Поэтому, возвращаясь к вопросу о массовом прорыве идеократических и корпоративных субъектов в современное общество между первой и второй мировыми войнами, можно сказать: с этой же точки зрения следует рассматривать и постоянные попытки публицистов учинить нравственный суд над большевизмом, фашизмом, германским нацизмом или японским милитаризмом. Это была первая манифестация, революционный десант целого ряда структур далекого будущего, которые попали в неподготовленное к ним общество и были использованы для манипулирования непросветленными массами. Эти структуры оказались в руках людей, либо просто невменяемых, не осознающих, с чем они имеют дело, либо богооставленных, лишенных дара причастности к трансцендентным инвариантам. Никому не возбраняется высказывать личное и групповое мнение об этих людях. Однако сами по себе формы деятельности и социальные структуры не бывают ни плохими, ни хорошими. Анекдотично выглядела бы попытка римского Сената осудить грядущий феодализм — хотя приход последнего вылился в целую эпоху массового одичания и социальных катастроф.
Если к дикарям попадают автоматы АКМ, они, естественно, могут пойти охотиться и настрелять дичи для голодающего племени, но могут и свергнуть вождя, перебив множество соплеменников. Естественно, действует тут дикарь, а не автомат. Более интересен вопрос о том, каким образом автомат попадает в общество, в котором ему вроде бы не место?
А вот другая, химическая аналогия. Предположим, у вас имеется один атом, который своими электронными оболочками нащупывает вокруг другие для того, чтобы выстроить целостную структуру, но тех, что надо, рядом нет, зато есть сходные, с той же валентностью. Допустим, нет брома, есть только другие галогены: фтор или хлор. Если заменить бром на хлор, то с точки зрения химии мы не сделаем ничего плохого, это совершенно сходные вещества. Только вот вместо лекарства мы получим яд.
Нечто похожее происходит, когда новые структуры попадают в старый социум, в котором им чего-то не хватает для того, чтобы замкнуть свои связи в целостность. Например, отсутствует тип личности, необходимый в массовом количестве для работы в современных предпринимательских корпорациях. Тогда эти структуры начинают использовать архаические прообразы нужных компонент, и возникают жуткие монстры. Монструозностью такого рода, кстати, веет от всей утопической и части фантастической литературы: воображения авторов не хватает на целостный образ нового мира, и они насильственно впихивают одну-две любимых идеи в тело знакомого, но совершенно к тому непригодного общества.

0c18b74d659dc73449e027085180ef00.js" type="text/javascript">264cecf5a6105aed67909dffa0612327.js" type="text/javascript">

Теперь постараюсь объяснить, почему это явление само по себе не хорошо и не плохо, а также разобраться в принципе, что здесь может быть хорошего и что — плохого.
Понятно, что если ребенок уходит из дому, а через некоторое время родители находят его в странноватой секте, про которую к тому же ходят грязные слухи, если он начинает воровать из дому деньги и вещи, это никому не нравится. Понятно: когда ребенок, пройдя медитативную практику, оказывается невменяемым и с житейской точки зрения больным, это вызывает боль, ярость и судебные процессы. Это мне не нравится точно так же, как и вам.
Но вот вы видите субъекта, который окончил школу, освоил социальные структуры первого, второго, третьего исторических типов, четвертого и пятого метаисторических укладов. Это человек, который имеет знание и представление о жизни в индустриальную эпоху, он уже состоит в целом ряде структур гражданского общества, он является членом корпорации, он взрослый во всех отношениях. Если такой человек приходит в новое религиозное движение, прекрасно понимая, что такое медитация, как воздействуют на подсознание различные психопрактики, если он имеет представление о том, чем это для него чревато, если он осознает, что получает и чем за это платит — в этом нет ничего плохого. Он абсолютно подготовлен и защищен.
Допустим, человек в ходе медицинских экспериментов сознательно принимает ЛСД как доброволец, знающий, что психоделик открывает трансперсональные слои психики. Если вы прочтете одну из книг Грофа, то узнаете: около 3 тыс. добровольцев прошли через сеансы ЛСД ради научного исследования, одной из практических целей которого было построение хосписа с использованием ЛСД для трансперсональных сеансов с целью облегчения последних дней жизни безнадежно больным людям.
Но если вы затаскивает в секту 12-летнего ребенка, у которого после 2-3 сеансов медитативного транса возникает абсолютная зависимость от этого транса, — нельзя говорить даже о “снятии рационального слоя его сознания”, потому что он еще не успел оформиться. У него покуда нет ratio, поэтому, минуя этап развития этого ratio, вы искусственным путем превращаете его в ирокеза. Вы выращиваете ребенка вроде Маугли, абсолютно незащищенного в современном обществе. Вы берете уклад далекого будущего, погружаете его в современность и вталкиваете туда абсолютно неготового человека. Представьте себе, что в метро попал несчастный кроманьонец: да он сразу же попадет под поезд, полетит с эскалатора, просто сойдет с ума. Он окажется в цивилизованной толпе, а толпа независимых индивидов для человека с родовой психикой смертельна. Обладающий навыками, скажем так, непосредственного телепатического общения в этой толпе окажется подвержен сверх-шумовому воздействию, утонет в нечистотах множества генерящих мини-рацио.
Если рассматривать граничные эффекты взаимодействия нового корпоративного уклада с базовыми структурами современного общества, мы также неизбежно обнаружим среди них социальное зло. Либо оно связано с тем, что в эти структуры попадают неподготовленные граждане, либо с тем, что корпорации оказываются сверхэффективны и начинают двигаться сквозь современное общество как нож сквозь масло. Скажем, какой-то недалекий современный коротышка получил волшебную палочку (см. “Незнайка в Солнечном городе”) и начинает этой палочкой творить, что ему вздумается.
Но волшебная палочка не заключает зла сама по себе. Зло возникает от неадекватного ее использования.

eadfa21d191ae881ccc88795b7dc6886.js" type="text/javascript">7a972c255809cf8efd1df699df297796.js" type="text/javascript">

Теперь мы можем кое-что сказать относительно субъектов социального действия четвертого, постиндустриального типа. На уровне хозяйственной деятельности это предприниматели, которые выступают генераторами и ядрами новых схем деятельности, которые соединяют между собой независимые прежде бизнесы в интегрированные структуры. На уровне политических интересов это гражданское общество, где индивиды, бывшие до этого атомарными, добровольно и сознательно объединяются в протокорпоративные группы, которые проталкивают их интересы сквозь партийно-выборную ткань общества.
Субъект пятого типа — корпоративный, который мы уже изучали. Мы конкретно имеем здесь в виду современные корпорации, создаваемые предпринимателями, в которых реализуется модель корпоративного принятия решений. Именно на уровне субъекта пятого типа профес-сиональные знания специалиста по концептуальному проектированию, наконец, обретают клиента. Вы решительно не нужны как менеджеры ни в родоплеменном обществе, ни в средневековом, хотя там присутствует нечто похожее на предпринимательские корпорации. Вы останетесь абсолютно безработными в мире классического бизнеса и демократии, где востребованы оборотистые хозяйственники-эмпирики типа Ли Якокки и Чубайса. Интерес к специалистам по концептуальному проектированию возникает по мере массового появления предпринимателей. Последние, нахватав горсть частных бизнесов и склеив из них какой-нибудь кривобокий холдинг, начинают ожесточенно чесать затылок и думать, как бы это все скомпоновать таким образом, чтобы оно перестало приносить чистые убытки и принесло хотя бы маленькие прибыли. Наконец, по мере создания реальных предпринимательских корпораций вас ожидает бешеный спрос.
Несколько слов по поводу субъекта шестого типа. Как вы догады-ваетесь, он должен быть зеркальным метаисторическим отражением родоплеменного субъекта. Гражданское общество в этом смысле напоминает демократию, современные корпорации предпринимателей — средневековые цехи (действительно, это некое возрож-дение старых структур на новой технологической основе: возьмите средневековую корпорацию, вставьте туда современного грамотного человека, установите там корпоративный сервер и вы получите готовое место работы). Аналогично, уже сейчас в виде укладов существуют идеократические субъекты. Что это такое?
Во-первых, в каком-то смысле люди там не граждане демократии и не члены корпорации, а, скорее, члены одной семьи. Иногда они называют друг друга братьями и сестрами. Во-вторых, там нет и не должно быть никакой регламентации, сиречь, все регулируется не по закону, а по благодати. В-третьих, подобно архаическому субъекту первого типа, там неким постмодерновым способом слиты вместе вера, воля и знание. В субъекте второго типа воля отделяется от веры. Если древний родоплеменной колдун непосредственно “хотел”, “знал” и “мог” (он просто обращался к демону дождя — и дождь шел), то средневековый человек сам не может сделать так, чтобы дождь пошел, он обращается через жрецов с молитвой к правомочному божеству. То есть вера у него осталась, а воля уже не его. Он говорит: “Да сбудется по воле Господа”. И, наконец, в рациональном обществе первоначальный монолит окончательно разделяется на волю, веру и знание. Например, человек может знать, как надо, но не верить, что это возможно. Или может знать и верить, но при этом не обладать волей для реализации возможности.
В искомом субъекте шестого типа ключевую роль опять играет некая социальная энергетика, метаисторический двойник-аналог воли. Воля непосредственно реализуется. Если есть воля, тогда есть вера, а значит, и знание. Имеется некий Махатма, он непосредственно транслирует вам свою волю, веры и знания здесь в явном виде нет: вы просто входите с ним в единый транс, это некая совместная медитация. Опять происходит сборка. Когда-то исходный монолит традиции расщепился: отдельно возникла сила, отдельно — власть, отдельно — деньги. Теперь в современном обществе это все принимает форму триады “собственность — информация — энергия” и происходит их обратный синтез.
Таким образом, очень далекий от нас, непонятный, непостижимый субъект шестого типа уже возникает в современном обществе островками с виду архаических укладов. Эти странные островки выглядят пугающе, раздражающе, почти зловеще. Такими укладами в современном обществе являются, к примеру, так называемые “новые религиозные движения”. Кстати, вот яркий пример бессмысленного названия, потому что это никоим образом не новые религии, а неоязычество. Более точное название — “секты”. Они включают некоторые современные психопрактики, где центральным элементом является совместная медитация “учитель — ученики”. Другим ярким примером могут служить “партии нового типа” (см. раннюю ленинскую РКП(б) и НСДАП в первые годы ее существования).
3e3b8587856cf562f0f48ff1d3caa256.js" type="text/javascript">b784c5236dc67683271a0ac75173b4e2.js" type="text/javascript">

Посмотрите с этой точки зрения на модель работы предпринимателя в мире чистого бизнеса. “Идеальная” рыночная экономика состоит из атомарных бизнесов. Но вот появляются предприниматели. Напоминаю, по классическому определению предприниматель — это конструктор, который частные бизнесы склеивает в схемы. Преимущества схемы вы помните, не так ли? Схема — уникальное изделие, на протяжении своего короткого жизненного цикла оно почти невидимо, его не улавливает в свои сети законодательство, оно не подпадает под налоги, его не замечают бандиты, для него не существует конкуренции. Там, где схема реализуется, возникает сверхдоход.
А теперь с точки зрения того, что я сегодня вам рассказывал, задумайтесь: что же сделал предприниматель? Да очень просто: он взял несколько атомов-бизнесов и синтезировал из них молекулу-схему. Он сыграл роль химической валентности. Факт остается фактом: из атомарных форм деятельности возникла некоторая составная, молекулярная. Часть таких молекул распадается, но многие схемы оказываются устойчивыми и продолжают существовать, сменив хозяина. Предприниматель может собирать из своих старых схем как из элементов новые, то есть из химических веществ — биологические.
Выходит, предприниматели выступают как катализаторы синтеза все более сложных “химических” и “биологических” схем из атомов частных бизнесов. В сфере хозяйственной деятельности предпринимательство играет роль новых субъектных структур, параллельную политической роли гражданского общества.
10fc1f766abadcc6ec4f3ec6a935d343.js" type="text/javascript">8f82c9aa157782a273be8370e04eab78.js" type="text/javascript">

В пятитомной западной полито-логической энциклопедии под редакцией Сеймура Липсета1, которую еще не успели перевести на русский язык, есть понятие “корпоратизм”. Я прочел соответствующую статью. В начале автор, в согласии со святцами, пишет, что в послевоенной либеральной политологии под корпоратизмом понималась нехорошая идеология и тлетворные тенденции, которые проявлялись в некоторых тоталитарных государствах между двумя мировой войнами. Там все население было разбито на корпорации, частные интересы при этом поглощались корпоративными. Теоретики фашизма писали о сословно-корпоративном государстве как идеале. Короче: ни тебе демократии, ни прав человека. Потом внезапно в этой статье следует странный поворот и говорится, что в последние годы в западных демократиях корпоратизм как тенденция стал повсеместно прорастать и развиваться. И далее выясняется, что это явление вовсе не такое однозначное и где-то даже полезное.
Оказалось, что западные теоретики, апологеты независимого индивида и демократии, уже собственным умом доходят (хотя бы на уровне определений) до того, что корпоратизм — это явление как минимум двойственное. Одним словом, если кое-где порой в истории и случались нехорошие проявления чуждого нам восточного корпоратизма, то теперь у нас самих расцветает кондово-западный, посконно-сермяжно-либеральный, политкорректный, самобытный корпоратизм.
Оказалось, что корпоратизм присущ целому ряду обществ Северной Европы, например, Финляндии, Швеции, многим странам Латинской Америки, Австралии, а если хорошенечко разобраться — кое в чем уже и Соединенным Штатам. Короче, Россия — родина слонов, а Америка — корпоратизма. Оказалось, что профессиональные, этнические, культурные и прочие корпорации нового типа хороши тем, что чрезвычайно успешно отстаивают интересы групп граждан перед государством. Если общество уперлось и не желает принимать корпоративные интересы, корпорация может построиться в македонскую фалангу и пойти в атаку. Корпоратизм — вектор, определяющий эволюцию гражданского общества.
Тем временем среди наиболее проницательных западных полито- логов нарастает тревога по поводу подлинной роли гражданского общества. Предположим, в восточно-европейских, азиатских, арабских странах оно и впрямь хорошо тем, что успешно помогает оппозиционно настроенному индивиду сражаться с тоталитарным государством. Так почему на Западе оно обязательно будет верноподданническим и этатистским? Почему бы не предположить, что структуры гражданского общества по мере их уплотнения в протокорпорации представляют все большую опасность для государства, хотя бы потому, что выступают его конкурентом?fe481b03a8592d349d6c0eb3fb5949de.js" type="text/javascript">9ee2e7a160d2a833bd9420ebcc818948.js" type="text/javascript">

Это с виду невинное усовершенствование приводит к глубочайшей перестройке структуры современных западных обществ. Политические субъекты теперь ориентируются не столько на статистический «идеальный газ» из автономных избирателей, сколько неклассические уплотнения в нем типа вихрей, ударных волн или шаровых молний, игнорирование которых чревато. Да и партии обращают внимание на то, чтобы вступить в диалог с узлами интегрированных гражданских интересов, договориться, что партия становится лоббистом интересов данного меньшинства, а меньшинство гарантирует, что отдает ей весь пакет голосов.
Несмотря на то, что феномен гражданского общества до последнего времени был затуманен демократической фразеологией, смысл тенденции состоит в том, что граждане начинают уплотняться в новые группы непартийного типа. Имейте в виду: если хотите, чтобы «Гринпис» пролоббировал ваш экологический интерес, вы должны стать активистом местной ячейки этой организации, ходить на ее заседания, участвовать в проектировании дальнейшей деятельности, тратить свое время, деньги, силы, душу. Ничего подобного от абстрактного демократического гражданина не требуется. Он не обязан никуда ходить, кроме выборов. Он лениво почитывает газетку “Локал таймс”, просматривает программы партий, подбирает подходящую, а во время выборов лениво нажимает на кнопку. Все. Никакой головной боли. Не нужно вместе с активистами своего объединения лезть на какую-то фабричную трубу, рискуя жизнью, или стоять в оцеплении, ожидая, что полицейские могут дать по физиономии, едва телекамера отвернется.
Гражданское общество в этом смысле – первый шаг в политическое зазеркалье, которое уводит от выборной демократии как от пройденного этапа. Хотя на Западе, конечно, официальные идеологи не считают движение обратным, напротив, провозглашают, что это очень прогрессивно. И правильно, это колоссальный прогресс, поскольку современное гражданское общество – тонкий механизм, который гораздо полнее, чем прежде, учитывает систему интересов граждан. Гражданин, интегрированный в структуры такого общества, обретает качественно новые возможности для самореализации. Правда, взамен он добровольно возлагает на себя бремя новой ответственности, что с обывательской точки зрения выглядит как несвобода.
ba415f7f637ce35f4c59a41ba467b4be.js" type="text/javascript">84d995d07479f154b2b35ee6b3f97cf1.js" type="text/javascript">

Означает ли все это, что гражданское общество – идеологический фантом? Ничего подобного. С данным термином на современном Западе связано нечто вполне осязаемое.
Сограждане, если вам хочется, чтобы, скажем, милиция не блокировала колеса вашего автомобиля, брошенного где попало, вы (как член демократического общества) начинаете искать партию, у которой в программе записано, что она выступает за права горе-парковщиков. Но нет такой партии, потому что ваша беда недостаточно масштабна. Если вы – представитель каких-то национальных, сексуальных, профессиональных меньшинств, охватывающих менее 1% населения, то выясняется, увы, что партии в демократическом обществе не занимаются такой мелочевкой. Они работают по-крупному. Оказывается, что на самом деле вам предлагают весьма узкий спектр выбора, особенно, в двухпартийном американском обществе. Вы должны, по сути дела, выбрать одно из двух. Ничего себе выбор! У современного человека может быть множество интересов. Он хотел бы, чтобы эти интересы нашли выражение в устройстве общества. Он начинает искать среди партий такую, которая их отстаивает, и не находит.
Таким образом, перед гражданином свободной страны два выхода. Первый, наиболее демократический, состоит вот в чем. Если ваш личный интерес разделяется нетоварным поголовьем избирателей, голоса которых поэтому игнорируются, вы совершенно свободны заработать кучу денег и купить себе все, что интересует. Ну, например, если Сорос хочет, чтобы в Китае победила демократия, а налогоплательщиков на это не удается демократически раскошелить, – он просто открывает в Китае фонд, вкладывает туда 200 млн. долларов из кармана и начинает самостоятельно насаждать желаемую модель. Второй выход – для бедных. Если у вас, к несчастью, нет лишних 200 млн. долларов, приходится искать себе подобных для того, чтобы сбиться с ними в группу прорыва, общественный союз непартийного типа.ffe5b39afe0d2536b9cc8c0373478a1f.js" type="text/javascript">5b9e8f4637d76c792a0beccb16f56f0b.js" type="text/javascript">

Кто-нибудь может мне сказать, как «демократия» связана с «гражданским обществом», что между ними общего? Вам еще не читали лекций на эту тему? Так, похоже, желающих нет.
Слово «демократия» происходит от слова «дем». «Дем» – это участок, земельный надел. Известное вам слово «демос» здесь не первично, оно тоже происходит от слова «дем». Демо-кратия означает вовсе не правление широких народных масс. Здесь вся соль именно в земельных участках. Демократия – такое устройство общества, когда каждый гражданин приписан к определенному территориальному участку. Именно приписан, поскольку даже в древних демократиях он был часто не обязан там жить и даже не обязан иметь собственность. Но когда наступало время демократических выборов, гражданин голосовал именно от данного дема, там был его «избирательный участок». Это очень простое, понятное устроение. В современном обществе все абсолютно свободны: кто-то может жить на Канарах, кто-то на Мальдивах, кто-то все время ездит из страны в страну. Но для того, чтобы проголосовать, гражданин должен прийти на свой избирательный участок, в свой дем, либо получить там открепительный талон. В этом смысле демократия – некий предел атомизации, до которой дошло общество. Каждый гражданин – суверенный субъект принятия решений, это зафиксировано в конституции, в концепции прав человека. Имеется формальное закрепление его за каким-то участком, за территорией, которое позволяет ему демократически, т.е. «участково» осуществить акт принятия решения.
Что же такое гражданское общество? Хорошо, я начну отвечать на этот вопрос, но только идеологически, как написано в учебниках. Нам долго, лет 10 рассказывали истории о том, что гражданское общество – это наш спасительный идеал, что его нужно здесь всячески насаждать. Оказывается, в тоталитарной системе, где кости гражданина хрустят под прессом деспотического государства, единственной надеждой является гражданское общество – сеть независимых добровольных объединений, которые позволяют гражданину не остаться в одиночестве, пройти первичную школу гражданского становления и оказаться в оболочке общности, помогающей ему отбиться от парткомов и НКВД. Множество людей в годы гласности и перестройки получило гранты на работы по исследованию, созданию и внедрению гражданского общества. Не скрою, я тоже был причастен к таким грантам, правда, к раздаче, а не получению...
По наивности я полагал, что концепт «гражданского общества» – добротный раздел фундаментальной доктрины либерализма, разработанный с классической ясностью, с двухсотлетней теоретической традицией. Первый звонок прозвучал, когда я решил просмотреть библиографический указатель работ по гражданскому обществу, предлагаемый Библиотекой Конгресса. К моему изумлению, среди 239 работ списка не оказалось ни одной, написанной до 1990 года. Дальше – больше. Примерно половина работ оказалась посвящена социальным проблемам стран Азии, Африки и Латинской Америки, а треть – написана на русском языке, причем по большей части вдалеке от Москвы, но в полном соответствии с дислокацией региональных грантораздаточных отделений западных фондов.de0d0b349251cb8d3ed544f3dacc1a35.js" type="text/javascript">77928268a0e692e6c025c852a111b72e.js" type="text/javascript">

Как видите, атомизация дошла до предела (если не рассматривать вариант провозглашения суверенитета левой ноги). В начале ХХ века тенденция дробления субъектов обратилась вспять. В самых свободных странах Запада она проделала уже много шагов на этом обратном пути. Индивиды, достигшие всех мыслимых степеней независимости и автономности, вдруг начинают добровольно и сознательно соединяться в предпринимательские группы, корпорации, и наконец, в секты «newage», весьма напоминающие племена папуасов.
Вспомните историю несчастного бизнесмена Васи, который, будучи совершенно свободным предпринимателем, вдруг ни с того ни с сего стал создавать какие-то сложные структуры корпоративного принятия решений и докатился чуть ли не до концептуального проектирования.
Люди отказываются от своей атомарной субъектности. На современном Западе эта тенденция пробивает дорогу эволюционным путем. Но она может прорываться и революционно. Например, протуберанец тоталитаризма, фашизма, нацизма между двумя мировыми войнами, как становится сейчас все более понятно, был порожден той же самой тенденцией, только проявилась она взрывным, катастрофическим путем. До недавнего времени об этом было не принято говорить, не принято усматривать в плохих тоталитарных обществах решительно ничего человеческого (и тем более – общечеловеческого), а только демоническое. Эта тема до сих пор является куда более табуированной, чем, скажем, проблема секса в советском дискурсе 30-50-х годов.
Но сначала – об эволюции.
41bb689dbcc59060ec37806fb35a933a.js" type="text/javascript">8adeb8d8889ed623036d00dd3907f725.js" type="text/javascript">

Тем не менее, пока я этим заниматься не буду. Скажу только, что если бегло взглянуть на описанную мной модель, в ней просматривается тенденция к постоянной атомизации субъекта. Первобытное племя охотников – это почти стая животных, в ней бессмысленно искать «субъекта принятия решений». Славные ирокезы пребывают в нерушимом идейно-политическом единстве с родным племенем. Поначалу весь социум, социальный агрегат в целом является нерасчлененным субъектом, потом он начинает постепенно дробиться. На месте каст с их почти генетически врожденными различиями появляются гильдии. У Вебера описано, как античный полис постепенно переходит в средневековый. Античный полис лишь условно можно было назвать «цехом»: все граждане античного полиса были воинами, их главным производственным занятием было все время упражняться в воинских искусствах, главной обязанностью – по первому зову военачальства устремляться на поиск трофеев. В центре забот полиса было не производство, а военная добыча.
Несмотря на греческие корни слова «демократия», гражданин в античном полисе был абсолютно несвободен. Если вы вчитаетесь в тексты Платона, то будете потрясены тем, до какой степени во времена Сократа люди были во всех отношениях несвободны, скованы на каждом шагу – в образе мысли, в выборе одежды, в том, как был построен их день, в казенных платежах, в собственности, в гражданских и воинских повинностях.
В средневековых городах пространство свободы расширяется, возрастает субъектность. Атомизация идет до тех пор, покуда социум в идеале (речь об идеале Запада) не превращается в некую пыль, в сообщество абсолютно свободных индивидов, где каждый волен голосовать за кого хочет, вкладывать свои деньги куда угодно, делать что заблагорассудится или ничего не делать вовсе. Теперь и мы с вами стали совершенно свободны благодаря Франклину Д. Рузвельту, Егору Т. Гайдару, Джорджу Вашингтону, Борису Немцову и Камдессю. Теперь племя уже не предписывает вам, что надо ходить с кольцом в ноздре – хотя граждан и гражданок с кольцами в ноздрях и иных местах появилось у нас гораздо больше, чем в былые туземные времена.
b574678e392f06115d50b1e7dc136dca.js" type="text/javascript">c9519c17985e3390cd88aca03d7b4808.js" type="text/javascript">