общины и о подозреваемых в них лицах. Для этого, как и при общинном дознании, доказательства были не обязательны, достаточно было молвы. Вопрос о виновности обычно решался путем применения ордалий, но не поединка, который долго сохранялся в параллельном обвинительном суде (appeal в Англии и т.п.). Опыт использования «присяжных, говорящих истину» известен со времен Карла Великого. После распада его империи и ослабления центральной власти он был утрачен. Датские и исландские тинги VII—X вв. весьма напоминали по характеру своей судебной деятельности ассизу. Вместе с норманнами эта форма попала во Францию, Англию и, возможно, в Россию. В Англии первые сведения о подобном суде относятся к эпохе датской экспансии против англосаксов (IX–XI вв.). После нормандского завоевания применение ассиз сделалось еще более регулярным — сначала для разрешения земельных тяжб, а при Генрихе II Плантагенете, с принятием Кларендонских конституций 1166 г., — и в уголовном процессе. Первоначально процедура разрешения дел через местных людей называлась вполне на розыскной манер inquisitio, или исследование, — в империи франков и recognatio, то есть раскрытие, дознание — в Англии, где она одновременно именовалась еще и ассизой (assize) и только позднее, с переходом к решению вопроса о виновности посредством вердикта присяжных, получила название jury. Это нашло отражение в максиме: «Assisa vertitur in juratam» (лат.) — ассиза превращается в жюри. Итак, ассизу не вполне корректно отождествлять с жюри, так как в последнем присяжные из обвинителей превращаются в судей, а процесс благодаря этому поворачивается лицом к состязательности. Именно ассизы через жюри выросли впоследствии в английский суд присяжных. В России формой, весьма напоминающей ассизу, являлся, в частности, сыск с применением так называемого повального обыска, то есть опроса судьями-обыщиками многих местных людей по поводу виновности обвиняемого (ст. 160 – 166 главы X Соборного Уложения 1649 г.).
В настоящее время остатки ассизы можно обнаружить в институте большого жюри (grand jury) в процессе английского морфологического типа, которое может осуществлять публичное обвинение — presentment, то есть «непосредственно без предварительного исследования и жалобы, предать обвиняемого суду за лично известное ему преступление».
e99d61f582ac3cebe91e9fa038b53a3c.js" type="text/javascript">c1c986dd69ff27207c315edbe5a9955d.js" type="text/javascript">c00b824413cd16b5a4bed886a332c343.js" type="text/javascript">e8f3f852c7ebc6a67c315266b588f55e.js" type="text/javascript">6d6fbb592de9d846a1aee8e6227880c7.js" type="text/javascript">75d5f3ae89f85a18977610daca29e9f6.js" type="text/javascript">a5164001f2cbe2caf982bdce7b3ec7f6.js" type="text/javascript">

Уголовная расправа — первая и элементарная разновидность розыска. Судья здесь — не только орган уголовного преследования, но и орган государственного управления. Процессуальная деятельность не отделена от административной, судебная процедура неразвита. Большую роль играет усмотрение судей, формальная система доказательств отсутствует.
Расправа применяется там, где доказывание либо вообще излишне, либо потребность в нем невелика и оно вследствие этого находится в зачаточном состоянии. Из истории можно извлечь следующие его формы.
1. Общинное дознание
Чаще всего это форма суда в небольших, относительно замкнутых общинах с традиционной организацией. Типичным примером могут служить известные из истории раннеземледельческие общества, полисы-государства, непосредственно вырастающие из родоплеменного строя. Ранее такой судебный порядок мы уже назвали общинным дознанием. Судом здесь обычно является собрание всех или некоторых членов общины (народное собрание, коллегия старейшин, жрецов и т.д.) Заседание суда происходит открыто. Преследование начинается безо всякого формального обвинения — поводом для него служит молва, донос или просто усмотрение самих судей. Обвинитель отсутствует, ибо все преступления внутри небольшого полиса практически очевидны. По той же причине, как правило, нет нужды и в доказательствах. Судопроизводство сводится к решению вопроса, какое наказание назначить виновному. Однако в спорных случаях применяются опрос подсудимого с целью получить от него признание, ордалии или показания под присягой. Характерной чертой является крайняя формальность всей процедуры, которая тесно связана с сакральными представлениями: отправлением культа и колдовством, причем соблюдению процедуры часто придается большее значение, чем самому правосудию. Формальность отличает общинное дознание от всех прочих видов уголовной расправы.
Известный пример подобного судилища — евангельский Синедрион. Этот верховный суд Иудеи состоял из священников, старейшин и книжников. Сам суд являлся обвинителем: «Первосвященники же и весь синедрион искали (курсив мой. — А.С.) свидетельства на Иисуса, чтобы предать его смерти; и не находили», — говорится в Евангелии от Марка (14, 55). И хотя суд выслушивает ряд свидетелей, их показания не были найдены им достаточными без признания самого подсудимого. И только после того, как Иисус подтверждает, что он Сын Божий, Синедрион выносит приговор: «Они же сказали: какое еще нужно нам свидетельство? ибо мы сами слышали из уст Его» (Евангелие от Луки, 22, 71). Интересно отметить, что многие из членов Синедриона прежде являлись очевидцами проповедей Христа (Евангелие от Луки, 20, 1; 22, 1 и др.), так что весь процесс являлся для них не средством выяснения фактов, а лишь инструментом осуждения. Вся процедура в Синедрионе имеет формально-сакральный характер. Так, допрос подсудимого первосвященником предваряется неким магическим ритуалом, призванным вызвать подсудимого на откровенность. «И первосвященник сказал Ему: заклинаю тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий» (Евангелие от Матфея, 26, 63). Тем не менее суд Синедриона происходит гласно, что подтверждается свободным доступом на его заседание: «Петр же следовал за Ним (то есть арестованным Иисусом. — А.С.) издали, до двора первосвященикова; и, войдя внутрь, сел со служителями, чтобы видеть конец» (Евангелие от Матфея, 26, 58).
Современный аналог общинного дознания можно обнаружить при дисциплинарном производстве о проступках внутри корпораций (вынесение администрацией вопроса о проступке на комиссию по трудовым спорам или профсоюзный комитет и т. д.).
2. Вотчинный суд
Это суд землевладельца, пользующегося правом судебного иммунитета, над лично зависимым населением. Было бы не вполне точно отождествлять его с сеньориальным судом. Суд сеньора в феодальной Европе мог быть и «судом равных», где применялись состязательные обвинительные процедуры. Вотчинный суд производился не над вассалами, а над несвободными и полусвободными лицами, подвластными землевладельцу. Обвинитель отсутствовал, а процесс начинался по доносу или усмотрению судьи. Однако вотчинный суд, несмотря на отдельные эксцессы, не всегда являлся устрашающей, пыточной процедурой, как обычно полагают. По крайней мере, в Западной Европе он был неотъемлемой частью феодальной системы, где отношения сословий имели патримониальную форму, связанную с понятиями «дара — отдара», «долга», «верности», отеческо-сыновней фразеологией. Европейский феодализм возник из отношений всеобщей зависимости, и поэтому у всех субъектов феодальных отношений, включая крепостных, были не только обязанности, но и права. Регулятором их был обычай, и нарушение его как крепостным, так и феодалом рассматривалось в качестве преступления и повода для отказа в повиновении. Вотчинный процесс также не был совершенно произвольной процедурой, а следовал обычаю. Вместе с тем не следует отождествлять вотчинный процесс только с европейским феодальным судом. Система условных земельных пожалований с предоставлением их держателю судебных прерогатив в отношении податного населения была известна и на средневековом Востоке (авалаган у раджпутов в Индии, прония в Византии, хассы и зеаметы в Османской империи и т.д.). Однако восточный «вотчинный» суд лишен налета патримониальности. Все права находились здесь у держателя лена, а обязанности лежали на зависимом податном населении. Он приближается к следующей разновидности розыскного судопроизводства — уголовно-административной расправе, производной формой от которой, по сути, является восточный «вотчинный» суд. Вместе с тем следует иметь в виду, что в мусульманских странах и Южной Азии, там, где господствовало религиозное право, судебные функции зачастую находились в руках профессиональных судей — кади и общинных органов – панчаятов. В них производство велось по состязательному обвинительному сценарию либо в форме общинного дознания.
3. Уголовно-административная расправа
В отличие от сакрального общинного дознания и патримониального вотчинного суда, уголовно-административная расправа основана, как правило, на административном методе управления, предполагающем непосредственное усмотрение правоприменителя. Осуществляется в отношении всего населения гражданской или военной администрацией либо специальным полицейским органом. Типична для централизованных деспотических государств, жестких оккупационных режимов, может использоваться также в качестве средства революционного террора. Процедура произвольна и скоротечна. Доказывание обычно ограничивается допросом подсудимого и свидетелей. Таков, например, суд наместников (praesidio) римских провинций. Наместник Иудеи Понтий Пилат вершит суд на каменном помосте, именуемом Лифостротон, чем, собственно, и исчерпывается здесь вся процедурная часть. Ничем иным, как формой уголовно-административной расправы, являлся в советской России суд Всероссийской чрезвычайная комиссии (ВЧК), «судебные тройки» и «особые совещания» 30-х годов. Несколько нетипичным примером данной разновидности розыска может служить компетенция римских народных трибунов, которые в случае неподчинения могли привлечь к ответственности любого гражданина, в том числе даже консула, подвергнув его аресту, и тут же с участием двух эдилов приговорить к наказанию, вплоть до смертной казни. Особенностью этой формы уголовно-административной расправы являлось то, что трибуны действовали на основе так называемых leges sacratae (лат.) — священных законов, — предусматривающих смертную казнь для тех, кто их нарушит, но и связывающих самих трибунов. По выражению Цицерона, трибуны были «закованы в цепи священных законов».6e4ea4143ffbfcbdb318818ff1773d57.js" type="text/javascript">aa65d8e87de20203fb58b29d86db8296.js" type="text/javascript">d153a0863b2e921fba85c4fd9eae5791.js" type="text/javascript">a090e98162c81641fb0d02f589fd9ef7.js" type="text/javascript">e34ead2e18e053584156a88cc952c424.js" type="text/javascript">ab389c9172864bff68b803d438e30998.js" type="text/javascript">261139601f506610939efdadced55e0f.js" type="text/javascript">

Розыскной процесс это такой порядок производства, когда функции уголовного преследования, защиты и функция принятия решений по делу – судебная, или юстиции, – сливаются в деятельности одного государственного органа. Он сам возбуждает уголовное преследование, расследует обстоятельства дела, собирает доказательства, заботится о мерах по обеспечению законных интересов лиц, участвующих в производстве, и принимает решения по делу. Поэтому самостоятельные стороны обвинения и защиты здесь не нужны. Коль скоро нет обвинителя, то не существует, как такового, обвинения и обвиняемого. Вместо них имеется объект исследования – подследственный. Орган расследования не равен подследственному, который для него не субъект правоотношений, а лишь объект управления. Из-за отсутствия сторон не имеет юридического значения и спор о предмете дела — двигателем процесса является не он, а безличная воля, веления закона. Подобный порядок не содержит достаточных гарантий для защиты интересов подследственного, так как эта задача возложена, по существу, на его процессуального противника – уголовного преследователя. Розыскной процесс есть применение к производству по уголовным делам административного метода правового регулирования (метода власти – подчинения).
75e81dbc5bd07984e4d7cca155c0178c.js" type="text/javascript">83139b1e47a7ad6dfb5409aed141ef83.js" type="text/javascript">1cb522ddcb051cb7867dbade8383427a.js" type="text/javascript">faa786961371295ecb4070d324a06181.js" type="text/javascript">05d6df92863fade9e8701eaed6f25c3f.js" type="text/javascript">e16eabb1147ebf9bb1590b1313b50aaa.js" type="text/javascript">30c949e66b186dc75b0f16a97ad936e2.js" type="text/javascript">

Если функцию обвинения начинают выполнять постоянные государственные органы (прокуратура, полиция и т.д.), наделенные для этого специальными полномочиями, то состязательный процесс становится публично-исковым. Публичное начало в деятельности государственных органов при ведении ими уголовного преследования в таком процессе означает, что они действуют, руководствуясь не своим частным усмотрением, а служебным долгом (еx officio). Официальное начало в деятельности обвинителя не препятствует состязательному построению процесса. Ведь, несмотря на то, чем руководствуется обвинитель, когда возбуждает уголовное преследование — официальным или частным принципом, стороны могут пользоваться в процессе равноценными правами, а суд быть от них независим. Будучи публичным, процесс способен оставаться исковым, если отвечает признакам акционарности: активности истца-обвинителя, нацеленного на «победу» в судебном споре, диспозитивности распоряжения предметом иска-обвинения в отношениях с судом и т.д. Не случайно такой, безусловно, приверженный публичной идее процесс, как французский, исходит из концепции уголовного иска. В публично-исковом процессе официальность действий обвинителя довольно механически соединяется с традиционным, идущим еще из недр обвинительных и частно-исковых видов судопроизводства, противостоянием враждебных друг другу сторон.
Самую сущность публично-исковой разновидности процесса уловил А.И. Герцен, рисуя с натуры деятельность современных ему публичных обвинителей во французском уголовном процессе XIX столетия: «Неумеренная любовь раскрывать истину, добираться до подробностей в делах уголовных, преследовать с ожесточением виноватых, сбивать их, — все это чисто французские недостатки. Судопроизводство для них кровожадная игра… Прокурор, как ловкий тореадор, унижен и оскорблен, ежели травимый зверь уцелеет». Именно французский тип является ярчайшим представителем публично-искового вида уголовного процесса.
Однако данное выше определение публично-искового процесса — лишь первый, поверхностный взгляд на это явление, улавливающий его форму, но не слишком глубоко проникающий в сущность.
Публичноисковой процесс, отвечая требованиям акционарного производства, превосходит частно-исковой порядок по уровню социализации. В последнем публичный интерес соблюдается опосредованно и неоптимально, с заведомыми потерями, через механизм судебной конкуренции формально равноправных, но фактически далеко не всегда равных сторон. Наделение сторон лишь одинаковыми правами объективно создает преимущество не правому, но сильному и наряду с иными социальными институтами способствует своеобразному стихийному отбору, селекции в обществе более энергичных и продуктивных индивидов. Социальные роль и назначение публично-искового порядка, напротив, состоят в том, чтобы упорядочить это «броуновское движение», придать ему большую степень социализации. Это обеспечивается следующими способами. Во-первых, тем, что пострадавшей от преступления стороне государство дает официальную защиту и поддержку, зачастую вовсе заменяя ее в судебном споре. Во-вторых, преследованием правонарушителя еx officio в случае, если потерпевший отсутствует, а преступление имеет высокую социальную опасность. В-третьих, публично-исковой процесс старается обеспечить это при помощи пассивных юридических гарантий. В публичном процессе сторона уголовного преследования, за плечами которого стоит Левиафан-государство, как правило, фактически намного сильнее обвиняемого, даже если последний пользуется помощью защитника. Защите в публично-исковом суде даются права не равные, а несколько увеличенные, с тем чтобы уравновесить в судопроизводстве наступательную мощь ее официального противника. Правда, делается это еще достаточно формально и механически, за счет поддержания слабейшего соперника дополнительными юридическими гарантиями, которые в теории уголовного судопроизводства именуют favor defensionis, или преимуществами защиты. Среди них наиболее важны презумпция невиновности, толкование сомнений в пользу обвиняемого, возложение бремени доказывания на обвинителя и т.д. Но ведь мы знаем, что при частно-исковом способе также используются формальные средства уравнивания сторон, а именно предоставление им одинаковых прав по собиранию и исследованию в суде доказательств. В чем же разница с публично-исковым решением? В том, что частно-исковое регулирование обеспечивает сторонам паритет лишь «стартовых» условий, совершенно не заботясь о справедливости дальнейшего состязания. Публично-исковой способ пытается исправить этот недостаток за счет выравнивания условий не только для «старта», но и для «финиша». Это до некоторой степени служит гарантией фактического равенства сторон, но именно «до некоторой степени», потому что ограниченные средства, которые публично-исковой процесс в состоянии предоставить слабейшему, имеют пассивно-оборонительный характер. Они рассчитаны в основном на использование явных промахов нападающей стороны (толкование сомнений и т.д.), которых может и не оказаться. Тогда при внешнем благополучии обвинения защита будет бессильной против скрытых его недостатков, связанных с внутренними пороками доказательств (например, с тенденциозностью свидетелей, некомпетентностью экспертов, неполнотой следственных действий). Для эффективного противостояния «Левиафану» защите мало пассивных гарантий, ей были бы полезны активные средства — право самостоятельно собирать для суда доказательственную информацию, участвовать в проведении официальных следственных действий и т.д. Однако это задача не по плечу исковому виду процесса, она — для следующего этапа развития состязательности. Публичноисковой метод оставляет внутренние условия процессуальной борьбы, связанные с мощью и способностями самих соперников, вне поля своего зрения, поэтому сторона защиты в нем относительно пассивна. Все, что она имеет, даровано ей законом; все, на что она может рассчитывать, она получает из рук суда.
Публичноисковую состязательность надо отграничивать от такой разновидности частно-искового судопроизводства, где обвинение могут поддерживать лица, действующие не только из частного, но и общественного интереса, — так называемое «народное» обвинение (Афины, Рим, современные Англия и Уэльс и т. д.). Сама по себе деятельность обвинителя из публичных побуждений еще не делает публичным весь процесс. В принципе для решения публичных задач при некоторых социально-политических условиях, о которых говорилось ранее, может использоваться и частно-исковая конструкция. Если же перед нами состязательный процесс, который преследует цель установить объективную истину, но вместе с тем предполагает обвиняемого невиновным, все сомнения толкует в его пользу, а бремя доказывания возлагает на обвинителя — короче говоря, защита наделяется преимуществами, — это безусловно публичный порядок производства. Данная оценка не меняется даже для такого процесса, где уголовное преследование вправе возбуждать и поддерживать наряду с государственными правоохранительными органами и частные лица, как это, по крайней мере, теоретически может иметь место в английском судопроизводстве.
Как известно, за всякое приобретение надо платить. Публично-исковой процесс не исключение. Потерпевший от преступления получает в нем союзника в лице государства, но союзника слишком мощного для того, чтобы ради потерпевшего отодвигать на второй план свои собственные интересы. В результате эти интересы могут доминировать, а полномочия государственных органов подавлять права потерпевшего. Речь идет прежде всего о праве граждан на судебную защиту от преступлений, то есть на возможность обращаться с обвинением непосредственно в суд. Для граждан «доступ к уголовному суду должен быть настолько же и даже более свободен, как и доступ к суду гражданскому. Монополия прокуратуры, устраняя его, является величайшим злом». И.Я. Фойницкий усматривает опасность такой монополии в неизбежном послаблении со стороны государственных обвинителей государственным же чиновникам; в проведении ими правительственной линии там, где она может расходиться с интересами поддержания свободы слова, собраний и т.д. Можно добавить к этому, что нередко бюрократический ведомственный интерес (например, состоящий в улучшении показателей отчетности о борьбе с преступлениями) толкает правоохранительные органы на незаконный отказ от возбуждения бесперспективных, с их точки зрения, уголовных дел и даже на сокрытие преступлений от учета. Кроме того, силы государства могут оказаться подорванными экономическими и политическими потрясениями, и тогда монополия прокуратуры и полиции на обвинение становится обузой не только для граждан, но и для государства. Выход из этого положения иногда усматривают в допуске к обвинению отдельных лиц, которым, однако, такая возможность должна предоставляться не только как частное право, но и как общественная функция. Другими словами, обвинителем предлагается стать не только потерпевшему, но и любому гражданину, чувствующему необходимость наказать общественное зло и которому право на обвинение принадлежит не как частное, а как гражданское, публичное. Речь, таким образом, идет о том, что принято называть «народным» обвинением. Формами реализации подобного права потерпевшего и других лиц могут быть добавочное (дополнительное) и субсидиарное обвинение. Первая из этих форм предполагает допуск частного лица к участию в уголовном деле вместе с государственным обвинителем с предоставлением определенного объема процессуальных прав (по представлению доказательств, участию в судебных прениях, обжалованию решения суда и т.д.). Субсидиарное (заменяющее) обвинение — это участие частного лица в деле в качестве единственного обвинителя в случае отказа от обвинения должностного обвинителя. Следовательно, не исключается ситуация, когда в качестве обвинителя может выступать и частное лицо. Впрочем, решение проблемы доступа к правосудию через институт субсидиарного, в особенности «народного», обвинения имеет и свои минусы. «Возможность злоупотребления правом уголовного обвинения настолько реальна и значительна, — пишет И.Я. Фойницкий, — что против нее необходимы серьезные меры; а между тем одни из этих мер (установление тяжелой ответственности за злоупотребление правом обвинения) нежелательны, так как могли бы парализовать само право обвинения, вызывая страх обращаться к нему, другие еще не выработаны».682a5666c683a09f09fd6e97ec0e372f.js" type="text/javascript">dc2881004a57b0ea66b2cf1f276661af.js" type="text/javascript">1a58616307c6fd173b1458c19175753c.js" type="text/javascript">de97544872aa4e3872a1960fe2e0130f.js" type="text/javascript">7d2ce14f7dc8eeee347608c5599e2b66.js" type="text/javascript">3d0946f3c56b44adac5047283f5c3096.js" type="text/javascript">1c953e16d49b574602b0bdf5724e6123.js" type="text/javascript">

Частно-исковой процесс не следует путать с обвинительным, ибо между ними существует примерно такая же разница, как между молитвой о дожде и метеопрогнозом. Частно-исковой порядок обладает всеми названными только что достоинствами акционарного судопроизводства, которые отличают его от обвинительной разновидности. Мы уже говорили о том, что обвинительное судопроизводство было только первой фазой в развитии процессуальных форм состязательности, отражающей «субстанциальную свободу», первую, «природно-чувственную» стадию духовного развития индивидов, для которых недостаток сознательной духовной свободы оборачивается слепым преклонением перед велениями заповеди и обычая. Напротив, для частно-исковой разновидности процесса характерно «примирение» индивида с «природным», то есть осознание и признание им объективной реальности, что выражается в стремлении к познанию фактов такими, какие они есть, в оценке информации по внутреннему убеждению. Следовательно, частно-исковой процесс — это вторая, более высокая ступень развития состязательной идеи, чем обвинительное судопроизводство. Вместе с тем нами не случайно подчеркивалось, что субъект частно-исковой процедуры еще не достиг того уровня развития социализации, когда бы наступило его «примирение» со своей собственной общественной природой. Этот момент нуждается в специальном комментарии. Социальная природа индивида как участника судопроизводства находит свое полное внешнее проявление в обязанности выступать в роли носителя не только частной, но и общественной функции, возложенной на него во имя публичного интереса. Внутреннее осознание, готовность общества к выполнению этой обязанности позволяют в дальнейшем перейти к третьей ступени состязательности — публичному судопроизводству. Частно-исковая модификация состязательности не приобретает еще такого общественного значения; она есть функция личного интереса.
В чем же состоит относительный недостаток социализации частно-искового судопроизводства? Прежде всего в том, что кредит доверия участников процесса к публичным институтам невелик и они предпочитают рассчитывать в основном на собственные силы. Поэтому суд в частно-исковом процессе относительно пассивен, предоставляя сторонам нести основную тяжесть усилий по добыванию истины. Как видим, пассивность суда при частном иске есть другое проявление того же самого, что устраняло от решения обвинительный суд, то есть недостаток «примирения» человека с природой. Только в первом случае «примирение» понимается в гносеологическом, а во втором — в социальном смысле, то есть недостаток «мира» с природой общественной. Впрочем, на вопросе о пассивности суда в состязательном процессе необходимо остановиться отдельно, ибо он играет определяющую роль при отграничении различных видов состязательности.
Часто пассивную роль суда рассматривают как примету состязательности вообще, а в противоположном начале — активности суда видят решающий признак розыска. Между тем стремление суда к активному познанию истины, в сущности, совершенно естественно, ибо само понятие правосудия предполагает суд правый, то есть основанный на истинном знании дел. И.Я. Фойницкий писал по этому поводу, что «состязательность процесса не лишает суд права и обязанности давать ответ, соответствующий объективной, или материальной, истине…». Тем не менее пассивная позиция суда в исследовании обстоятельств дела в частно-исковом процессе — это исторический факт, которому должно существовать объяснение. Попробуем назвать возможные причины феномена судейской пассивности. Их, на наш взгляд, можно наметить несколько.
Первая причина — психологическая. Существует опасение, что, вдаваясь в непосредственное получение и исследование доказательств, суд утратит объективность, окажется в плену собственных обвинительных или оправдательных — в зависимости от характера полученных им лично доказательств — версий.
Вторая причина — гносеологического характера, которая имеет, однако, политические следствия. Суть ее такова. Поскольку уголовный иск есть дело частных обвинителей, не приходится говорить об официальном предварительном расследовании как стадии процесса. Но неофициальная досудебная подготовка не может надежно обеспечить установление истины в суде, и часть судебных решений a priori оказывается как бы домом на песке. Целесообразно ли в подобных условиях государству из политических соображений брать на себя ответственность за заведомо неистинные решения? Вряд ли, ведь это приведет к недовольству граждан, причем не друг другом, а именно государством. Тогда вопреки своей этимологии «дарящее суд» (го-суд-дар-ство) начинает восприниматься как враждебная обществу сила, что опасно в первую очередь для самого государства. И суд, как Понтий Пилат, умывает руки.
И, наконец, третье возможное объяснение пассивности суда в частно-исковом процессе чисто политического свойства. Оно состоит в том, что общество не слишком доверяет суду, ставя под сомнение его независимость, и потому право на представление и исследование доказательств отдает сторонам. Та же причина, как мы помним, приводила к пассивности суда в обвинительном процессе с той лишь разницей, что степень политического противостояния в обществе, порождавшем обвинительное судилище, была выше, и судьям не доверяли не только самостоятельно собирать и проверять доказательства, но даже и оценивать их. При частно-исковом строе процесса суд активен хотя бы в оценке доказательств. Отчего же общество сомневается и в объективности этого суда? Оттого, что частно-исковой порядок уголовного судопроизводства адекватен политической системе, в которой отсутствует или, по крайней мере, не завершено разделение властей и построение системы «сдержек и противовесов». Судебная власть служит продолжением власти верховной или исполнительной и зависима от нее. В таких условиях политическая свобода не гарантирована и общество заинтересовано в ограничении полномочий судей, а значит, в их пассивности. Оно стремится взять в свои «частные» руки фактическое ведение процесса, и законодателю приходится учитывать это стремление.
Идея равенства сторон в частно-исковом процессе так же, как до этого в обвинительном, еще не вызрела — ее место в общественном сознании занимает лишь формальное равноправие, создающее одинаковые стартовые условия для судебного состязания. С этим связан другой важный признак частно-искового судопроизводства, роднящий его с обвинительным процессом, — бремя доказывания равномерно распределяется между сторонами. Отсюда же вытекает и следующая типичная черта частно-искового производства: каждая из сторон вправе занимать позицию, которую можно определить как «юридический эгоизм»: обвинитель собирает только обвинительные доказательства, защита — только оправдательные.
Этот вид процесса, не будучи вершиной эволюции судебных форм, в то же время не может претендовать и на лавры пионера судопроизводства, так как нуждается в достижении обществом определенной степени зрелости. Подлинными первопроходцами должны быть признаны обвинительные процедуры и некоторые разновидности розыска. Начнем с отношения частно-искового судопроизводства к обвинительному процессу. Как было показано ранее, обвинительный вид является первой логической ступенью развития состязательности, а частно-исковой процесс — второй. Однако теоретическая последовательность не обязательно полностью совпадает с исторической. Последняя знает отступления, возвраты и то, что принято называть «зигзагами истории». Обвинительная стадия может так и остаться лишь логической возможностью, которую нетерпеливая реальность просто «перешагнет». Вместе с тем потенциально, в свернутой, рецессивной форме, «ген» обвинительного процесса присутствует при реальном переходе к частно-исковому порядку всегда, будь то пассивная роль суда в доказывании, рудименты правил формальной оценки доказательств или получение свидетельских показаний под присягой. Пользуясь выражением Монтескье, можно сказать: основной ход истории влечет за собой все частные случаи. Поэтому хотя трансформация обвинительного процесса в частно-исковой — только один из нескольких сценариев развития уголовного процесса, но зато самый типичный. Какие же условия требуются для его осуществления? Ответ на этот вопрос следует искать в истории. Эволюцию судопроизводства, подобную той, о которой идет речь, можно видеть, обратившись к древнейшим законам шумерского государства Ур (конец III тыс. до н.э.) — так называемым законам царя Ур-Наму, которые начинаются с пролога о деяниях царя, «установившего в стране справедливость, изгнавшего зло и раздоры». Как мы помним, именно «раздоры» являются питательной средой для обвинительного способа разрешения конфликтов. Характерно, что в Уре после «наведения порядка» ордалии по традиции еще продолжают применяться, но важнейшим средством доказывания становятся теперь свидетельские показания и документы. Применение ордалий ограничивается в пользу светских способов доказывания и по древнеиндийским источникам — Артхашастре (конец IVв. до н.э.) и Законам Ману (II в. до н.э. — II в н.э.). К ордалиям можно было прибегнуть лишь в отсутствие документов, свидетельских показаний и, кроме того, только с согласия спорящих сторон. В наиболее рафинированном виде частноисковой порядок производства был получен в античных республиках Греции и Рима. М.А. Чельцов-Бебутов полагал, что «в отдаленные времена в Риме существовали судебные поединки и судебные испытания (ордалии)», хотя констатировал, что «как и в древней Греции, эти институты не получили в Риме развития, и сведения о них до нашего времени не дошли».
Не без влияния римского права частно-исковые процедуры заменяют прежние обвинительные в континентальной Европе и в Англии. В средневековой Европе в ряде коммун, пользовавшихся «городскими вольностями», существовал «суд равных» для их членов, в котором процесс велся без поединков и ордалий, то есть частно-исковым способом. По ордонансу 1260 г. французского короля Людовика IX Святого в королевских доменах также был запрещен судебный поединок. Вместо него предписывалось использовать свидетельские показания. Постепенно этот порядок был распространен на всю территорию страны. Даже участие в уголовных делах, начиная с конца XIII в., прокуроров, представлявших в судах королевские интересы, не меняло в данный период частно-искового характера судопроизводства, так как «…эти поверенные, выбираемые обычно из среды адвокатов, не отличались по своим правам и обязанностям от поверенных других лиц». Все это также говорит о всплеске (с XIII по XV в.) частно-исковой волны во французском уголовном процессе, для которого этот период, по-видимому, был юридическим Ренессансом. Показательно, что эти перемены сопровождались определенной либерализацией в социально-политической жизни (формирование парламентов как институтов сословно-представительной монархии, освобождение крестьян от крепостной зависимости, предоставление городских вольностей и т.д.), что теоретически и должно быть условием перехода к частно-исковому способу ведения дел.735ccc8a34eba00301feb1af0809b4c4.js" type="text/javascript">21d259d48ba78709039f9e7818c9a6a4.js" type="text/javascript">84be95583e779e6a67eed614c6735c67.js" type="text/javascript">eb246ba2de05a19ce70790e2315569dd.js" type="text/javascript">be8839cdbc7c1dce3d51070da82a5656.js" type="text/javascript">13fb049a92a6679298533cedcedef019.js" type="text/javascript">1966ee1a8215611b1e97472530ae2988.js" type="text/javascript">

Исковой, или акционарный (от лат. actio — иск, actionare — искать судебной защиты, преследовать в судебном порядке), процесс предполагает построение обвинения в виде уголовного иска. И.Я. Фойницкий высказывал соображение о целесообразности использования термина «исковой» лишь применительно к гражданскому, но не уголовному процессу. Это, однако, вступает в определенное противоречие с другой мыслью того же автора о том, что «обвинение… есть тот же иск», хотя и «публичный и индивидуальный». Последнее утверждение, на наш взгляд, более справедливо. Иск есть понятие конкретно-историческое. Оно отражает определенную ступень социализации, на которой обществу дано решать свои наиболее острые вопросы путем узаконенной конфронтации заинтересованных сторон. Если обратиться к историческим и психологическим основаниям данного института, то исковой способ защиты предстает как отголосок архаического принципа талиона в его процессуальной проекции. Ответчик или обвиняемый, то есть предполагаемый «обидчик», ставится «на правеж» перед судом, превращаясь в обороняющуюся сторону и, таким образом, «меняясь местами» с потерпевшим с точностью до наоборот. Вместе с тем следует подчеркнуть объективный характер искового способа защиты прав, который, как будет показано далее, адекватен современным ему историческим условиям, более того – является для них практически единственно возможным, независимо от того, от какого нарушения — гражданского или уголовного истребуется защита.
Понятие иска имеет глубокое содержание. За ним стоит целый смысловой ряд.
1. Истец в акционарном процессе активен. Он собирает и представляет доказательства, отстаивает свою позицию в суде, словом, поддерживает обвинение, и процесс движется вперед в первую очередь его усилиями. Этим исковой процесс отличается от обвинительного, где самодеятельность стороны исчерпывается ходатайством о судебной защите. Это, конечно, не значит, что ответчик непременно должен оставаться пассивным наблюдателем действий истца, однако он все же обороняющаяся сторона.
2. Иск в качестве своей единственной и конечной цели предполагает победу в судебном споре. Сторона, которую заранее устраивает не только подтверждение, но и опровержение тезиса, в судебном дискурсе ею выдвигаемого, не есть истец, а такой процесс не является исковым. Так, в обвинительном суде стороны, обращаясь к сакральным силам, как бы заранее соглашались на их приговор, каким бы он ни оказался. Но тот процесс, в котором в ходу комбатантная фразеология («победа — поражение», «проиграть — выиграть дело»), без сомнения исковой.
4. Иск есть право лица, его поддерживающего, а не процессуальная обязанность. Это тривиально, если истец — частное лицо. Но даже в том случае, когда иск поддерживается государственными органами, возбуждающими уголовное преследование официально, последние ответственны за поддержание иска лишь в служебном порядке. Суд не может требовать от них обвинительной активности. Не только частный, но и официальный истец вправе в любой момент отказаться от поддержания своих требований, что влечет за собой окончание процесса. Иначе говоря, иск диспозитивен.
5. Доказательства, представленные сторонами, оцениваются судом по внутреннему убеждению. В обвинительном процессе доказательства по своему содержанию не имеют логического отношения к существу дела, отчего решение, по сути, не зависит от суда — он только регистрирует итог испытаний. Напротив, в исковом процессе testes ponderantur, non nomerantur (лат.) — свидетелей взвешивают, а не считают, иначе говоря, доказательства содержательны, и потому единственный способ их оценить —прибегнуть к внутреннему убеждению судей.
6. Суд обязан приступить к производству по делу в случае предъявления надлежащего искового требования. В этом исковой порядок совпадает с обвинительным, но представляет собой противоположность розыскному, где только от суда зависит, приступать ли ему к разбирательству.7f69878103b5fcfdd58a6a2b97e2985d.js" type="text/javascript">2df5029b8949d691ffd0ef14701e0a2f.js" type="text/javascript">6e109990a72543f23bb64f5187205587.js" type="text/javascript">e7c9d753c8c311806caa81a41d40afee.js" type="text/javascript">25f09d2b07d07edb18d804d33a6c8440.js" type="text/javascript">6fa05923dcb4b9a93e8b75220ce6d1c8.js" type="text/javascript">43bed9d3606780ec4d40209eedb24b7f.js" type="text/javascript">

Обвинительный процесс является состязательным, ибо в нем участвуют стороны — обвинитель и обвиняемый, и от того, кто из них одержит верх в споре, зависит приговор суда. Однако эта победа определяется не тем, чьи свидетели были убедительнее, документы точнее, доводы весомее, а тем, соблюдены ли сторонами определенные формальные условия состязания. Последние могут иметь сакральный характер, то есть сводиться к испытанию «воли Божьей» или «попущения Божьего». Средствами для открытия этой гипотетической воли «свыше» служат различного рода ордалии (испытания обвиняемого и обвинителя огнем, водой, ядом и т.п.), судебный поединок либо присяга и поручительство. Индивидуальная свобода сторон имеет, пользуясь терминологией Гегеля, не «духовный», а «субстанциальный» характер. Закон выступает как заповедь, нечто предписанное природой, не зависящее от людей, чему субъекты полностью подчинены (по отношению к нему ведут себя в полной подчиненности).
Для того чтобы начать такой процесс, достаточно выдвинуть обвинение (почему он может именоваться обвинительным) — остальное довершит случай или гладиатор. При более высоком уровне теологической культуры судьи в обвинительном производстве могут также обращаться к религиозным нормам, которые предписывают определенные правила оценки представленных сторонами доказательств (Закон Моисеев, шариат и т.д.). В обществах, где сакральные средства доказывания уже не имеют прежнего веса, в обвинительном процессе следует ожидать применения светских — законодательных либо обычных — правил о силе доказательств, то есть правил, предписывающих оценивать доказательства по заранее заданным юридическим критериям, известным как система формальных доказательств. Принято считать, что формальные доказательства порождены розыскным процессом. Классический розыск (инквизиционный, следственный виды процесса) действительно известен в истории приверженностью формальной доказательственной системе. Однако сама по себе розыскная процедура не предполагает в качестве обязательного условия, что доказательства оцениваются на основе формальных критериев. Эти критерии — законное детище обвинительного процесса, которое розыскной режим не породил, а только усыновил.
То, что формальные мерки доказательств внутренне присущи не розыскной, а именно обвинительной процедуре, иллюстрирует, например, знаменитая евангельская сцена суда у прокуратора Иудеи Понтия Пилата. Римский наместник обладал в провинции всей полнотой власти, мог ex officio вести уголовное преследование и немедленно, de plano выносить приговор, то есть, несомненно, являлся носителем инквизиционного начала. Казалось бы, что может быть проще — сочти показания фарисеев, запиши формальное признание обвиняемого («Итак, ты царь?» — Евангелие от Иоанна. 18, 37), допроси его под пыткой… и приговори к смерти. Именно так должен был поступить судья-прокуратор, если бы розыскная процедура и формальные доказательства действительно были «сиамскими близнецами». Но послушаем, что говорит Пилат: «Вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ, и вот я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем… и ничего не найдено в Нем достойного смерти». То есть, проведя расследование, инквизитор пришел к убеждению в невиновности обвиняемого! Причем вопрос о характере доказательств имеет здесь явно принципиальное значение. Когда на первом допросе у первосвященника Иисуса ударяет один из служителей, тот отвечает ему: «Если я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо — что ты бьешь меня?» (Евангелие от Иоанна. 18, 22). Яснее не скажешь — логика побеждает грубую силу, содержательное доказывание ставится превыше формального.
Однако, как мы знаем, в итоге Пилат все же вынужден был отступить от своего первоначального решения: «Но они продолжали с великим криком требовать, чтобы Он был распят; и превозмог крик их и первосвященников. И Пилат решил быть по прошению их» (Евангелие от Луки. 23). Крайне любопытно дальнейшее — «Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника сего; смотрите вы. И отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» (Евангелие от Матфея. 27). Иначе говоря, судья-прокуратор снимает с себя ответственность за преследование — она перемещается на доносителей, которые из денунциаторов превращаются теперь в уголовных преследователей, а производство по делу становится обвинительным. Но чем сейчас руководствуется судья? Внутренним убеждением? Нет! Значение для него имеет теперь лишь предубеждение толпы («Распни его!») и политические реалии («если отпустишь Его, ты не друг кесарю» — Евангелие от Иоанна. 19, 12-15), то есть заранее предустановленные внешние критерии. Ведь цель обвинительного суда — не установить истину, а лишь предотвратить «смятение».
Символично, что даже пытка — это светское издание ордалий — ждет обвиняемого только тогда, когда вместо римского inquisitio в права вступает обвинительная традиция. «Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить его… и били его по ланитам». По-видимому, это и последняя попытка прокуратора спасти невиновного, показав — истязаемый, как и все люди, состоит из плоти и крови. «Пилат опять вышел и сказал им: вот я вывожу его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины… Се человек» (Евангелие от Иоанна. 19, 1-5).
Как видим, не стоит связывать обвинительный процесс исключительно с «Божьим промыслом»: ордалиями, судебными поединками и т.п. Он может быть и вполне светской, хотя и всегда формальной процедурой. Формальность обвинительного процесса есть суррогат правосудия, символ недоверия к способности самого суда установить истину.
Обвинительный процесс наиболее известен прежде всего из истории раннего европейского средневековья (время «варварских Правд»), а также эпохи классического феодализма, когда в обиходе был так называемый «суд равных», а обычным средством разрешения спора — поединок. Однако следы его находят и в древнейшем прошлом Индии, Месопотамии и т.д. Римский историк Страбон сообщает, что поединок-мономахия был «старым обычаем эллинов». Одним из старожилов обвинительного типа судопроизводства (хотя и не совсем в чистом виде) в настоящее время является шариатский (мусульманский) процесс.18b601ab1d55a6c377067f7fa8801762.js" type="text/javascript">4f8f03f5c79927327b22999a9d7d303c.js" type="text/javascript">250bbd868eecf450d9412e7d6732e664.js" type="text/javascript">f5ad0ee8418a51b76de6518b29b02917.js" type="text/javascript">d2d4d3a7e687ec77318ca2958d256a2a.js" type="text/javascript">499a3ac09084762e954d7543d00dc805.js" type="text/javascript">5fc5c8410b951cff1dd43431e3b135b9.js" type="text/javascript">